Карамель. Новый Мир

– Осаждаешь словно мой отец. Он всегда знает, что сказать, дабы привести в чувства и усмирить.

– Чему-то мы друг у друга, явно, могли научиться, – улыбается Сара. И это раздражает. – В Остроге нет жестко регулируемой системы и вступать в отношения и связь с кем-либо допускается без назидательного взгляда управляющего, разрешения и комментария. Хотя и в Новом Мире официальный статус пары – лишь формальность, ты уже поняла. У тебя есть мальчик?

– Был. Новый Мир решил разорвать пару из-за последних событий.

– И ты легко согласилась?

Было ли это легко? Могу себя убедить, что да. Настоять и поверить – в этом особенность человеческого мозга.

Отвечаю:

– Согласие даётся трудно, если испытываешь чувства и не можешь примириться с их отторжением. Я же не испытывала ничего. Ромео – хороший парень. Наверное, слишком хороший для меня, потому что хотел дать многое и сделать многое, а я всегда его отвергала, ссылаясь на Свод Правил и общепринятые нормы.

– Не любила его?

– Я – Карамель Голдман, вот ответ. Северянка, дочь управляющих Нового Мира, Создатель, и я не признаю чувств. Об этом пестрят все интервью, статьи и обращения. Чувства есть слабость, есть уязвимость, а человек, построивший град на граде, без пяти минут бог, не может быть слаб и уязвим.

Сара ведёт бровью и легко улыбается. Как это понимать? Затем спрашивает:

– Что отец думал о Ромео?

– Он был не сильно доволен моим выбором. Но разрешил нам стать парой, хотя – как я узнала позже – самостоятельно подыскал перспективного и богатого жениха. Мы бы всё равно расстались с Ромео.

– Это на него похоже, – отзывается Сара. Словно о давнем знакомом, и это не может не раздражать. – Всё-таки ты легко соглашаешься с расставанием…

– Потому что так правильно.

– Правильно для кого?

– Свод Правил не врёт.

– Твой отец поспорил бы.

Наберись сил, Карамель Голдман, и задай вопрос. Женщина явно провоцирует на него, подводит, хочет поведать. Почему не начнёт беседу сама? На это сложно ответить.

– Откуда мой отец, Говард Голдман, знает тебя, Сара из Острога? – воспользовавшись моментом, спрашиваю я. Обстановка к искренней беседе располагающая. Может, сейчас я узнаю ответы на интересующие вопросы?

– Если твой отец не рассказал об этом, на то были причины, – увиливает женщина. – Уважай его позицию.

– Я уважаю, поэтому не докучаю расспросами его, – говорю я. – Однако твоя позиция может быть отличительна. Откуда ты знаешь, Сара из Острога, моего отца, Говарда Голдмана?

Женщина увесисто молчит.

– Откуда тебя знает мой дядя, Алмас Голдман?

– От тоже не смог сохранить тайну нашего знакомства? – почти смеётся Сара. – Всегда любила Алмаса, но – о, прошу, не делай такое лицо и не смотри на меня так – любовью дружеской, почти братской. Из всех Голдман он питал ответные дружеские чувства, оберегал и защищал. Ему тяжело далось наше прощание. Не тяжелей, чем Говарду, но всё же.

Легче не стало. Понятней – тоже.

– Говард Голдман сказал, что ты – дочка некогда уважаемого управленца, однако твоя фамилия мне неизвестна. Вы были в одних кругах, прежде чем ты влюбилась и всё пошло наперекосяк? Поэтому знакомы?

– Ты умная девочка, Карамель Голдман, легко сопоставляешь. Мои ответы не нужны, сама видишь.

– Для чего отец дал тебе пистолет?

– Очевидно, нет?

– Чтобы ты сбежала из Картеля, – предполагаю я. – Но не понимаю причин: как он пошёл на такой риск, как ты приняла его жертву? Ты сама сбежала из Картеля, верно? И нашла Острог?

Сначала Сара не отвечает, затем же – выплёвывает резко, резво, с граничащим фанатизмом:

– Я его основала, Карамель Голдман. Повстанческое движение на плодовитых землях. Здесь были обхаживаемые южанами поля, но Резиденция и революционные мысли отсутствовали. Острог, милая моя, значит тюрьма, и здесь заключены все те, кому не хватило сил и ума соответствовать политическому режиму во имя безопасной и красивой жизни.

– Не понимаю…– спешно признаю я, – тебе не мил Острог? Я думала, каждый здесь отдаёт ему всего себя.

– Как донесёшь мысль – так о ней будут отзываться. Все, кто попадает сюда, питают искренние чувства: восхищение к этому месту, потребность в нём. Потому что людям дают дела и задачи, дают смысл жизни, нагромождают потерянную жизнь новой истиной. Мне ближе республика, демократия. Они здесь имеются. Нет тоталитарного режима, нет деспотизма. Каждый самостоятельно взаимодействует с Новым Миром и его представителями (фабриками, управляющими, южанами), выбивая право на возможность жизни у почвы – продают ресурсы, поставляют товар, снабжают продуктами. Никто не следит и не контролирует этот процесс, он отдан людям, остроговцам. Однако ты напрасно думаешь, что в Резиденции нет главного. У любой революции есть направляющая рука, что заносит топор. Ты заметила, как Каин ведёт за собой толпы, обращает внимание людей? Заметила, как люди избегают тяжёлых речей Лоло? Заметила, как снисходительно относятся к моей компании, не ведая, что всё построено моими силами и слезами? Каждый наделён своей функцией, каждый выполняет свою работу. Моё дело – продавать революцию и нести её идеи в массы посредством созданного образа.

Каждый, значит, продаёт свой образ? И за пределами Нового Мира – тоже. Ситуация неизменна.

– Я символ повстанческого движения, Карамель. Мне следует говорить о любви, быть дружелюбной и помогать в сплочении команды. Думается, Каин видит в тебе новый – нет, обновлённый – символ революции. Что даже чистокровная северянка, создатель идеального града, дочка влиятельнейшей семьи современности оказалась не согласна с деспотичным режимом, который почти двадцать лет спустя лишь больше стиснул находящихся под его гнётом людей, и регулированием всех сфер жизни.

– Я просто обделалась, это другое.

– Тебе не близка оппозиция?

Отмалчиваюсь. Потому что, во-первых, не знаю, что говорить: для только семнадцатого года жизни – достаточно сложный вопрос, а во-вторых, не смогу, скорее всего, сказать ничего хорошего или ожидаемого. Я всё ещё Голдман. Буду Голдман всегда.

– Если хочешь получать ответы на свои вопросы, не поскупись на ответы к чужим вопросам, Карамель, – лукаво улыбается женщина. При свете дня она казалась нежным цветком, но под закатное солнце (либо же, потому что иные из повстанцев не наблюдали выстроенному образу) являла суть – остроту шипов, ползущих по стеблю.

– Дядя подарил мне, – вдруг решаю признаться, хотя тему звёзд мы уже опустили (но в мыслях она резонирует до сей поры), – целое небо, усыпанное звёздами, а самую яркую его представительницу, ночник в форме пятиконечной – Бесу Голдману.

Почему я это говорю?

Почему ты это говоришь, Карамель?

Кара.

Почему в обмен на её секреты ты решила поделиться именно этим?

– Бесу? – переспрашивает Сара.

Мне казалось, каждый в Новом Мире в своё время успел переживать эту историю на устах, раздробить на крохотные кусочки сплетен, догадок и осуждений и бросить к дверям дома по улице Голдман; неужели она не читала Вестник? …к слову, официальные каналы обошлись без комментариев.

Сара из Острога, не делай вид, что не понимаешь, о чём я, хочется воскликнуть и оставить женщину. Она вытягивает из меня признания? Хочет обрушить глыбы прошлого? Хочет полоснуть моим же раскаянием?

– Если ты не готова об этом говорить – не говори, я не вынуждаю, – говорит – вдруг! – женщина и спокойно пожимает плечами, вновь обращаясь к звёздам. Кажется, она в самом деле не ведает одну из тайн нашего дома. С чего я решила, что всем известны печальные пункты из биографии Голдман? С чего я решила, что покинувшей Новый Мир беженке любопытен хоть грамм новостей из обвинившего её града? С чего я решила, что именно моя семья представляет для неё интерес?

– Моему брату, – уточняю я. Как бы тяжело не давалось это признание.