Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Отец Фалафель выскочил на дорогу и замахал.

Подъехавшая машина оказался маленьким ЛАЗом, который остановился у обочины и быстро открыл двери, словно приглашая поскорее заходить.

– К магазину подбросишь? – закричал отец Фалафель, стараясь перекричать работу двигателя. – Знаешь, какой поближе?

– А то, – водитель с интересом разглядывал монахов.

– А потом в Дедовцы, – сказал, появившись за спиной у отца Фалафеля, Пасечник.

– Понятно, – не очень уверенно произнес водитель – А зачем вам в Дедовцы? Мы так не договаривались.

– Мы в гости идем, – сообщил отец Фалафель.

– Ха! – хмыкнул водитель. – Видали?.. Они в гости идут, а ты тут вози покойников целый день… Вы хоть помните, что я везу-то?

– Ну, откуда я могу помнить-то? – сказал отец Фалафель и осекся.

Посреди автобуса, в проходе между сидениями, стоял гроб. Обыкновенный деревянный гроб, слегка обработанный в некоторых местах паяльной лампой.

– Э-э, – отец Фалафель обернулся к Пасечнику. – Видал?

– Ого! – Пасечник попятился назад. – С детства не любил покойников… Это вы его везете?

– А кто же еще? – спросил водитель. – Как договаривались.

– Наверное, мы лучше пешком пойдем, – сказал Фалафель.

– Что значит «лучше пешком», – возмутился водитель. – О «пешком» никакого разговора не было.

– А о чем был? – строго спросил Пасечник,

– А вы что, ничего не помните? – спросил водитель.

– В общих чертах, – уклончиво ответил Пасечник.

– Ну, с отпеванием, – водитель не очень уверенно произнес это слово. – Я с дядей Мишей говорил, так он сказал, что все деньги уже уплачены, так что извиняйте.

– Какие там еще деньги! – закричал отец Фалафель. – Я сроду чужих денег не брал!

– Тихо, – сказал негромко Пасечник, а затем подмигнул ничего не понимающему отцу Фалафелю. – Ты что, голуба, с печки упал? Это же поминки. Когда ты в последний раз на поминках гулял? Хоть поедим и выпьем по-людски. И не надо в магазин ходить.

– А кто же отпевать-то будет? – спросил Фалафель.

– Ты и будешь, – сказал Пасечник. – Дело нехитрое… Ты ведь, надеюсь, за десять лет научился же здесь чему-нибудь?

– Совсем ты, Пасечник, сдурел, – негромко сказал отец Фалафель и постучал себе по голове. – Может, тогда ты сам отпоешь, если это так просто?

– И отпою, если надо будет, – сказал Пасечник.

– Эй, мужики, – сказал водитель. – Вы в мигалки-то не играйте, а садитесь да поедем. Время уже.

– Ладно, – отец Фалафель полез в автобус. – Но только под твою полную ответственность.

– Вот увидишь, – сказал Пасечник, а потом спросил. – Хороним-то кого?

– Тетку мою, – сказал водитель.

– Как же это ее угораздило?

– А вот так и угораздило, – ответил водитель. – Перебрала чуток. Самогон, он ведь шутить не любит.

– Это точно, – подтвердил Пасечник. – Ну что, едем?

– Едем, – сказал шофер.

И автобус тронулся.

65. Дедовские

1

Если выйти на Савкину горку, то оттуда откроется замечательный вид, в котором можно было найти и далекое Петровское, и неблизкое Михайловское, а главное – этот невероятный простор, который, казалось, еще немного – и взлетит к небесам, пугая уток, которые жались у берегов Сороти в огромных количествах.

Сюда не водили экскурсии, если такое все же и случалось, то, описывая местные примечательности, экскурсовод обыкновенно говорил:

– А теперь посмотрите отсюда на усадьбу поэта, – после чего, минуя усадьбу поэта, все головы сразу поворачивались в сторону дачи бывшего начальника Октябрьской железной дороги, а ныне ректора железнодорожного института, чью дачу Дедовское вечно путали то с Петровским, а то и с Михайловским, а после долго пожимали плечами, говоря что-нибудь вроде «Живут же люди» или «Ни хрена себе дачка».

Мужики, которые привозили туда несколько грузовиков с вещами, рассказывали, перебивая друг друга, какая мебель разместилась на даче ректора. Особенно поразили всех десять напольных часов, которые начинали вдруг бить одни за другими, а в конце громко играли Гимн, вызывая у присутствующих желание отдать честь или изо всех сил подтянуть красноармейскому хору.

– Прямо как живые, – говорили мужики и уважительно пожимали плечами.

А другие, в свою очередь, загадочно улыбались и негромко бормотали:

«Ничего… Небось, не каменная». И добавляли для непонятливых: «И пожарные туда вряд ли поедут».

2

Если вам случалось дойти на той стороне Сороти, по пыльной дороге туда, где указатель был повернут в сторону деревни Дедовцы, то весьма возможно, что навстречу вам выходил из-за кустов господин в светлой клетчатой рубашке, в холщовых штанах и при этом – совершенно босиком. На лице его сияла улыбка и притом не какая-нибудь там приклеенная, выставленная по случаю, а самая настоящая, натуральная, так что сразу становилось ясно, что господин этот в холщовых штанах действительно рад и этому солнышку, бившему через листву, и тому, что к нему забрел случайный гость, с которым можно перекинуться парой слов, а то и просто посидеть, а лучше всего уединиться в кабинете хозяина под оранжевым абажуром за небольшим столом, который словно ждал, когда, наконец, на него поставят холодный, в изморози, запотевший бутылек.

Звали этого господина Сергей Репин, был он академик и сам преподавал в Академии художеств, да к тому же писал неплохие пейзажи, что по нынешним временам была большая редкость.

– Ну, пойдем, пойдем, – говорил он, хлопая тебя по плечу и не переставая улыбаться. – Зачем продукту зря стынуть?

Приглашая слегка выпить, академик ставил на стол приличный водочный бутылек, к которому прикладывалось маленькое яблочко, разрезанное на дольки по количеству присутствующих, и говорил: «Ну, с Богом». Пустота столешницы, на которой располагалось только это расчетверенное или распятеренное яблочко да рюмки (потому что бутылка на всякий случай все же опускалась куда-нибудь под стол) напоминала о священнодействии свершаемого. Ибо, как многажды уже было отмечено, русский человек не пьет, но священнодействует. И вновь текла беседа. Когда доходила очередь до второго бутыля, Репин исчезал на несколько минут и появлялся с небольшим блюдечком в руках, на котором – словно братик с сестрицей – лежали маленькое зеленое яблочко и такой же маленький зеленый огурчик. Все это вновь делилось перочинным ножом по числу присутствующих, которые поступали с закуской каждый по собственному разумению, то есть, одни закусывали сразу, тогда как другие растягивали закуску до последней рюмки, откусывая микроскопические кусочки, или занюхивали, после чего возвращали занюханный кусочек на блюдечко. Бутылек выпивался, и тогда хозяин вставал вновь и, шагая теперь уже не слишком твердо, исчезал, чтобы появиться спустя минут пять или около того, неся в руках большое блюдо, густо уставленное бутербродиками со шпротами, огурцами, вареными яйцами, кусочками рыбки и ломтиками лимона. «Откушайте, чего Бог послал», – говорил Репин, открывая широким жестом изумительный натюрморт, где лосось соседствовал с чешской колбасой, а водка по каким-то чудесным законам продолжала, несмотря на жару, оставаться холодной и желанной. Затем он говорил что-нибудь вроде «Со свиданьицем» или «Поехали», так что довольно скоро мир вокруг становился вполне терпимым, благодаря чему хотелось петь, говорить глупости и смеяться, а сам хозяин мягко улыбался и уходил, извинившись, в свою мастерскую, где его уже ожидали покой и вдохновение.

3

Еще одна семейная пара жила в соседнем доме.