Комната с видом на волны

Янг был знатным кабаном и весил, судя по всему, килограммов под сто. Так что, даже несмотря на дивные скользящие свойства материала, из которого был сделан пуховик, тянуть за собой такую ношу было делом нелёгким. Уже через десять минут ходьбы у Бретта страшно разболелся левый бок. Ружьё, надетое Бреттом через правое плечо, весило, пожалуй, не более трёх килограмм, но в данный момент являлось последней каплей. Той самой каплей, что заставляет тонущий корабль перестать раздумывать и действительно начать тонуть. Бретту на мгновение даже захотелось уложить ружьё поверх бесчувственного тела. Но едва представив себе Янга с ружьём – даже с двести раз разряженным ружьём – у себя за спиной, он моментально отбросил эту идею, как чересчур смелую.

Бретт еле шёл. И каждые сто-двести метров останавливался, чтобы перевести дух. Дорога, занимающая налегке минут сорок, вылилась в полтора часа натужного пыхтения. Время и силы отнимало ещё и то, что Бретт поминутно оглядывался назад и пытался понять, без сознания ли ещё Янг или только притворяется.

Поразительно, насколько ранение, пусть даже чужое, кровь и вся эта возня с проклятым бородачом отвлекли на себя всё внимание Бретта. Только на половине пути к коттеджу ему пришла в голову мысль о том, что он напрочь забыл о двери в скале. Он даже не попробовал приоткрыть её, после того, как оглушил бородатого, не говоря уже о том, чтобы зайти внутрь.

Хотя следует признать, виной тому был не только эффект ошалелости от ярого размахивания пепельницей, не только простое человеческое желание не бросать даже такого вот козла замерзать насмерть посреди леса, но и весомая доля холодного расчёта.

Несмотря на то, что Бретту удалось нейтрализовать одного мужика с ружьём, никто не мог поручиться, что внутри его не ждало ещё штук пять. Взять, к примеру, хотя бы снимок на каминной полке. На нём их было пятеро. Минус один позади него… Всё равно получается слишком много. Вдруг все эти ребята там его и поджидают? Что, если все они так или иначе причастны к его беспамятному пробуждению среди очень холодного сумеречного леса?

Но в этой бредовой, и уже не совсем безобидной игре помимо самого Бретта было ещё, как минимум, две действующие силы: та, к которой принадлежал Янг, и та, которая нашла уместным предупредить и Бретта, и Янга об их скорой встрече.

Причастна ли одна из этих сторон к тому, что он очнулся с голой задницей в снегу, или есть ещё и некая четвёртая сторона, которая пока никак себя не проявила, Бретт не знал. Приходилось играть с тем, что есть на руках.

Конечно, никто, опять-таки, не отменял психопатов. А Янг, по общему впечатлению, был именно им. Так что вполне возможно, что все эти действующие силы – лишь разные личности в одной напрочь больной голове этого бородача.

Мысли Бретта вновь начинали обретать колючий привкус паранойи. Ему нужны были ответы, а у него за спиной был вполне себе вероятный ответчик. Куртка Янга, в которую Бретт влез исключительно, чтобы не замёрзнуть, неожиданно навела его на идею о том, что маскарадный костюм «я тот самый мужик с ружьём» может неплохо увеличить его шансы на спокойное перемещение там, за дверью. Обычная человеческая логика и здравый смысл подсказывали Бретту, что за дверью находится простой туннель, который ведёт на другую сторону скалы, а вовсе не огромный ангар, в котором пришельцы паркуют и ремонтируют свои космические корабли. Однако голову на отсечение он бы не дал. Честно говоря, дело было такое, что Бретт и мизинец бы постарался отдёрнуть в последний момент… А потому, прежде чем ломиться внутрь, нужно было выполнить два жизненно необходимых пункта. Хорошенько расспросить обо всём Янга и подготовить свой карнавальный наряд.

Настал момент переосмысления. Теперь Бретт видел в вероятных встречах с новыми людьми не спасение, а только угрозу.

Добравшись до хижины, Бретт отбросил постромки, повалился на снег и потратил добрых десять минут только на то, чтобы отдышаться. Затем он подошёл к телу, достал из кармана нож и легонько ткнул Янга в бедро. Отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Реакции не последовало, и Бретт решил, что определённая уверенность в том, что бородач действительно до сих пор без сознания, всё же ещё есть. Он затащил Янга в дом, усадил его на стул в кухне, отрезал ещё несколько полос ткани от пуховика и накрепко привязал бородатого психа: торс к спинке стула, ноги к передним ножкам, а руки к задним. Когда Бретт привязывал левую руку Янга, на глаза ему снова попались золотые наручные часы. Только на этот раз время на них было не таким уж уместным. Семь сорок четыре. Четыре минуты с того момента, как Бретт нащупал у бородатого пульс. Или любое, кратное двенадцати, число часов и четыре минуты…

«Наверняка, сломались в драке,» – первым делом подумал Бретт и тут же, словно притягиваемый невидимым магнитом, поднял глаза на часы, висящие рядом с мини-баром. Детально изучив эту охотничью радость ещё утром первого дня, Бретт потерял к часам всякий интерес и до этого самого момента даже не вспоминал об их существовании. Сейчас ему захотелось зажать глаза руками, лишь бы не смотреть в сторону стойки, до прозрачности чистых стаканов, разноцветных бутылок и немного выше… Какое-то внутреннее предчувствие уже подсказывало ему, что он там увидит. Но это было сильнее него. Он глянул на стрелки. Семь сорок четыре. Семь. Сорок. Четыре. Бретт с трудом сглотнул и тихонько, без всякого задора выругался. Совпадения такого рода превосходили степенью притянутости за оба уха даже вероятность эволюции человека из инфузории туфельки. Бретт чувствовал, что происходит что-то нездоровое. Но ни одной достойной догадки о том, что же именно, у него не было.

Человек-без-ружья всё так же не подавал ни единого признака сознательной жизни, и Бретту даже закралась в голову мысль, не в коме ли он. Бретт попытался припомнить внешние проявления, по которым можно было бы отличить простую потерю сознания от дремучего коматозного сна, и только спустя минуту он понял, почему же ему ничего не приходит на ум. Дело, очевидно, было в том, что он, мать его, даже события недельной давности сейчас не мог вспомнить. Что уж говорить о медицинских показателях различных бессознательных состояний. Кроме того, шансы, что и до потери памяти, Бретт этого не знал вовсе, тоже были выше высокого.

«Ну и хрен с ним, с этим засранцем. Пусть будет в коме или там, где ему хочется быть, – наконец подвёл он вслух итог своим размышлениям. Откровенно говоря, у него до сих неприятно покалывало в груди при одной мысли о сговорившихся часах. – Кофе! Надо сварить кофе…»

Бретт старательно погремел кастрюлями и чашками, подогревая молоко и доводя до кипения воду с двумя ложками кофе. Больше, чем сам кофе, ему сейчас требовалось чем-то занят руки и голову. Бретт отломил себе большой кусок хлеба, положил сверху ломтик сыра и уселся за стол – есть, пить и поглядывать на Янга.

Поначалу зрелище не было захватывающим, но где-то на середине кружки Бретт едва не поперхнулся, заметив, что глаза бородача под закрытыми веками пришли в бурное движение. Если состояние после удара пепельницей по голове можно хоть как-то сравнить со сном, то, судя по всему, в настоящий момент Янг перешёл в фазу активной послепепельничной отключки. Похоже, настал удачный момент, чтобы помочь заплутавшему охотнику проснуться. Бретт налил из-под крана стакан холодной воды и плеснул его в бородатому в лицо. В ответ тот вскрикнул, захрипел и широко распахнул глаза. Некоторое время он открывал и закрывал глаза с невменяемым видом заводной игрушки. Затем он дёрнулся, пытаясь пошевелить рукой или ногой, но, вероятно, очень быстро понял, что привязан к стулу. Одурение, какое бывает у людей в первые минуты после сна, ушло с лица Янга, и несколько секунд оно прибывало спокойным и умиротворённым. Но буквально вслед за этим бородач уставился на Бретта широко раскрытыми, очень больными глазами. Его лицо вновь перекосила уже знакомая Бретту маска ужаса, смешанного то ли с удивлением, то ли с ненавистью. А скорее всего и с первым, и со вторым в неопределённых пропорциях.

– Кто ты?!! – заревел хрипящим голосом бородатый, и Бретт понял, что он, конечно, на славу потрудился, чтобы связать своего пленника, но, к сожалению, не подумал о том, чем бы в случае необходимости заткнуть ему рот.

– Кто?! Кто ты?! – продолжал захлёбываясь орать Янг. – Тебя нет!.. Тебя здесь нет!.. Тебя здесь не может быть! Никого!.. – он закашлялся. – Это я!.. Это всё я! Тебя нет!..

Янг тряс головой так сильно, что вскоре его импровизированная повязка из шарфа слетела на пол, обнажив гладко выбритый череп, запачканный потемневшей кровью.

Бретт сделал попытку заговорить Янга. Он старался произносить слова уверенным голосом человека, у которого все на местах и всё под контролем, отчаянно мечтая при этом о кляпе, наручниках и электрошоке:

– Янг, успокойся! Я не собираюсь делать ничего плохого. Ты просто очень сильно напугал меня, когда выстрелил в меня из дробовика. Извини, что мне пришлось напасть на тебя и связать. Всё это дурацкое недоразумение. Давай мы сейчас с тобой поговорим. Я расскажу тебе всё, что произошло со мной. А ты расскажешь мне всё, что знаешь обо мне и об этом месте. Договорились?

Бородатый продолжал дико орать и дёргаться всё то время, пока Бретт говорил, и ещё минут пять после. На мгновение Бретту даже показалось, что привязи не выдержат, и ему предстоит новая схватка с этим психом. Он схватил сковороду с полки и отступил немного в сторону. Но пуховик оказался крепче, чем такелажный канат. Ткань без всяких проблем вынесла этот приступ ярости, следом за которым силы покинули Янга. Он заткнулся и обмяк на стуле, полузакрыв глаза и что-то бормоча себе под нос.

Судя по этой сцене, бравый охотник Янг и вправду был знатным психопатом. А значит Бретту пришла пора расстаться с планами получить от него какие-либо ответы. Пустая трата сил и времени. Бретт вернулся за стол и допил свой порядком остывший кофе.

– Янг! – позвал он в надежде хотя бы определиться с именем этого психа. – Эй, Я-янг!..

Бородач не откликался, он всё так же сидел, закрыв глаза и почти беззвучно шевеля губами. Со стороны это выглядело очень похоже на горячечный бред. Бретту стало даже немного совестно. Вполне вероятно, что столь девиантное поведение этого человека являлось прямым следствием недавней встречи его лысого затылка с пепельницей. Однако в противовес такой версии Бретт тут же живо припомнил выстрел в упор из дробовика, которым его при первой встрече угостил Янг, и чувство вины как-то сразу улеглось. Нет, ребята, этот красавец был не в себе ещё до удара по голове!

Речь стала чуть громче, и Бретту показалось, будто бородатый молится. Это невнятное бормотание очень вероятно было единственной информацией, которую Бретт мог получить от проклятого лунатика. Делать было нечего. Бретт осторожно подошёл к Янгу, наклонился к нему поближе и прислушался.

Бородатый говорил хрипло и прерывисто, через силу выталкивая из себя каждое слово:

– Между огней… – тяжёлый вздох. – Между огней… Посреди океана… Между морей, гор посреди… Прошу, меня отпусти.

Бретт застыл. Что-то произошло, а он не мог понять, что же именно. Мир будто накренился. Уже знакомая дрожь пробежала по телу. Эта чудаковатая поговорка отразилась в нём, как отражаются слова от стен каменной пещеры, искажаясь до неузнаваемости, превращаясь в пустые звуки, в другие слова…

Слова. Они накатывали на него и выкатывались прочь тяжёлыми волнами. Они лились сами, словно ведя сумасшедший диалог с припадочным бульканьем Янга: «Я холодное горное озеро… я глубокое синее озеро. Моя поверхность чиста… моя поверхность спокойна. И самый сильный ветер лишь пробежаться может лёгкой рябью по моей синеве. На мою гладь светит солнце, играет золотыми искрами. Иногда идёт дождь. Иногда падает снег. Но ни солнце, ни дождь и ни снег не достигают моих глубин. Солнце вязнет во мне, дождь и снег лишь питают меня. В моих глубинах плавают мои рыбы, мои сокровища лежат на моём дне вместе с моим мусором: ржавыми велосипедами и глубинными бомбами. И день за днём я кормлю своих рыб, я обволакиваю илом свой мусор, растворяю его в пыль и прах, я омываю свои сундуки с холодным золотом и ледяными рубинами. Всё идёт своим чередом… – у Бретта закружилась голова, и он упал на колени. – И с приходом весны…»

И тут Бретт увидел близко, слишком близко от себя широко распахнутые глаза бородатого, которые смотрели на него в упор. Янг раскрыл рот и снова заорал:

– Тебя нет!.. Тебя нет!.. Только я!.. Тебя нет!..

Бретт отшатнулся в сторону и повалился на бок, словно частично парализованный. Бородатый продолжал орать и извиваться на стуле. Он дёргался и почти подпрыгивал, а Бретт буквально в полуметре от него продолжал ошарашенно смотреть вперёд, не понимая, что же сейчас произошло. Все его движения, все рефлексы были замедленны в разы, будто он только что был контужен свето-шумовой гранатой. И тут Янг дёрнулся на стуле особенно сильно, привязь на левой руке лопнула, и его лицо осветилось безумной ухмылкой. Сердце Бретта неприятно дёрнулось и будто замерло в ожидании. Бородач уже потянулся левой рукой к привязанной правой, но в то же мгновение стул, выведенный из равновесия его беснованием и застывший было на двух боковых ножках, накренился ещё сильнее и со всего размаху рухнул на бок. Окровавленная лысая голова, ведомая инерцией, долетела до деревянного пола и ударилась об него с глухим треском ломающихся костей. Янг болезненно хрюкнул и закатил глаза.

Бретт потратил ещё минут пять на то, чтобы прийти в себя. Он медленно поднялся с пола и подошёл к Янгу. На этот раз он наклонился над телом вовсе не для того, чтобы проверить пульс. Вместо этого, он быстро проверил все карманы. Дверь, которая теперь была его единственной очевидной целью, не имела замочной скважины, а значит, ключ ему тоже вряд ли бы понадобился. Но кто знает наперёд, сколько всего полезного или просто интересного может быть в карманах незнакомцев с психическими отклонениями. Увы, в карманах этого конкретного экземпляра было не густо: ни патронов, ни ключа от машины, ни даже ключа от этого самого дома. И снова пустая трата времени, наводящая на неприятные раздумья.

Бретт встал в полный рост. Ему до осточертения надоел этот психопат. Пришла пора побыстрее сваливать отсюда. Он надел на себя куртку бородатого, нашёл в шкафу меховую шапку, сделанную словно из другого куска той же самой шкуры, что и шапка Янга, сунул в рюкзак первую попавшуюся под руку еду, накинул на плечо ружьё и вышел наружу.

День был в разгаре. Солнце светило свысока, и птичьи трели неслись к дому словно с каждого дерева. Бретт захлопнул дверь и быстрым шагом двинулся через поляну ко входу в аллею.

Он шёл, невольно любуясь солнечными лучами, запутавшимися в белых ветвях. Лесные звуки успокаивали, наполняли Бретта собой, и тяжёлым мыслям становилось всё труднее и труднее отыскать свободный уголок в его голове. Бретт прощался с этим местом. За неполные три дня оно стало родным и знакомым, занимая своими снежными образами всю пустоту его потерянной памяти. Оно было для Бретта, как образ матери-гусыни для едва вылупившихся гусят. Пусть даже на месте пушистой птицы была лишь угловатая пластиковая поилка… Кое-где он до сих пор мог различить отпечатки своих босых ног, растопивших снег в тот самый первый вечер. Рваные следы ботинок, говорящие о паническом беге. Глубокие дыры в рыхлом снегу далеко за пределами тропинки. Узкую колею, которую оставило за собой тело бородатого Янга. Он любил и ненавидел это место. Он хотел уйти отсюда как можно скорее, но заранее знал, что захочет вернуться.

Бретт сам не заметил того, как оказался у еловой поросли. Он осторожно протиснулся за неё и первым делом снова бросил взгляд на веточку, укромно примостившуюся у подножия двери. Веточка была на месте. Бретт подошёл к двери, взялся за ручку и потянул её на себя. Затем попробовал толкнуть вперёд. Дверь осталась неподвижна. Дверь была заперта. Бретт стоял у двери, ухватившись за ручку и не понимая, что делать дальше. Дверь была его последней надеждой. Единственным планом побега. Но дверь была заперта, и замочной скважины у неё не было. А значит, она была заперта кем-то с другой стороны.

Бретт закрыл глаза, и слова отчего-то вновь пришли сами. Кодовая фраза! Ну конечно!.. Конечно, это была кодовая фраза! Позабыв про все предосторожности, Бретт бешено заколотил кулаком по двери. На ум пришёл образ бородача, молящегося своим душевнобольным богам, и Бретт, будто повторяя за ним, произнёс его слова вслух: «Между огней! Посреди океана! Между морей, гор посреди! Прошу, меня отпусти!»

Бретт ощутил, что давление двери исчезло, но почему-то видел вокруг себя лишь непроглядную тьму. А потом он почувствовал, что падает. Или взлетает. От скорости закружилась голова. Бретт зажмурился, и невыносимое, сплетающие кишки в морской узел движение, которое не могло остановиться иначе как резким рывком или ударом, ушло. Просто растворилось. Всё замерло.

Бретт с трудом разлепил глаза и увидел, что лежит на нижней полке вагона, пристёгнутый по всем правилам длительных поездок.

***

Восемнадцатый этаж – это не просто положение над уровнем моря, это точка зрения. Бретт с пластиковым скрипом открыл окно на балконе – древний двойной стеклопакет из тех, что перестали производить аккурат в день его рождения. В лицо ему хлынул плотный, прохладный и, как ни удивительно, для этого покрытого слоем пыли города, свежий воздух с тонкими нотками подступающей зимы и оглушительными послевкусием уличного шума. Конец октября. Ранее утро.

Нет, правда, всё, что ниже пятого этажа необходимо официально признать непригодным для жизни в этой части города. Жить вровень с городским трафиком – это настоящее бедствие, терпеть которое станет только умалишённый. Пыль, гудки машин, крики продавцов утреннего рынка, пыль, пыль, пыль и, наверняка, насекомые – такой микстейп крутят тут в режиме нон-стоп без всяких шансов на спасение. Даже пресловутый восемнадцатый этаж являет собой лишь слабое утешение. Утешает он лишь несколько злорадной мыслью о том, «а что же тогда творится на первом», и очень неплохой панорамой типовых не-слишком-многоэтажек, построенных в каких-то затерявшихся в истории типовых двадцатых годах. Очень слабое утешение, короче говоря.

Взгляд Бретта привлекла некрупная муха, слепо бьющаяся в стекло с удивительной заводной настойчивостью и мягким жужжащим звуком, прерывающимся только в краткие моменты её соприкосновения с невидимой преградой. Бж… Бжжж… Бжж… Какого чёрта?.. Восемнадцатый этаж!.. Сколько энергии должна была потратить эта штуковина, чтобы поднять свои полграмма мушиной массы на семьдесят метров над землёй? Да ей бы пришлось брать с собой в дорогу канистру для дозаправки. Это просто невероятно… И опять-таки, «что же тогда творится на первом»?

Бретт потратил ещё минуту, прикидывая в уме массу крылатой нарушительницы, высоту здания и вероятность того, что муха просто пришла пешком по стене или вообще была рождена и выросла на территории квартиры. Потом он попробовал аккуратно выгнать её в приоткрытое окно. Спустя три минуты безуспешные взмахи руками, призванные выпроводить муху живой, плавно переросли в убийственные, в теории, а в реальности столь же безуспешные хлопки по стеклу, кафелю, пластику и всему остальному. Но мимо мухи. Ещё пятью минутами позже обиженное насекомое ловко скользнуло в глубину дома через тонкий зазор между балконной шторой и приоткрытой дверью. Бретт лишь разочарованно прикинул возможные усилия на то, чтобы поймать эту мерзавку в пяти комнатах, и выглянул в окно. Внизу пёстрая река покупателей и просто прохожих неспешно текла среди пёстрых берегов-торговцев. В меру пёстрых, надо сказать. Шикарная, броская яркость красок, тканей и фруктов восточных базаров не имела никакого отношения к этой тусклой разноцветной безвкусице. Мясная лавка, овощи исключительно зеленого цвета, два ряда джинсов на вешалках, ещё пара мясных лавок, одна из которых мусульманская, а другая почти точная копия первой, но не мусульманская. Россыпи чеснока, хурмы и помидоров, чаще всего просто на земле, иногда на кусках ткани или полиэтилена, ещё реже на наспех сколоченных деревянных столах. Чайная лавка, невзрачные фрукты, другие невзрачные фрукты, какая-то пакость в больших белых мешках – то ли крупы, то ли стройматериалы, не разглядеть. Пластиковая утварь: много больших тазов, вёдер и ещё больше всякой мелочи… В этот момент взгляд Бретта зацепился за яркое пятно синего брезента, на который торговцы выливали, вышвыривали живую рыбу из пластиковых бочек. Только что покинувшие бочки рыбины поначалу бешено бились, подпрыгивали, метались и скользили по всему брезенту, цвет которого вероятно был выбран, чтобы навеять покупателям, а может, и самим рыбам мысли о море. Спустя буквально полминуты рыбы замирали на своём последнем месте и лишь тяжело прогибались дугой, подгоняемые ногами продавцов в ровные ряды. От этого зрелища Бретту стало одновременно и гадко, и тоскливо. Но он, как околдованный василиском странник, всё смотрел и смотрел на синий брезент лавки «Живая рыба».

«Медленно умирающая рыба» было бы куда уместнее, подумалось ему. Каково это, вот так медленно корчиться, задыхаться и ждать смерти на едва влажном синем брезенте?.. Извиваться под вездесущими жёлтыми пиками солнечных лучей и пинками резиновых сапог?.. Что чувствуют эти рыбины, когда идёт дождь? Чувствуют ли они капли дождя на своих шкурах? Легче ли им от этого? Что для них эти капли: тихая надежда, послабление мучений или лишь мелкие пузырьки кислорода, рвущиеся вверх мимо тонущего аквалангиста? Будят ли они, эти капли, воспоминания о доме? Бретт закрыл глаза и мысленно помолил Бога о ливне. Таком ливне, чтобы у каждой, ещё живой рыбы появился шанс извернуться, хватить жабрами холодной дождевой воды и поплыть, рассекая поток, в полуметровой высоте от дорожной разметки. Спускаться по водопадам и порогам, в которые превратятся лестницы, заплывать в окна брошенных машин и настежь распахнутые двери покинутых в панике домов. Что же тогда будет твориться на первом этаже?..

Бретт открыл глаза. Ливня не было, по небу лениво бродили лёгкие облачка, день обещал быть ещё по-осеннему тёплым, хотя по ночам уже случались настоящие заморозки. Из глубины квартиры[11 - Музыка: My Beautiful Girl (Malo) – Dan Gibson’s Solitudes, включить.] едва слышно потекла напевная африканская мелодия, потом звук сменился[12 - Музыка: My Beautiful Girl (Malo) – Dan Gibson’s Solitudes, выключить.] на что-то воздушное, дёргано-скрипичное[13 - Музыка: The Righteous Wrath Of An Honorable Man – Colin Stetson, включить.] и явно набрал оборотов. Что-то брякнуло, звонкий девичий голосок произнёс очень неприличное слово, заревела и захрустела кофемолка.

«Похоже, она проснулась, – подумал Бретт. – И, очень похоже, что она вовсю следует его вчерашнему совету „чувствовать себя как дома“. Бог мой, и как же ею всё-таки зовут?. Ээээ.. Эми!..»

«Кого я обманываю, мастер придавать свежести отношениям, – он улыбнулся, вспоминая то время. – Это было уже почти шесть лет назад и в совершенно другом месте».