Осколки разбитой кружки

– Это Аран. Любитель хорошей музыки.

– Матеуш. Это хорошо, что любитель хорошей музыки. Может, хоть ты растолкуешь Сержу, что такое триольное исполнение, – он посмотрел на друга. – Я на соло Моники что говорил? Триолку давать. А ты как пошел…

– Так, стоп, стоп, – прервал его гитарист, подняв правую руку. – Я это помню. Но, во-первых, Моника вела тремоло, как мы могли перебирать вдвоем, если соло ее?

– Так ты же там вообще синкопу дал!

– Ну синкопа – это две ноты от меня, а не сто две, как в ее тремоло.

– И вот как раз ею ты и сбил ритм.

– Так, стоп, давай сначала разберемся, что есть синкопа. Ритм ведешь ты, значит, сбить я ничего не могу. Синкопа – это всего лишь смещение…

– Ой, все, понесло. О, чай! А где наши девчонки?

Аран так и продолжал с некоторым изумлением наблюдать за музыкантами. К ним присоединились две девушки, которым Ян уже протянул чашки с чаем. Они все переговаривались вчетвером, Матеуш много шутил, Серж больше молчал, Лина жестикулировала обеими руками, рассказывая о чем-то Монике, а Аран все еще сидел рядом и бессовестно разглядывал четверку друзей. Он никогда не встречал таких людей. Точнее, не людей, а их взаимоотношений. Они будто жили в совершено ином измерении, говорили на каком-то другом, понятном только им языке, шутили без обид, понимали друг друга с полуслова и могли неожиданно просто замолчать и уйти каждый в свои размышления, чтобы тут же начать и подхватить новую тему. Он подумал о том, как нереально потрясающа их жизнь. Они занимаются тем, что любят, получая удовольствие и от своего дела, и от общения друг с другом. Аран всегда полагал, что в реалии это невозможно. Ему всегда так говорили.

– Кристи! – снова выкрикнул Серж, и Аран понял, что она снова поставила песню на начало.

– Сейчас, сейчас, последний раз! Обещаю! – замахала руками официантка, стоя у проигрывателя.

– Так, заберите у нее кто-нибудь Лину Хорн, ради Бога! Пожалейте мои нервы!

– Ты мои лучше пожалей. Когда я прошу вести триольно, я имею в виду триольно!

– Нет, ну смотри… Ян, а можно листок бумаги, пожалуйста? О, салфетка тоже пойдет! И ручку, если не сложно. Благодарю! Синкопа у нас как строится? Удар, потом пауза на одну ноту…

– Моника, зая, давай местами пересядем?

Аран наконец отвернулся. Ему стало грустно. Возможно, от того, как потрясающе они смотрелись все вчетвером. Как одна семья. А иногда на слишком потрясающие вещи смотреть не хочется, потому что они принадлежат не тебе. Он достал по привычке пачку сигарет, но курить передумал и просто положил ее рядом на стойку. Бесцельно поведя глазами по помещению, он только сейчас понял, что картины на стенах на самом деле были черно-белыми фотографиями каких-то музыкантов. Здесь, видимо, действительно все крутилось вокруг музыки. Глубоко вздохнув, он снова выпил немного пива.

Четверка музыкантов скоро начала собираться уходить. Распрощавшись с барменом, они обнялись с официанткой, и уже в дверях Серж обернулся:

– Кристи, в воскресенье в три, не забудь!

– Да, да! А что с собой-то принести?

Моника ответила за Сержа:

– Ничего! Мы с Линой пирог испечем!

– Ладно, до воскресенья!

Кристи зашла за стойку бара и стала одной рукой выставлять грязные стаканы в раковину, второй уже открывая посудомоечную машину. В воздух поднялись клубы жаркого пара. Аран подпер подбородок кулаком и, постукивая краем стакана с пивом о верхние зубы, с непонятной грустью стал рассматривать завихрения пара в свете навесных ламп над барной стойкой. Он так ушел в свои наблюдения, что нечаянно дернул стакан и выплеснул немного пива на стол.

– А, черт, – тихо сругнулся он и обратился уже громче, – а можно, пожалуйста, салфетку?

Пока он легонько тряс пальцами, сбрызгивая с них пиво, рядом с ним водрузилась огромная пачка. Он удивленно усмехнулся и поднял глаза. Официантка, все еще занятая стаканами, не глядя, положила для него стопку салфеток.

– Спасибо, Кристи, – произнес он, не раздумывая над словами. Девушка резко обернулась и подозрительно посмотрела на него. А секунду спустя приподняла голову и, догадливо хмурясь, показала на него пальцем:

– А-а, это тебя я выпроводила как-то на днях.

– Ну я бы не сказал, что уж выпроводила…

– Ты извини, что я так грубо тогда. Мы с Яном решили, что ты был пьян в стельку…

– Вот только меня не надо примешивать, – с улыбкой покачал головой бармен. – Я всех посетителей люблю и уважаю и никому не грублю.

– Да бросьте, не в обиде, – с усмешкой ответил Аран, стянув одну салфетку и отодвигая оставшуюся стопку в сторону. Про себя он вспомнил свои собственные грубости, сказанные обидчикам и тем, кого хотел обидеть сам, и улыбка исчезла с его лица.

– И все равно, – посетовала девушка. – Нехорошо получилось. Ой, Ян, а давай, а?

– Хм… что с тобой поделаешь? Не вижу, за что надо извиняться, но давай. Только боссу не скажем, окей?

– Конечно, не скажем! – она посмотрела на Арана. – Только тебе придется отсюда отсесть.

Аран прыснул пивом:

– Это что, типа сейчас так извинились? Меня опять выпроваживают отсюда?

– Да нет, – рассмеялась официантка, – в смысле, я хотела сказать, пересесть. За столик.

– Зачем? Мне здесь, с краю уютно.

– Перебирайся, говорим тебе, за стол!

– Не говорим, а говоришь, – опять поправил ее бармен. – Послушай ее лучше, парень, а то хуже будет.

Ничего не понимающий Аран, все еще усмехаясь, стащил с соседнего табурета куртку и порванный рюкзак, прихватил стакан пива и направился к самому дальнему угловому столику. Он посмотрел на пустошь, где еще полчаса назад стоял микрофон и колонки, и попытался представить себе, каково это стоять на сцене перед незнакомыми людьми. Уже от мыслей об этом ему становилось неуютно.

Десять минут спустя он заметил направляющуюся к его столику девушку с гамбургером и картофелем на подносе. На его удивление она выставила все перед ним и показала на еду открытой ладонью:

– А вот это уже – наше извинение. Ну или мое, раз Ян в этом не участвует.

– Ты что, серьезно? – недоуменно спросил он.

– А что, говядину не ешь?

– Ем.

– Ну так ешь.

– Сп-спасибо, – он вдруг вспомнил Нэта Гоббинса и понял, как иногда бывает сложно не споткнуться на речи.

– Приятного аппетита, – похоже, она немного засмущалась, потому что тут же пожала она плечами и ушла к другому столику. Аран ошеломленно посмотрел на стоящую перед ним тарелку, сморгнул и взял вилку в руку. За всю жизнь Арана это был первый случай, когда кто-то перед ним извинялся. Он полагал, что никаких просьб о прощении он не заслужил, однако, не имея подобного опыта, совершенно не знал, как нужно реагировать на попытки другого человека извиниться, и слегка растерялся. Уже на половине гамбургера и почти пустой тарелке картофеля он все же почувствовал укол совести за незаслуженный ужин, но при этом был благодарен девушке за то, что она больше ни разу не затронула неловкую тему об их неудавшемся прощании два дня назад и его бесплатной еде. Собственно, их мимолетные разговоры, пока она пробегала мимо его столика, велись на отвлеченные темы и настолько легко и свободно, что Аран не сразу осознал, что ведет обычную беседу с незнакомым человеком.

– Может, хочешь попробовать сыграть на пианино? – спросила она, убирая пластинку в чехол и меняя ее на новую. – Все время смотришь на него.