Крестовская. Роман

Крестовская. Роман
Константин Владимирович Мальцев

Мария Всеволодовна Крестовская – актриса и писательница, дочь автора знаменитых «Петербургских трущоб». Ее непростой судьбе посвящен предлагаемый вниманию читателей роман. О тайне создания «Петербургских трущоб» тоже можно узнать из этой книги.

Крестовская

Роман

Константин Владимирович Мальцев

© Константин Владимирович Мальцев, 2021

ISBN 978-5-0055-0270-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАНЯ

Глава первая. Гармония, как же!

Мама и папа у Мани, она знала это наверняка, были высокие и красивые. Конечно, все дети уверены, что их родители – высокие и красивые, ведь они смотрят на них снизу вверх любящим, не видящим недостатков взглядом. Но Манино детское мнение подкреплялось еще и действительностью.

Во-первых, когда рядом с папой или мамой становился какой-нибудь другой человек, – а гостей в их квартиру захаживало немало, – то обыкновенно папа и мама оказывались выше. Это по поводу их роста.

Во-вторых, их привлекательность. Не раз, когда папа отлучался сделать распоряжения насчет ужина или чая (мама, как правило, и так сидела в другой комнате), Мане доводилось слышать такого рода замечание из уст того или иного гостя:

– Какую же очаровательную пару составляют господа Крестовские!

– Да-да, – с готовностью подхватывал собеседник, – удивительно красивые люди. Как нельзя лучше подходят друг другу. Часто бывает, что если дама красавица, то в мужьях у нее этакий старый уродливый фат. Или, наоборот, глянешь: до чего элегантный господин, до чего изысканный и благородный, а супруга его – чудище болотное: и по внешности дурнушка, и воспитания дурного. А тут нет! Тут, как говорится, гармония.

Третий гость при этом слове фыркал.

– Гармония, как же! Знали бы вы, какие нешуточные между ними ссоры и баталии разворачиваются. Мне Лесков по секрету сказывал. Что тут творится! Пара, никто не спорит, может быть и очаровательная с виду, но скандалезная по сути.

Когда папа возвращался к гостям, разговор, понятно, сразу же перескакивал на другую тему. Что до Мани, то ее, в силу ее трехлетнего возраста, нимало не стеснялись, все равно-де ничего не понимает, только под ногами путается.

А она понимала. Прислушивалась к ведшимся в отсутствие родителей беседам и понимала. Ей льстило, что все признают папину и мамину красоту. А ссоры… А что ссоры? Маня знать не знала, как обстоят дела и как складываются отношения в других семьях, ей не с чем было сравнивать, поэтому она логично предполагала, что это везде и у всех так. Что у всех детей родители устраивают меж собой скандалы. И гармонии – какое, право, смешное слово, но она догадывалась уже, в чем его смысл, – гармонии нигде нет.

– Маня! – сердито говорила ей мама, хмуря брови. – Ты опять среди гостей мешаешься! Сколько раз тебе уже говорила! А ну-ка пошли со мной.

И она уводила девочку. Вслед раздавались разноголосые протесты: «Ну что вы! Зачем же?», «Такой милый ребенок!», «Пусть ее побегает». Но мама их не слушала.

Мама вообще не любила гостей, сама старалась выходить к ним пореже и дочку ругала, когда та крутилась в кабинете, где они находились. Причиной тому был мамин вздорный, несмотря на всю ее красоту, характер, – так, во всяком случае, утверждал папа. Когда гости расходились, он мягко высказывал ей упрек за ее нелюдимость и нерадушие, которые могли быть замечены. Но мама с этим не соглашалась и называла другую причину:

– Всеволод, как ты не можешь понять! Я больна! Я очень больна! У меня чахотка! До гостей ли мне!

– Но ты же актриса, Варенька. Ну так вот и сыграла бы, что ты рада их видеть.

– Сыграла бы? Какой же ты жестокий, Всеволод! Как я могу играть, когда я болею и осознаю, что когда-нибудь умру!

– Когда-нибудь! – тихо усмехался папа. – Когда-нибудь все мы умрем.

– Да, но только я раньше всех. И мне не доставляет удовольствия видеть у себя дома толпу народа и понимать, что все они меня переживут.

Мама принималась плакать, папа ее утешал, но становилось только хуже. Когда кончались слезы, начинался крик. Мама обвиняла папу в излишнем хлебосольстве, в делании хорошей мины при плохой игре.

– К чему, скажи на милость, ты приглашаешь в наш дом эти толпы? Угощаешь их, этих проходимцев! Вина, закуски, чаи – все для них! А деньги? Деньги на все эти яства у нас есть?

– Как видишь, есть, коль мы их покупаем, – сквозь зубы отвечал папа.

– Ах, ты еще и шутишь! Да все деньги на это только и уходят. На то, чтобы гостей потчевать, да еще на плату за квартиру. Сколько раз я тебе говорила, давай съедем, наймем квартиру подешевле! А ты ни в какую!

– Варенька, я же тебе говорил, что эта квартира нужна мне для работы, – спокойно, но твердо возражал папа.

– Для работы ли? – не унималась мама. – Ах, ну да! Дескать, в этом доме живет прототип героини твоего романа! Слышала, как же! А может, все проще, и это не прототип, а любовница твоя? А?

Папа бледнел, менялся в лице.

– Не смей так говорить и даже думать! Я всегда был тебе верен, никогда не обманывал!

– Свежо предание, а верится с трудом! Вот я сейчас припомню!

И мама вспоминала его прежние ночные отлучки, когда он являлся под утро или даже под вечер на другой день, и категорично заявляла, что здесь дело не может быть чисто, что он наверняка был с другими женщинами. Папа усмехался и оправдывался, что это он материал для романа собирал, но оправдывался как-то нехотя и, как казалось маме, неубедительно и не веря самому себе. Беря в соображение его интонации, она поручиться могла, что он ей изменяет.

Мане – а она выбиралась из своей кроватки и под дверью слушала эти препирательства – было жалко маму. Она как-то раз спросила у мамы, что происходит, когда человек умирает, и та ответила, что человек превращается в ангела и улетает на небо, к Богу. Хотя ангелы белые, красивые и с крыльями, Маня не хотела, чтобы мама становилась ангелом и улетала от нее, мама нужна была ей здесь, на земле, а не на небе. Поэтому у нее холодело внутри, когда она слышала эту фразу: «Я болею и умру».

Однако и папу Маня тоже жалела. Видя, какой он хороший и добрый – «Вон он как мне усами шею щекочет, когда со мной играет, до чего смешно и весело!» – Маня ни чуточки не сомневалась, что он маму действительно не обманывает и все ее обвинения, следовательно, несправедливы. Но маме, увы, ни слова в его оправдание не скажешь: «Она только заругает, что я еще не сплю и что подслушивать нехорошо, и будет кричать, чтобы я не лезла во взрослые разговоры».

Так что Маня в бессилии разводила руками – это был любимый жест ее матери – и шла спать. «Такие красивые, а ссорятся», – сокрушенно качала она головой (тоже мамино движение) по пути, длиною в несколько шагов, в свою кроватку. Красота не всегда приносит счастье, скорее никогда не приносит, – такова была одна из первых истин, постигнутых Маней – Марией Крестовской.

Глава вторая. Жирные глаза в толстых веках

Семья Крестовских – Всеволод Владимирович и Варвара Дмитриевна с малолетней дочкой Марией – жила в Петербурге на Большой Морской улице в доме, известном как дом Тура – такова была фамилия домовладельца. Светлый двор, внешний вид здания, парадная лестница производили приятное впечатление своей чистотой и аккуратностью. Но это не выкупало завышенной стоимости найма жилья здесь, и права, очень права была Варвара Дмитриевна, когда пеняла мужу на дороговизну квартиры: они платили за нее целых пятьдесят рублей в месяц, что по тем временам – шестидесятые годы девятнадцатого века – было значительною суммой, особенно если отталкиваться от их доходов.

Квартира Крестовских располагалась на пятом этаже. Составляли ее всего три комнаты – две светлые и одна без окон, темная. Тесновато, тем более за такую цену!

Но маленькой Мане вполне хватало. Она резво бегала из одной комнаты в другую, воображая, что спасается от погони, которую устраивает за ней страшный домовой; в своих детских играх она отводила ему для обитания темную комнату. Но он был страшный, только когда осерчает за что-нибудь, а так безобидный и даже добрый. А когда приходили гости, так он и вовсе трусил их присутствия и прятался в своем темном углу.

Маня, в противоположность домовому, а также своей маме, присутствие гостей обожала и то и дело норовила, вопреки маминому запрету, пробраться в кабинет, где принимал их папа – то были его гости. И напрасно мама честила их проходимцами. Они вовсе не проходимцами были, а литераторами. Собственно, как и папа.

Всеволод Крестовский, молодой в ту пору человек, уже успел достичь определенных высот на писательском поприще. Некоторые его стихи, опубликованные им в начале его творческого пути, снискали похвалы критиков и, что особенно важно было для него, весьма полюбились рядовым читателям. Но теперь он относился к своим былым поэтическим опытам как к юношеской забаве и подвизался только в прозе. Вот уже не один год грандиозный по замыслу, широте содержания, числу действующих лиц и событий и просто по объему роман поглощал все его умственные и душевные силы, а собирание материала, которое его жена считала прикрытием для супружеских измен, отнимало львиную долю его времени. Именовался этот роман «Петербургские трущобы», и первые его главы как раз начали в то время печатать в журнале «Отечественные записки».

И кстати, в квартире на Большой Морской он поселился с семьей действительно потому, что здесь жила, по выражению Варвары Дмитриевны, «прототип» одного из женских персонажей «Петербургских трущоб». Фигурировала в романе, в многочисленной череде героев, некая генеральша фон Шпильце, «особа лет тридцати пяти», как сказано.

Вот как ее описал Крестовский: «Это очень полная, дородная дама, среднего роста, одетая всегда не иначе, как в шелковое, шумящее, широкое платье. Лицо ее носит чуть заметные следы очень тонких косметик, а черты этого лица являют какой-то смешанный характер. Рыжие немецкие волосы, карие, жирные глаза в толстых веках, с еврейским прорезом, несколько вздернутый французский нос, крупные русские губы и слегка калмыцкие скулы – все это очень неправильное, хотя и характерное в отдельности, в целом являло собою отчасти соединение спеси с пронырливым лукавством и в то же время не было лишено – не то что красоты, а так себе, известного рода приятностей и привлекательности, которые иногда очень ценят некоторые любители».

Если б Маня Крестовская умела в те годы читать и прочитала бы, с пониманием всех слов и определений, роман своего отца, она узнала бы в этом описании их соседку с первого этажа.

Они сталкивались изредка на парадной лестнице с «генеральшей» (такое прозвание она имела в их семье), когда мама или папа выходили с Маней на прогулку в ближайший парк. Мама при таких нечаянных встречах здоровалась с соседкой сухо, только чтобы не нарушить этикета, и, крепко сжав Манину ладошку, поспешно проходила мимо. А папа, наоборот, раскланивался весьма любезно и обязательно останавливался переброситься парой слов.