Гитара в руках твоих

– Но мой старший сын Вадим пережил наш развод спокойно, – опять возражает Роман Степанович, – Он ответственный, серьёзный, учится на отлично в университете, мне в делах помогает.

– И для него тоже было непросто, поверьте. Он тоже столкнулся с тем, что привычный мир может измениться неожиданно, болезненно. И поэтому старается брать всё под контроль, чтобы в будущем не допустить подобной ситуации, которая выйдет из-под его контроля. Его ответственность – признак доминантного поведения, желания защитить себя и близких от неожиданных, непредвиденных ситуаций.

Роман Степанович тогда только отмахнулся, не поняв и половины сказанных ему слов, и с сожалением подумал, что зря потратил время и деньги и лучше бы записался на сеанс массажа. От массажа пользы больше. Мануальный терапевт, прощупав напряжённые мышцы шеи своего пациента, поставил диагноз – остеохондроз, а от этого головные боли и повышенное давление. И правда, массаж расслаблял мышцы и помогал снимать высокое давление. А здесь что? Заплатил такие деньжищи за какие-то нелепые абсурдные выводы ничего не понимающей в жизни докторши! У которой и детей-то, наверно, своих нет, чтобы ему, отцу троих сыновей, советовать… Драть ремнём сына надо, вот и всё, как его отец в своё время делал. Да, с ныне покойным Степаном Ивановичем было не забаловать! Душу мог ремнём вытрясти, но зато и слушались, и глупостей в голове таких не было. И людьми достойными выросли. А что с его Максима вот получилось, выросло?

Вот и сейчас Роман Степанович ловил откровенно скучающий взгляд сына и едва сдерживал негодование. Вот Павел, тот сидит и внимательно слушает, даже что-то записывает ручкой в блокнот. Но необходимость решать дела отвлекла его от среднего сына. С отчётом выступал начальник службы безопасности и говорил, как произошла утечка важной информации к конкурентам и что уже выяснили, кто в этом виноват – Эдуард Костромин, сотрудник экономического отдела, сливший информацию за деньги.

Всё это, разумеется, Максим слушал лишь краем сознания, прикидывая, в какой ночной клуб отправиться сегодня и, главное, с кем. Надо созвониться с Ренатом, а вот от опеки занудливого братца надо бы как-то сегодня скрыться.

Брусничная зима

Этой зимой

Счастливым быть хочется.

Снег бьёт и щекочется.

И тащит домой.

Не гнать руки с талии.

Замёрзшим дыханием

Греть пальцы другим.

Дарья Пурш

Лечащий врач сказал, что подготовит выписку и после обеда они уже могут покинуть больницу. И вот сейчас Полина сидела вместе с Антошей на кожаном диванчике в коридоре и напряжённо ждала, когда её с сыном позовут в ординаторскую за выпиской. Мимо проходили медсёстры, сестра-хозяйка, сестра-диетолог, что-то пересчитывали в тележке с бельём, что-то искали на ресепшен в бумагах, и никто не обращал внимания на женщину с ребёнком, терпеливо ждущих на диванчике. Время уже перешло за час, потом за полвторого, когда их, наконец, позвали. В кабинете врач быстро ещё раз просмотрел историю болезни, отдал на руки выписку и сказал:

– Требуется ещё одна операция на другой глаз. Не задерживайте с этим.

А когда они вернулись в палату и Полина начала собирать вещи в сумку, то на какое-то время отвлеклась от сына и не заметила, как он подошёл к окну и долго и тихо стоял. Она обратила на него внимание уже когда собрала вещи и закрыла сумку. Маленький мальчик стоял к ней спиной, а плечи его мелко подрагивали. Полина подошла к сыну, обняла его за плечи и развернула к себе лицом. На его длинных тёмных ресницах блестели тяжёлые капли слёз. Всё это время он беззвучно плакал, не жаловался, нет, просто тихо стоял и прятал слёзы.

– Ты чего, сынок? – растерянно спросила Полина, – Домой ведь возвращаемся.

– Я не хочу ещё операцию, – пробормотал мальчик. И тут только Полина встрепенулась от того, что ребёнок слышал слова врача. Она подвела Антошу к кровати, усадила и обняла его, прижав голову мальчика к своей груди.

– Не плачь, мой маленький. Это же будет не скоро… В мае только. А сейчас мы возвращается, наконец-то, домой. Переночуем в гостинице, сядем на поезд и послезавтра будем дома. Ты не забыл, что скоро Новый год? А мы ёлку ещё не ставили. Нам так много нужно успеть до праздника, – Полина говорила, стараясь отвлечь мысли сына и поглаживая его по голове, распрямляя непослушные упругие кудряшки, а сердце щемило от жалости. Лучше бы он громко расплакался, требуя внимания! Но так смиренно, безнадёжно, жалобно и беззвучно плакать у окна…

Они собрали все вещи, Полина проверила, ничего ли не забыли, и вышли из палаты, спустились на лифте в подвальное помещение, где находился гардероб, забрали верхнюю одежду, оделись и снова поднялись на лифте на первый этаж. От того, что нельзя просто свободно выйти на улицу, у Полины начиналась развиваться клаустрофобия. И она спешила покинуть это здание, так похожее на бункер. На улице уже начинало смеркаться, было только начало четвёртого, но длинные тени уже ложились на заснеженные тропинки вдоль больничного двора. Полина жадно вдохнула воздух, чистый морозный, не пахнущий хлоркой и духотой запертого помещения. Они поспешили к воротам, за которыми стояли машины. Такси вызвали заранее, и теперь вглядывались в номера проезжающих машин, чтобы не пропустить. Вот подъехала серебристая «тойота», остановилась рядом с воротами. Полина взяла сына за руку и поспешила к машине. Водителем оказался молодой парень кавказской внешности.

– Вы не могли бы остановиться возле какой-нибудь аптеки? – попросила Полина. В зеркале поймала взгляд весёлых чёрных глаз и услышала заверение:

– Остановимся! Дешёвую аптеку знаю. Там остановимся. Карта со скидкой есть, тебе дам. Не переживай, красавица!

Молодой шофёр быстро вывел машину из потока автомобилей, подъезжающих к стоянке, и помчал по шоссе, через какое-то время остановился возле аптеки.

– Иди, красавица, покупай! – он протянул ей карточку. Полина помедлила, соображая, может ли доверить ему ребёнка и две сумки. Он, поняв её сомнения, заверил, – Не переживай! Оставляй ребёнка, присмотрю.

Полина вышла из машины, направилась в аптеку. Очереди не было, только какой-то парнишка покупал пластырь. И взяв сдачу, быстро ушёл. Полина купила лекарство, вернулась к машине. Парень – таксист громко включил весёлую восточную музыку и слушал её.

– Скидку сделали? – деловито поинтересовался он.

– Да, спасибо вам большое, – Полина протянула ему карточку.

– Не благодари, – широко улыбнулся он, – Люди должны помогать друг другу, верно, красавица?

– Да, – не смогла сдержать ответной улыбки Полина.

Такси быстро привезло их к дешёвой привокзальной гостинице, Полина отдала деньги и попрощалась с водителем. От того, что в этот день ей встретился добрый человек, настроение заметно поднялось.

В деревне Брусничное падал крупными хлопьями снег. Он ложился на почерневшие деревянные заборы, крыши домов, засыпал разметённые и протоптанные дорожки. Антошку было не удержать дома. И пока Полина носила дрова, топила печку, готовила обед и прибиралась, Антоша бегал по двору, слепил снеговика, в его валенки набился снег, а рукавички стали мокрыми, но он ни за что не хотел домой. И Полина прекрасно понимала ребёнка – почти неделю провести в маленькой больничной палате, в замкнутом пространстве без свежего воздуха и теперь не надышаться, не набегаться вволю!

А после обеда, оставив Антошу с соседкой Надеждой Дмитриевной, Полина направилась на работу. Дорожка, ведущая к зданию конторы леспромхоза, была уже расчищена от снега, на крыльце курили рабочие.

– Привет, Полинка! – окрикнул девушку один из них, её сосед Виталька Чернов.

Полина остановилась.

– Виталь, просьба есть, – несмело начала она.

– Ну, говори, – подбодрил он, не прекращая затягиваться табачным дымом.

– Мне ёлка нужна. Привезёшь, я заплачу, сколько нужно.

– Да брось ты… Заплатит она… Так привезу. С деляны буду возвращаться, спилю подходящую, – пообещал Виталька.

Полина кивнула и поспешила дальше. Стряхнула липкий снег с замшевых сапожек, на ходу сняла пуховик, проходя по гулкому пустому коридору, заглянула в кадры. Обычно после обеда девчонки там пили чай и обменивались деревенскими новостями. Но дверь в кадровый отдел была прикрыта, а за ней тишина, только звук работающего принтера издавал тихий шорох. Даже привычное «Авторадио» не играло, не служило, как обычно, тихим фоном к послеобеденным ленивым разговорам. За столами, припав взглядом к экрану компьютеров, сидели служащие, и каждый из них был сосредоточен на своём деле.

Не задерживаясь, Полина прошла в приёмную начальника, повесила пуховик на вешалку, прошла к рабочему месту. И в это время, вероятно, услышав стук её каблучков и скрип старой деревянной двери, и кабинета вышел новый начальник. Вадим Романович Левецкий. Он остановился в открытых дверях своего кабинета, давая вошедшей женщине возможность его рассмотреть. Полина успела только отметить, что он молодой, около тридцати лет, темноволосый, высокий и с серьёзным, даже хмурым взглядом серых глаз на смуглом лице. Но больше ничего она отметить не успела, так как Вадим Романович начал говорить, и голос его прозвучал так же отстранённо и холодно, как и взгляд его холодных глаз. Впрочем, было всё же что-то живое в холодном звуке его голоса – нескрываемое раздражение, вот что.

– Как это понимать, Полина Викторовна? Вы всё ещё работаете у нас? Или мне искать вам замену?

Полина вздрогнула от неожиданности этого заявления.

– Я работаю, – поспешно ответила она, – Разве Павел Фёдорович вас не предупреждал, что я была в больнице с ребёнком?

– Предупреждал, – всё так же холодно произнёс новый начальник, – У вас больничный лист. Три с половиной дня вы прогуляли. Объяснитесь.

– Два дня мы сдавали анализы, проходили обследования. И больничный закрыли в день выписки, а мы смогли уехать только на следующий день, потому что поезда в тот день не было. И с ребёнком соседка смогла остаться только после обеда… – говорила Полина, и ей всё больше не нравилось то, как жалко звучит её голос, и как жалко при этом она сама выглядит, и почему она вообще должна оправдываться перед этим чужим равнодушным человеком?

– Три дня я оставался без секретаря. И как видите, прекрасно справился. Может, вы мне вовсе не нужны? – с язвительной иронией произнёс мужчина. Полина не ответила, опустив взгляд в пол, как провинившаяся школьница в начальной школе. На глаза предательски начали наступать слёзы, сказалась бессонная ночь, тревоги за здоровье сына, усталость от поездки. Полина прошла к столу, молча выдвинула стул и села на него, ноги почему-то стали то ли ватными, то ли, наоборот, тяжёлыми, но стоять на них перед этим человеком было тяжело, лучше всё-таки сесть и почувствовать хоть какую-то точку опоры.

– Эти три дня вычтут из вашей зарплаты, позже напишите заявление в бухгалтерии на дни без содержания. И сегодня задержитесь, – мужчина бросил быстрый взгляд на наручные часы (Полина успела заметить, что это дорогие часы солидной марки, правда, какой, не поняла), – Вы опоздали на четыре часа, значит на столько же и задержитесь. Ваш рабочий день закончится не раньше девяти вечера. Работы накопилось много.

– Но я не могу! – отчаянно вскликнула молодая женщина, протестуя, – У меня маленький ребёнок останется один…

– Полина Викторовна, – перебил её спокойный холодный голос, – Или мы работаем или вы прямо сейчас можете идти домой, к ребёнку, мужу, собаке. Я вас не держу.