Ведьмин дом

Британия всегда отличалась консерватизмом и приверженностью к многовековым традициям. Это касалось стиля жизни и еды. Мама, как истинный консерватор, ставила на стол яичницу-глазунью, хрустящий бекон, поджаренные тонкие колбаски, свежие и запечённые помидоры, тушеную белую фасоль, жареные грибы, подрумяненные тосты, различные масла, джем, чёрный и белый пудинг и блинчики с клубничным вареньем. Каждый деликатес она аккуратно выкладывала на объёмные тарелки и уделяла большое внимание подаче блюд.

Я помню, как Жужу поражалась нашему завтраку. Но такой набор продуктов не случаен и обоснован историческими факторами, что тянулись с викторианской эпохи. В то время наш народ много работал, передвигался пешком, поэтому требовалось завтракать так, чтобы заряда энергии хватало на целый день. А выдержать холодный и влажный климат острова позволяла только горячая и сытная еда. Поэтому наш завтрак был высококалорийным, питательным и состоял из продуктов, которые можно было отварить и пожарить.

К сожалению, в современных реалиях местные предпочитают легкий и быстрый завтрак. У людей нет времени на приготовление разнообразной еды. Сейчас у большинства завтрак состоит из овсяных хлопьев с молоком, йогурта, свежих фруктов. Иногда утренняя трапеза включает только чашку кофе с сэндвичем. Но не в нашей семье.

По будням мама не старается так, как по воскресеньям. Однако завтрак, в её понимание – это неотъемлемый приём пищи, который должен быть плотным. Особенно он обязан вмещать в себя яйца, бекон и овсянку, которой, кстати, нет в воскресном меню. Без этих трех товарищей мы наверняка погибли бы за день. Просто не дожили бы до обеда, вернее, до одиннадцати часов, когда начинается снек, называемый вторым завтраком. Он не столь плотный, как первый. На второй завтрак мы пьем чашечку чая или кофе с кусочком торта или бисквита.

Мама неутомимо твердила, что завтрак – больше, чем просто еда. Это дань традициям, стремление к стабильности в собственных привычках.

– Ты теперь гот с пацанской стрижкой? – Килиан ел бекон так быстро, будто кто-то собирался отобрать вкусные кусочки.

– Не завидуй, – я устроилась на стуле.

– Вот ещё, – он фыркнул.

– Килиан! – взвизгнула мама.

– Что? Она же гот. Скоро гробы притащит, летучих мышей заведёт, – Килиан говорил с набитым ртом, отчего жир стекал с подбородка, а мама глядела и сопела.

– Я тебе что, вампир? – я взяла со стола нож с вилкой и начала аккуратно разрезать яичницу.

– Были такие подозрения, – Килиан хихикнул.

– Сегодня день обсуждения вампиров, – папа сложил газету и потянулся за фарфоровой с цветочными узорами чашкой, которая не подходила для кофе, но отца это мало волновало, он пил бодрящий напиток только с неё.

– Хм? – мама вскинула бровь.

– Пчёлка сказала, что мы с тобой вечно молоды, как вампиры, – папа сел ровно и вытянул шею.

– Как интересно! – мама поправила выбивающийся локон.

– Вспомнила что-нибудь? – вдруг спросил Килиан, глядя на меня в упор, и в его взгляде читалась горечь, которая просочилась в воздух и мою кровь.

– Нет, – коротко ответила я, пытаясь понять, что именно беспокоило брата. Может, моё присутствие?

– Расскажи папе, как прошёл вчерашний день, – мама, как обычно, отламывала кусочки от тоста и макала в джем, а мне пришлось много говорить.

Я говорила одно, а думала о людях, пришедших в кафе. Они представлялись, допытывались, помню ли я кого-то из них. Я ощущала дискомфорт, чувствовала себя диким животным, выставленным на показ в зоопарке, и посетители тыкали в меня пальцами, издавая звуки удивления, либо же побаивались. Думала о том, что не узнавала свое творение и как вложила душу в каждую деталь, хотя детали так и кричали, что они были созданы мной.

Разве о такой жизни я мечтала? Возможно, кафе стало моей отдушиной, а гадание на Таро дарило радость, поскольку я дарила радость другим. Возможно, я получала удовольствие от библиотеки, где было несметное количество книг. Люди брали фолианты с собой, приносили новые, находили уютное пристанище в саду, что скрывался под кирпичными стенами. Им нравилось сидеть на плетеных стульях возле окон в конце заведения и наблюдать за маленьким парком, что прятался меж домов. Возможно, моё кафе наполняло людские души спокойствием и дружеским теплом. Но я не помнила этого. Не помнила тепла.

Первый и последний раз я испытала любовь в двадцать лет. Эта была первая любовь со всеми её всплесками эмоций, бабочками в животе и истериками на пустом месте. Иисусе! Едва познакомившись с Эйданом на глупой университетской вечеринке, я лишилась дара речи, вела себя как дура и тряслась. Я настолько обожала Эйдана, что намеревалась сожрать его, чтобы он всегда был со мной. Ужасное чувство, когда зависишь от кого-то и не способен прожить и минуты без объекта желания.

Помню, как он впервые прикоснулся к моей руке, и жаркая буря ошпарила сначала кожу, потом добралась до костей и дошла до сердца. Каждое его прикосновение походило на сладкую пытку. Я трепетала при нем и умирала от поцелуев. С Эйданом я потеряла девственность, словно ждала именно его, чтобы подарить часть себя. Часть, что так дорога для девушки. Мы не расставались, постоянно старались быть вместе. Но любовь порой разрывает изнутри, напоминает шизофрению, заставляющую человека терять разум. Неправильная любовь бывает опасной. Такая любовь убила нас с Эйданом, и я боялась находить новую. Но неужели спустя столько лет я так и не смогла отыскать настоящую любовь? Неужели она не смогла отыскать меня?

Пока раздумывала о любви, меня отвлек повышенный тон Килиана, который доказывал отцу, что не он разбил окно в школе. Это была случайная нелепость. Килиан кидал камень в друга для развлечения. Ничего себе развлечения! Камень сам нечаянно попал в стекло, а позже также нечаянно попал другу в нос. Отец разговаривал спокойно, мама пыхтела, а Килиан вопил. Брат всегда был занозой в заднице, но никогда не переходил границы. Что-то случилось с ним за последний год или же восемнадцать лет у мальчиков проходили не так мирно, как у девочек.

Гонг. Гонг. Гонг.

Громадные старинные часы в малом зале пробили одиннадцать.

Мама направилась на кухню и вернулась оттуда с внушительным подносом, наполненным фамильным сервизом.

Пришло время чая.

Жужу впервые появилась в нашем доме по приглашению мамы на чайные часы. Тогда Жужу насыпала в крохотную чашечку четыре ложки сахара, отчего у мамы едва не случился припадок, ведь, по её мнению, если человек добавлял в чай слишком много молока или сахара, то он, сам того не осознавая, совершал смертный грех или принадлежал к низшему классу. Конечно же, мама все пояснила, и с тех пор Жужу следовала указанием всезнающей Кэтрин Эллингтон. И строптивая девчонка из Квинса почти превратилась в истинную леди.

Также мама проводила для Жужу чайное обучение, из которого та узнала, что ключевое правило – не кипятить одну и ту же воду более одного раза, поскольку это влияло на вкус чая. А ещё остывший чай отправлялся прямиком в раковину. Леди не пьют подогретый чай, а заваривают его в большом чайнике, потом разливают молоко по чашкам и доливают чай. Чай должен быть выпит или леди обязана заняться приготовлением нового коварного напитка.

Жужу сопротивлялась, не желая добавлять в чай молоко. Но мама окунула её в историю о великой традиции с головой. Рассказала, как на протяжении веков чай добавляли к молоку в фарфоровую чашку, а после тщательно перемешивали. А как мы знаем, традиции и Кэтрин Эллингтон – это единое целое.

Вот только мама забыла поведать, почему раньше добавляли молоко. В восемнадцатом веке многие люди не могли позволить себе столовый фарфор. Посуда же не выдерживала горячую воду, поэтому в чашку сначала наливали холодное молоко. По другой версии, молоко использовалось для предотвращения окрашивания модных фарфоровых чашек. А для бедных семей молоко имело и дополнительное преимущество: оно смягчало горький вкус дешёвого чая.

Маму это не волновало. Для неё чай был не просто традиций, а ещё и антистрессом. Благостным бальзамом, что растекался сладкой нугой по душе и излечивал горести. Чай – сокровенный уют, дарующий ощущение тёплого пледа на промёрзших плечах, ощущение пухлых подушек, лежа на которых тянуло в сон. Чай – это благодать. Пилюля от всех болезней. Приют для потерявшегося путника. Если плохое настроение – пей чай. Если предложили чай – пей чай. От чая нельзя отказываться. Никогда, нигде, особенно в моем доме.

У мамы было и последнее важное правило касаемо чая. Пока хозяйка заваривала чашечку чая, слова «спасибо» и «пожалуйста» должны были звучать постоянно. Невозможно быть излишне вежливым, а вот излишне грубым – вполне.

Папа любил кофе, Килиан, различные соки, но мы давились чаем под пристальным взглядом хозяйки дома. Никто не смел перечить или отказываться от того, что предлагала мама, иначе нам грозили слезы и упрёки. Да, Кэтрин Эллингтон была тем ещё манипулятором, причём не скрывала данный факт. Самым страшным являлся её гнев. Некий демон таился внутри её красивой оболочки. Демон редко вырывался наружу, предпочитал тихо сидеть в мамином тёмном закоулке души, но если выпадал шанс показаться людям, то демон сметал все на своём пути. Мы давно поняли: лучше не злить маму, так же, как и меня, поскольку частица демона передалась и мне.

Родители решили следовать совету доктора Янга и потакать моим прихотям, поэтому мама наступила на горло традициям и купила клубничный сок. Не мучила меня, тыкая пальцем на молоко, а молча подливала ягодное поило в Earl Grey и строила довольное выражение лица, хотя я видела, как её передергивало, пока я пила чай.

Вдохновленный моей наглостью, а точнее моей потерей памяти, Килиан надумал налить в чай апельсиновый сок, за что получил тряпичной салфеткой по голове, а потом долго дулся на несправедливость. Где-то к часу дня, когда еда на столе закончилась, разговоры иссякли, а животы выросли вдвое, с позволения мамы мы с отцом направились в его кабинет, чтобы выбрать мне машину. У нас в запасе было два часа до следующей трапезы. Маме было наплевать, что мы объелись, благо в воскресенье обед начинался позже, чем в обычные дни. Раньше мне казалось, будто мама откармливала нас на убой или хотела, чтобы дети были толстыми и ленивыми. В таком виде мы бы постоянно сидели дома. На самом деле мама обожала кормить тех, кого любила. Вот такое хобби.

Давным-давно отец отстроил маленький балкон в кабинете, на котором умещался один стул и стол, предназначенные для хоббитов. Папа любил проводить там время, любуясь садом, а в особенности мамой и её общением с растениями. Он не мог насмотреться на неё даже спустя двадцать шесть лет брака. Казалось, он обожал каждую деталь её тела, разума и души. Папа с энтузиазмом выслушивал её бредни про фей и ни разу не назвал это фантазией. В принципе, как и я. Мама возилась в саду часами, а отец наблюдал за ней, не меняя позы на стуле.

Я ускользнула на балкон, наконец, покурить.

Легкий дым вуалью стелился перед лицом. Я представила, как элегантно бы смотрелся меж пальцев мундштук. Аккуратный, тонкий и грациозный. Я бы изящно и мягко рассекала им воздух и сберегла бы исключительный аромат кожи, не запятнанный грубым табачным запахом.

– Весь дым в кабинете, – отец сидел за столом и махал руками.

– Я чувствую лишь запах кожи, – я вошла в помещение и прошла к креслу.

– Так. Ты вчера говорила девочкам, – без разницы, сколько лет мне, Жужу, Энн и Оли. Для моих родителей мы девочки. – Что хочешь мундштук, – я опешила и открыла рот. – Мама слышала и передала мне, – я закрыла рот. – Вот, – он достал из ящика покрытую черным бархатом коробку. – Купил тебе подарок.

Я вскочила с кресла, зажала губы меж зубами и едва не запрыгала.

– Мундштук! – крикнула я, кинувшись к подарку, а папа заулыбался.

– Подбирал специально для тебя, – он так гордо выглядел, будто дарил мне не мундштук, а вселенную.

– Ого! – из меня вырвался визг. Папа прикрыл один глаз и уши. – Красота!

– Чёрный янтарь. Гагат, – отец встал и провел пальцем по длинному гладкому мундштуку. – Рад, что угодил, – он поцеловал меня в лоб, потом отодвинул свой стул, притащил другой, поставил рядом, сел обратно и открыл ноутбук.

– Невероятная красота! – я вертела узкую трубочку и гладила камень, в котором скрывались тени.

– Садись, – если честно, я поразилась подарку, ведь родители считали, что моё увлечение скоро закончится. Если так, то зачем он купил столь ценную вещь? – Опробуешь новую игрушку позже. Сейчас будем выбирать тебе мощную игрушку, – вроде взрослый мужчина, но когда речь заходила о машинах, папа превращался в озорного мальчугана.