Никто, кроме нас

–Алекс. Алекс Б-б-бэй.

–Красивое имя. Жаль.

–Жаль что?

Он наклонился ко мне чуть ближе. Он чуть не залез на этот столик. Я почувствовал на лице его дыхание.

–Акассея. Проклята. Её нельзя достроить.

–Я пришёл, чтобы просить помощи. Только создатель знает, откуда в здании, которое он создал, есть целая железная стена и что за ней прячется.

Я перешёл на шепот, яростно тараторя в его лицо информацию, которую боялся, что услышат ждущие за дверью люди. Наверняка под столом стоял жучок, в этом я был почти уверен.

Мистер Фольк издал ещё один почтисмешок. Он приложил мою ладонь к своей небритой щеке. Я попытался одернуть руку, но мужчина держал крепко.

–Что вы делаете?

Довольно сложно оставаться спокойным, когда прямо в нескольких сантиметрах твоего лица находятся два бешеных глаза. Я подумал ему врезать. Моя рука с легкостью даже без моего желания проделает дыру в его черепе. И всё же я попытался.

–Мистер Фольк, я прошу вас, сядьте. Если вы этого не сделаете, я буду вынужден уйти, и вас отправят обратно.

Этот аргумент подействовал: он сел, так и не отпустив мою руку. Я опять попытался освободиться, но тщетно.

–У тебя очень милое личико,– сказал мистер Фольк, пока я доставал бумаги. Я почувствовал, как он провёл большим пальцем руки по тыльной стороне моей ладони. Жуть какая. По спине пробежали мурашки. Все: ещё чуть-чуть, и я ему врежу. Я выложил чертежи на стол. Мистер Фольк дернулся, как от ожога.

–А ну-ка покажи ручку…

Он так же молниеносно схватил и зажал в тиски и второе мое запястье.

–Глаза. Разные,– тихо произнёс он. Я резко вырвал опасную руку из цепких лап мужчины. Тот хихикнул.

–Не бойся, мальчик,– он опять пододвинулся ко мне,– запомни: невозможно поставить памятник миру, когда ещё не закончилась война.

И он рванул ко мне, щелкнув зубами перед самым моим лицом. Я резко отпрянул назад – стул громко и противно заскрежетал ножками по каменному полу. Мистер Фольк захохотал. Он поднял высоко голову и разразился громким смехом."

Я провёл руками по лицу. В дверь постучали.

–Бэй? Ты скоро?

Нет. Совсем не скоро. Может, сказать ему, чтобы он отвёз меня к родителям? Моя сумка лежала у ног. Я пропустил пальцы через волосы, поднял её, надел на плечо. Затем встал на унитаз и, щелкнув задвижкой, открыл небольшое окошко наверху. Странно, но именно в туалете на окнах не было решеток. Стук возобновился. Я обернулся на дверь. Простите. Мне действительно нравился этот человек. Я встал на бачок, поднялся на носочки, затем подтянулся, поскользил ногами по стене и перевалился наружу.

* * *

Стоило только забыть о Юсифе, как мне пришло моё первое дополнительное задание. Мне уже заранее не нравилась вся эта тайная возня. Вообще количество секретов в моей жизни до неприличия возросло за последнее время, это сильно действовало на нервы.

Раз, два, три, четыре, пять. Пять шагов. Я вытащил блокнот и отметил 5 метров. Столб. Небольшое ограждение высотой в полметра, от которого начиналась свалка. Я снял одну лямку рюкзака, засунул внутрь блокнот, достал фотоаппарат и повесил его на шею. Надел мешок обратно и взобрался на ограждение.

Вот она. Свалка. Место проигравших. Я оглядел огромное кладбище уже почти заржавевшего железа: свалка уходила в горизонт. Огромная пустыня стали. Армия, когда-то способная разгромить сильнейшие государства и захватить весь мир. Армия, в возможностях сильнее Наполеона. Армия, не знающая усталости. Без слабостей и чувств.

Здесь я был в их власти. Как бы ни развалились эти бесполезные теперь груды металла, как бы повержены они ни были, эта территория все равно принадлежала именно им. Я не глядя нащупал висящий на шнурке фотоаппарат и сфотографировал. Поднявшийся ветер сильно трепал волосы и одежду. Я запахнул получше куртку и двинулся вперёд.

Наверное, это лишь глупые предрассудки, но, спустившись с насыпи шурупов, гаек и осколков, я почувствовал чей-то взгляд. Не ярко, так, слегка навязчивое чувство, как легкий зуд между лопаток или на затылке. Я оглядел горы и сфотографировал еще раз. Из растущих рядом "стен" торчали "шипы" – куски обшивки, металлические руки, обломки механизмов – всё, что только может быть частью роботов. Я прошелся вдоль неё, высоко поднимая ноги и перешагивая через неровную поверхность. Неожиданно краем глаза я заметил движение. Остановился и резко огляделся. Никого. Медленно я повернулся обратно в нужную мне сторону и сделал шаг. Хруст.

Они всегда действовали незаметно. Движение некоторых можно было увидеть лишь краем глаза. Я встряхнулся. Не время для глупых предрассудков.

Заметно потемневшее небо начало ворчать: вдали послышался гром. Я посмотрел наверх и продолжил восхождение выше, пока ещё не полило. На середине оврага мне пришлось задействовать ещё и руки, хватаясь за всё, что выступало и отталкиваясь ногами.

На вершине было видно гораздо дальше. Я сделал ещё пару фотографий, когда заходящее солнце засветило мне в глаза. Оно светило прямо на меня, оттуда, где свалка соединялась с небом, самые последние и яркие лучи окрашивали железо в рыжий цвет. Вокруг него огромным черным зимним одеялом клубились тучи. Красиво, черт возьми.

Надо же, а я и не заметил, как наступил вечер. Сверху на меня упала первая капля, шлепнувшись о щеку. Недалеко раздался ещё один шлепок, сопровождаемый легким звоном. Третий оказался тяжелым, коротким, как по старому алюминиевому дуршлагу. Звуки учащались, и вскоре слились в один большой непрерывный шум. Я сделал шаг, и неожиданно картинка переменила ракурс: нога провалилась сквозь проржавевший кусок железа, предательски казавшегося надежным. Чёрт. Я попробовал найти ей точку опоры, но, как только она шевельнулась, я провалился настолько глубоко, что буквально сидел на ржавой холодной поверхности мокрого железа, отклячив левую ногу в сторону. Дождь уже лил как из ведра. Поспешно я снял рюкзак с плеч и запихал камеру внутрь.

Для этого нужно вспомнить, что делать, если провалился на льду. Здесь не лед, а железо, но всё та же фигня.

Так, сначала надо успокоиться. Это сделано. Затем медленно перенести свой вес на поверхность льда и распластаться на как можно большей площади. Подтянуться. Оглядевшись и стряхнув с лица воду, я заметил недалеко подходящую корягу и вытянулся в её сторону. Ну же, ещё чуть-чуть.

Что-то неожиданно схватило и потянуло меня за шиворот. Мои руки крепко ухватились за железную корягу, я напрягся и подтянулся к ней. Ну же, ещё немного… Нога почувствовала опору и резко оттолкнулась – я проскользил на смазке, пройдясь животом по своей когда-то спасительной железке и скатился вниз, сильно приложившись обо что-то головой. Послышался громкий железный удар.

Не знаю, сколько времени прошло. Несколько капель упало мне на лицо и затекли в глаз. Я лежал в яме, уже слегка заполненной водой. Голова звенела. Надо мной навесом развернулись железные листы. Я протер глаза и поднялся на ноги. Вода захлюпала, залившись в кроссовки. Ливень громко барабанил по навесу, но левое ухо уловило какой-то звук. Подумав, что вода залилась внутрь, я слегка занервничал. Встряхнув головой, я прошёл к "стене". Она оказалась цельной, покрытой огромным слоем пыли. Я натянул рукав мокрой куртки и протер кусок перед собой. Ахнул.

–Чтоб тебя..

Это был экран. Огромный, высотой в полтора моих роста, и шириной в два. Сверху вниз по нему шли строчки кода: они то появлялись, то исчезали, меняясь с огромной скоростью.

Вода с неба не прекращалась до наступления темноты. Молнии сверкали в проёме между навалами мусора, освещая куски металла и торчащие из них провода, куски обшивки аккумуляторов, куски стеклянных и пластмассовых экранов отбрасывали ослепительные блики. Со всех сторон текли стремительные потоки жидкости с тёмными разводами смазки, бензина и кислоты. Какое-то время я просидел на небольшом сухом островке, прислонившись затылком к холодной поверхности огромного экрана и обняв рюкзак. Я попал в ловушку.

Становилось совсем темно. На кусках обшивки уже видны были желтые блики от мерцающих на экране символов.

В детстве во время грозы маленький ребёнок прячется в безопасное одеяло, защищающее от всех существующих ужасов. За окном в истерике ревёт пробудившийся ото сна демон, в недовольстве метая молнии и стуча своими щупальцами в окна, но даже он не способен пробиться сквозь мягкую поролоновую броню. В детстве я с фонариком залезал к Майе в кровать, и мы обнявшись засыпали под звуки дождя.

И вдруг я, совершенно неожиданно даже для самого себя, заплакал. Позорные, позорные слёзы потекли по моим мокрым от дождя щёкам. Я принялся истерично размазывать их по лицу, стараясь избавиться от них и охватившего меня чувства стыда. Тоже мне, Андрей Болконский. Мысль об этом ударила меня, словно отрезвляющая пощёчина. Встряхнувшись, я встал и решительно принялся выбираться.

Философы, безусловно, выделяются среди других людей. Они, как правило, погружены в непрерывный процесс анализа окружающей обстановки и самокопания. Рано или поздно – это обязательно происходит – в них рождается и понемногу разгорается некое осознание – истинное или ложное – некоего превосходства над другими людьми. Оно появляется совершенно самовольно, поражая, как болезнь, даже самые бескорыстные натуры. Ощущение способности ставить всему оценку опьяняет, слегка затуманивая разум. А потом наступает очередь депрессии. Она начинается тогда, когда философ приходит к главной великой истине – всё вокруг бессмысленно. Главный тезис всей философии в конце концов всегда заключается в бесполезности существования.

Есть люди, про которых смело можно сказать, что они находятся на самой беспросветной глубине навозной кучи. Но они живут, смело и упёрто запихивают всё куда подальше и прут вперёд, словно бросая вызов этому миру. Эти люди чужды философии, они имеют от неё крепкий иммунитет.

В моём классе была девчонка. Её звали Кэсси Клер, у неё были рыжие волосы, множество маленьких коричневых веснушек на щеках и просто море активисткой энергии. Кэсси боролась за права тех, кого свезли в техзону: она печатала и раздавала листовки, клеила повсюду мотивирующие плакаты и совершала регулярные поездки в их самые бедные районы. Однажды она пришла в школу с разрисованной в компьютерных схемах, механизмах и шестерёнках рукой. Увидев это смелое безобразие, учителя тут же вызвали родителей на воспитательную беседу, после которой Кэсси не могла приходить в школу следующую неделю. Рисунок, на счастье окружающих, оказался выполненным хной, и каждый день девушке приходилось сидеть и тереть мочалкой измученную руку. Но даже после этого Клер ходила по школе с высоко поднятым подбородком. Естественно, здесь не обошлось без угнетения. Из-за своих специфических взглядов и увлечений Кэсси пользовалась печальной популярностью у школьных задир. Девушка против воли примерила на себя роли тайной жены киборга, приёмной дочери кофемашины, облучённой крысы и несколько других не менее оскорбительных прозвищ.

Честно говоря, Кэсси мне нравилась. Я чувствовал её огромную силу духа, она привлекала меня и одновременно пугала, не давая сил собраться и подойти. Но однажды мне выпал удачный шанс: я опоздал на урок, и все места в классе оказались заняты, но Клер, как обычно, сидела совсем одна. Она даже не посмотрела на меня, когда я аккуратно приземлился на соседний стул и принялся раскладывать свои учебники. Сидела дальше и молча писала что-то карандашом в клетчатой тетрадке. Часть урока прошла в молчании, я собирался мыслями и бросал на неё любопытно-неуверенные взгляды. Наконец учитель биологии отвернулась к доске, и кто-то со стороны кинул в нас несколько бумажек. Это привело меня в чувства.

– Кэсси, я….

–Не надо.

Её резкий отказ сбил меня с толку.

–Что?

Она не переставала что-то писать.