Комната с видом на волны

В тот памятный пьяный вечер он действительно сказал Эми, что она может быть как дома, правда, это являлось лишь саркастическим комментарием к тому, что её вырвало прямо на входе. Обычно такие происшествия и такие шутки напрочь портят встречи, начинающиеся с долгих взглядов в ночных барах. Но в тот раз всё было иначе. Как-то проще. Между Бреттом и Эми уже после первого стакана не самого дорогого и уж точно не самого вкусного красного вина в маленьком инди-баре с живой… медленно умирающей гитарной музыкой возникло ощущение вековой, просто какой-то вселенской близости, которое лишь усилилось после рвотного приключения Эми. Тот вечер этим не кончился. Он, скорее, раскрылся новыми гранями, хотя им обоим и пришлось изрядно поработать салфетками, шваброй и духами, наудачу отыскавшимися в сумочке Эми, вместо освежителя воздуха, а сама идея поцелуев была напрочь дискредитирована. Тем не менее все, даже самые небольшие остатки неловкости, которая словно невидимый цемент заполняет пространство между двумя мало знакомыми людьми, притянутыми к друг другу лишь слепой животной страстью, бесследно исчезли. Так, словно по волшебству, исчезают въевшиеся пятна с кафельного пола. Сорок минут изнурительного труда, и их уже нет[14 - Музыка: The Righteous Wrath Of An Honorable Man – Colin Stetson, выключить.].

Бретт хорошо помнил то время, когда он только встретил Эми. Мир был новым, мир был едва живым. Все были тогда куда беднее и куда несчастнее, и потому любое проявление счастья воспринималось как настоящее чудо. На следующее утро выяснилось, что Эми учится в том же университете, что и Бретт, на курс младше и на совершенно дурацкой, с его точки зрения, специальности.

В те дни[15 - Музыка: Violins and Tambourines – Stereophonics, включить.] Бретт передвигался по городу на старой отцовской машине. Он колесил по гололёду скудно освещённых городских улиц с на треть запотевшими и на две трети замёрзшими окнами, без подушек безопасности, без зимней резины, вообще без ничего, зато под оглушительную рок-музыку и на скорости под добрую сотню километров в час. Не всегда, конечно, но слишком часто. Сейчас всё это казалось Бретту удивительно везучим ежедневным спуском в жестяной коробке из-под конфет по крутой ледяной горке, усеянной каменными глыбами и другими жестяными коробками разных цветов и размеров. Сейчас это виделось Бретту чистой воды сумасшествием. Но тогда… Тогда эта была скромная плата за то, чтобы увидеться с Эми. Прикоснуться к ней, вдохнуть аромат её тела. Поцеловать. Поцеловать ещё. И, если повезёт, продолжать целовать дальше, неуклюже стаскивая одежду с неё и с себя, и стараться выкинуть из головы навязчивую, словно старый рекламный ролик, мысль, что с каждым движением, с каждым прикосновением его губ к её телу и её губ к его, с каждой рваным вдохом и выдохом, с каждым их стоном, жестянка с четырьмя колёсами, стоящая на улице, замерзает всё сильнее и сильнее. И всё меньше и меньше шансов до нескорой оттепели или ещё более неблизкой весны снова завести её двигатель[16 - Музыка: Violins and Tambourines – Stereophonics, выключить.].

Они провстречались так почти два месяца. А потом ему дали стипендию в Государственном университете Урал Юга. Что и говорить, не самая престижная спальная зона и далеко не самый лучший университет. Но приглашение со стипендией было неплохим шагом вперёд в плане самостоятельности, и он, конечно, поехал. Последнюю неделю перед отъездом они провели, почти не выбираясь из постели. Хотели залюбить друг друга впрок. Или насмерть.

Бретт провёл в отчуждённом, бесчувственном одиночестве почти весь свой первый год в том университете. Он будто жил в искажённой реальности, в которой его мысли и музыка, неумолкающая в его наушниках во время одиноких прогулок, были реальнее окружающих его людей.

Не бросай меня здесь, идти сквозь время одному,
Без карты и дорожных знаков.
Не оставляй меня, мой путеводный свет,
Потому что я не знаю, где начать…

King of medicine[17 - Музыка: King Of Medicine – Placebo, включить.], мелодия, наверное, времён молодости его прадеда, была извечным спутником этих долгих серых дней. Главное здание университета было поглощено старым, заросшим и запутавшимся в самом себе парком. Оно тонуло в деревьях, спало беспробудным каменным сном среди лохматых клёнов и нечёсаных плакучих ив, которые то и дело роняли на прохожих капли, причудившегося им дождя. В первую его одинокую осень Бретту казалось, будто где-то там, среди бесконечных аллей этого старого университетского парка, есть одна, далёкая и всеми забытая, одна единственная аллея, пойдя по которой, можно почти случайно попасть на такую же покинутую и тенистую пешеходную тропу тихого соснового бора и выйти из него прямо к дому Эми. Старенькому коттеджу в два этажа красного кирпича под черепичной крышей, в котором она жила в те дни в пригороде их родной спальной зоны вместе с родителями.

Его оцепенение закончилось одним вечером. Стоял конец мая, а жара уже плавила крыши домов. Бретт вернулся с тренировки в университетское общежитие, где его ждал запечатанный «стакан» магнитопочты с обратным адресом Эми под штрих-кодом. Он зашёл в комнату, отвернул крышку «стакана» и вытряхнул на ладонь крошечный серый прямоугольник с блестящей полоской контактов. Достал свой плеер, выщелкнул из него карту памяти[18 - Музыка: King Of Medicine – Placebo, выключить.], дрожащими пальцами вставил только что полученную и вложил наушники в уши.

В первое мгновение голос Эми едва не вышиб из него сознание – громкость была настроена им так, чтобы музыка могла с лёгкостью заглушить не только звуки окружающего мира, но и любые мысли, а Эми на записи кричала изо всех сил: «Я еду к тебе! Я еду! К тебе!!. Ой нет, только не прыгай от радости! Не прямо сейчас. Я даже еду не то чтобы совсем к тебе, я еду учиться в твой университет. Сегодня пришло приглашение! Я буду в начале августа, представляешь? Я люблю тебя!..»

В тот день Бретт напился. Впервые за всё время, которое он провёл без Эми. Просто вышел на улицу, дошёл до ближайшего супермаркета, купил три бутылки вина и напился. Мимо проходили люди, знакомые, незнакомые, незаметные силуэты чужой жизни. Вечер сменился ночью, но ночь была тёплой. Он сидел на траве, пил, слушал музыку и мечтал о том, чтобы следом за маем сразу наступил август.

Но случилось так, что он не дождался ни августа, ни Эми. В середине июля Бретт сдал какие-то экзамены заранее, а какие-то просто бросил и уехал к ней сам. Три недели спустя уже вместе и с целым выводком чемоданов, они вернулись на долгом ночном вэм:т назад. Спешить было некуда. По расписанию первый автобус до города отправлялся только в шесть утра. Но едва Бретт и Эми примостились на четырёх смежных креслах в полупустом зале прибытия и приготовились промучиться пять с половиной часов, как с чёрного беззвёздного неба полился дождь. Ливень нахлынул канонадой звуков. Он бил в тысячи маленьких глухих барабанов прозрачного купола терминала номер шесть, искрился в прожекторном свете огней огромной терминальной парковки. Сбегал прозрачными струями с блестящих красно-серых спин двухэтажных автобусов. Бретт закрыл глаза, и ему почудилось, будто он совершил прыжок во времени и пространстве, будто он совсем не в терминале прибытия вэм:т, а дома. Летний домик на отшибе поместья. Август[19 - Музыка: Run – Snow Patrol, включить.]. Другой август. Бретту двенадцать лет. Его мама затеяла выкрасить в доме все батареи и подоконники и, боясь за аллергию Бретта, выгнала его коротать часы на свежем воздухе. Хмурый день. Всё собирается дождь, и, наконец, небо прорывает. Бретт спасается на втором этаже летнего домика: там есть пара старых кроватей под необшитой крышей. Он ложится на кровать и почти сразу засыпает под густой, мерный перестук дождя по шиферу и хрипловатый голос старого ufm-приёмника, настроенного на модную рок-волну. Бретт открыл глаза[20 - Музыка: Run – Snow Patrol, выключить.]. Над ним было чужое небо, бьющее в стеклянный купол потоками воды. Он закрыл глаза, и время вновь превратилось в бурный поток, который тащит вперёд и куда-то вбок и вверх. Вверх, вверх, вверх, неумолимо и быстро. Бретт лишь успел краем глаза отметить, что Эми спит на соседних двух креслах, и рефлекторно приобнять за выдвижную ручку один из их чемоданов левой рукой, а правой ухватить Эми за ногу. А потом он вновь, словно герой экранизации старой детской сказки про волшебников, трансгрессировал, таща за собой Эми и чемоданы. Пространство свернулось газетой в узкую чёрную воронку, а время устремилось по ней невыносимо быстро и совершенно безостановочно. Словно цунами, ворвавшееся в железно-дорожный туннель. Полчаса назад, поднимаясь в здание терминала после семи часов поездки, Бретт полагал, что впереди их ждёт ещё один отвратительно долгий отрезок времени, но шум падающих капель изменил всё. Дождевой гипертуннель во времени сократил ожидания до пяти не более чем минутных пробуждений, небольших островков в скользящем потоке, сотканном из снов и воспоминаний. Последний островок оказался чуть больше, и Бретту удалось провести пальцем по экрану своего плеера и даже через силу понять, что светящиеся цифры, надрываясь, орут ему в лицо – без трёх минут шесть. Было пора сойти с экспресса времени и пересесть на автобус до города. Он, как можно более нежно, растолкал спящую Эми, и они в компании стаи чемоданов отправились колесить по необъятному зданию терминалу в поисках ближайшего выхода к автобусам.

Это был последний раз, когда он так хорошо спал. И почти последний раз, когда он спал вообще. Через две недели вышел государственный пакт о всеобщей обязательной активации областей направленного смещения сознания. Время снов для них закончилось.

***

Отращивание бороды[21 - Музыка: New Person, Same Old Mistakes – Tame Impala, включить.] имеет столько же общего с хождением небритым, сколько банальное безверие с научно-обоснованным атеизмом. Отращивание бороды – дело не терпящее дилетантства и суеты. Дело, требующее как природных данных, так и навыков, наработанных собственной волей и трудом. Более того, это занятие, как и прочие культы, окружено множеством глупых стереотипов, суеверий, легенд и мифов. Самым отчаянным проявлением которых, является, безусловно, попытка неуклонно лысеющих или уже лысых мужчин компенсировать отсутствие волос на верхней части своей головы их буйным наличием в нижней части. Попытка бесславная и глупая, ибо настоящая борода – это не просто продолжение причёски, это её неотъемлемая часть. А лысина, конечно же – это её, причёски, полное отсутствие.

Бретт открыл глаза. Он уже несколько секунд бессмысленно рассматривал лицо, смотрящее на него с противоположной стороны. Это лицо было лысым, бородатым и до странности знакомым. Это было лицо Янга… Это был Янг!

Бретт резко дёрнулся и даже успел порадовался, что он хорошо пристёгнут. Не будь на нём ремней, и он бы непременно расшиб себе голову о верхнюю полку. Но несмотря на то, что ему чудом удалось избежать удара головой, последнюю внезапно пронзило колющей болью, словно в затылок вошла тонкая, но очень длинная игла. Бретт постарался расслабиться и слегка обмяк на кровати.

Вагон покачивало, будто он летел по очень длинной и плавной синусоиде. Лицо напротив то исчезало, когда вагон заполнялся светом, то появлялось вновь, когда они проносились по неосвещённым участкам туннеля. И только тогда Бретт наконец понял, что это лицо – он сам. Это его собственное лицо, отражающееся от противоположного окна вагона.

Огни технического освещения туннеля мелькали за стеклом с головокружительной скоростью, и с каждой новой вспышкой к Бретту возвращались воспоминания. Казалось, будто первые из них несли с собой лишь по одному отдельному кусочку памяти. Но с каждом новым ярким пятном воспоминания начали приходить десятками и сотнями, абсурдными мозаиками, связанными тонкими усиками ассоциаций. Поначалу Бретт пытался разобрать смысл каждого образа. Но, концентрируясь на отдельном воспоминании, он будто проникал внутрь него. Образ обретал цвета, глубину и подвижность, а в это самое время другие обрывки памяти продолжали приходить новыми вспышками – всё ярче, всё чаще. Этот безостановочный фейерверк сделал боль в голове поистине невыносимой. Бретт прикрыл глаза и немного ослабил фокус, наблюдая за тем как отдельные вспышки постепенно сливаются в поток, затапливающий его изнутри.

Он вспомнил, как его зовут, и кто он такой. Он вспомнил заснеженный лес и дом посреди этого леса. Он вспомнил Янга. Он вспомнил всё, что было перед тем, как он очнулся в лесу. Но эти воспоминания не дали ему грандиозного понимания происшедшего. Он продолжал вспоминать: всё больше и больше, всё глубже в прошлое. Было много грусти и много радости. Была целая жизнь. И будто ещё одна… А затем к нему вернулось что-то бесформенное и печальное. Что-то, что перечеркнуло все радостные воспоминания и оставило на них налёт забвения. Ржавчины. Оно было, будто старый гвоздь, вбитый кем-то в дерево лишь для того, чтобы один-единственный раз повесить на него шляпу. Можно зарастить эту рану, можно забыть о гвозде на долгое время, но он никуда не денется. Он всё равно будет там. И когда годы спустя случайный прохожий зацепиться за гвоздь своим пальто, боль придёт с новой силой.

Бретт почувствовал, что сейчас его наполняли не только собственные воспоминания, но и все воспоминания Янга. Они переливались внутри него. Сначала они были разрознены и перемешаны, будто пузырьки углекислого газа в упавшей со стола бутылке шампанского. Но постепенно воспоминания пришли в порядок. Уравновесились, как жидкость в сообщающихся сосудах.

Он мог почти безошибочно отделить свою память от памяти Янга. И он отчётливо понимал, что та всепоглощающая тоска, что окутала его секунду назад, была только его и ничья больше. Это были воспоминания об Эми.

Бретт знал, что не сошёл с ума. Хотя, говорят, что это с точностью знают все сумасшедшие. Он даже в целом понимал, что произошло, но так до конца и не мог поверить, как же это вообще возможно. Он, его сознание, был в теле другого человека. Каким-то образом он попал из своего про:о в чужое, а затем нехитрой комбинацией из пепельницы и кусков пуховика сумел замкнуть хозяина внутри и выйти на поверхность, используя подслушанный ритуал…

«Кодовая фраза, чёрт!» – Бретт невольно хмыкнул над своей глупостью, вспомнив умозаключения, которые ещё недавно казались ему верхом сообразительности.

Пожалуй, теперь ему было чуть проще понять агрессивную реакцию Янга. Встретить кого-то внутри своего про:о – опыт нетривиальный, если не сказать, психоделический.

Бретт наклонил голову вперёд и осмотрел себя. Он был одет в лёгкую замшевую куртку, лимонного цвета рубашку, светло-серую брючную пару… и бороду Янга, которая закрывала ему весь обзор. Бретт залез под рубашку рукой и потрогал правый бок. Бок был целым и нисколько не болел. Но это был бок Янга, а не его. Тогда он легонько ощупал затылок. Никакого намёка на боль. Побаливала только левая скула, но очевидных причин для этого Бретт в своей памяти отыскать не сумел. Со стула Янг упал на правый бок. Скалу Янг гладил правой щекой… Быть может, у него на днях в местном баре состоялось рандеву с кулаком. Учитывая темперамент Янга, это едва ли было удивительно. Закономерно, скорее…

«Всё это может быть безопаснее, чем кажется, – с интересом подумал Бретт. Он снова посмотрел на себя в отражении бокового стекла и прошептал: – Ну здравствуй, Янг. Что же мы с тобой будем делать?..»

И тут Бретт заметил[22 - Музыка: New Person, Same Old Mistakes – Tame Impala, выключить.], что прямо у него над головой горит маленький красный огонёк, помеченный схематическим изображением человеческого глаза. «Твою же мать!.. Я же в вэм:т… – прошептал он. – Датчик сработал, наверное, ещё тогда, когда я только приоткрыл глаза. Минут пять или даже десять назад… Сейчас сюда придут проводники и заставят меня снова войти в про:о».

Бретт лихорадочно соображал. Он знал ритуал выхода, но и понятия не имел о ритуале входа. Более того ему нисколько не хотелось вновь возвращаться в заснеженный лес. Кто знает, может быть, на этот раз мистер Янг стоит у той самой двери и ждёт его с обломком пепельницы. Или с ножом. Или с нацеленным дробовиком. Это могло быть хоть тысячу раз безопасно, у него не болел ни бок, ни затылок, но смерть в чужом про:о не вызывала никаких приятных ассоциаций. Неясно, так ли это плохо, как в реальности, но всё равно совсем не то, чего стоит попробовать. А что ещё хуже, так это быть пленённым в про:о… Бретт уже сделал это с Янгом и не горел желанием в ближайшее время поменяться с ним местами.

С другой стороны этот лес с агрессивным бородачом внутри был сейчас единственным доступным Бретту про:о. Без смещения сознания он превращался в кусок мяса с истекающим сроком годности. У него в запасе есть часов двадцать, тридцать от силы, а затем он перестанет трепыхаться и начнёт всерьёз умирать от истощения центральной нервной системы.

Если проводники найдут его прямо сейчас, всё усложнится ещё больше. Незнание собственного ритуала входа, наверняка, вызовет кучу вопросов, подозрений и вытекающих из них проблем. Его под бдительным присмотром направят в ближайший синх:ц для обследования… И выяснят, надо думать, много интересного.

Можно было, конечно, открыть временное отделение театра кабуки: закрыть глаза и притвориться, что он в отрешении. Но что, если он никчёмный актёр? Что, если ему не поверят? Многое зависело ещё и от того, сколько именно нужно притворяться. Всё, что меньше часа было вполне реальной задачей, но вот несколько часов с закрытыми глазами, без движения, без про:о… Проще было встать и уйти. Уйти вот в этом?.. Чёрт! А где же он сам? Где его тело? Ведь он сейчас, надо думать, выглядит ну точь-в-точь загремевшим в кому про:о. Если кто-нибудь заметит это, его тело отправят в госпиталь и подключат к аппаратам жизнеобеспечения. Но если никто не будет платить, то насколько долго? На день? На два? Бретт знал наверняка, платить за него было некому. Хорошо хоть, что за Эми можно не беспокоиться ещё пару недель…

Интересно, много ли денег у Янга?.. Надо найти своё тело, а ещё важнее, способ поскорее вернуться в свою голову.

Бретт отстегнул ремни, и над ним в ту же секунду вспыхнул второй красный огонёк. На этот раз с пиктограммой толстой горизонтальной линии, накрест перечёркнутой двумя линиями потоньше. Ну это уж точно за пределами всяких норм. Теперь они придут без всяких сомнений. Бретт свесился со своей полки и глянул в проход вагона. Разглядеть что-либо через толстые стекла гермодверей было непросто. Состав продолжал лететь по туннелю, извиваясь словно увлечённый слаломом удав, и лишь в редкие момент времени позволял посмотреть сквозь несколько вагонов разом. Налево, насколько можно было видеть, было совершенно пусто, но справа, вдалеке, Бретт уловил взглядом движение каких-то коричневых пятен. Проводники… Он изо всех сил стиснул зубы. Проводники! Ему нужно было срочно выйти из этого поезда!

Над выходом из вагона светилось большое белое табло с указанием ближайшей станции и времени прибытия:

Москва Новгород Центр, одиннадцать минут.

Это было, пожалуй, огромной удачей, учитывая тот факт, что общая продолжительность маршрута вэм:т во временном эквиваленте значительно превосходит количество остановок на нём.

«МНЦ… Где же… Где же это? Звучит до боли знакомо, но, чёрт побери, я же всегда в про:о на этих станциях!» – мысли мелькали перед глазами и неудержимо выскальзывали в правое ухо.

Бретт спрыгнул с кровати и, пригнувшись, побежал. Он пробежал пару метров, чертыхнулся и вернулся назад к своему месту. Ему требовалось узнать об этом новом себе хоть что-то. Хотя бы станцию назначения Янга и его полное имя. Бретт залез в маршрутную панель, вмонтированную в низкий потолок: Монтана Центр. Янг Л. Комото. И тут ему в голову пришла ещё одна идея. Он поднял крышку отдела ручной клади и забрал оттуда чёрную кожаную сумку, которая, без сомнения, принадлежала Янгу.

Затем Бретт снова дотронулся до панели и развернул список станций. Москва Новгород Центр?.. Так рядом? Прошли только восточные промзоны, Урал Юг и… всё. Даже под воду ещё не скользнули. Как такое вообще возможно? Ведь он провёл в дурацком лесу не меньше двух суток, а тут и четырёх часов не прошло. Это было из ряда вон. Про:о не сон, там не случается причуд со временем. Никогда не случалось… Может быть, его по какой-то дикой случайности не сняли с поезда на терминальной станции, и это уже его четвёртая поездка из края в край? Трижды не сняли с вэм:т, ну да… Чёрт, зато теперь всё стало ясно с возвращением Янга. Не будь он в вэм:т, он бы ни за что не вернулся назад. Он наверняка бы сразу побежал в синх:ц, чтобы просканировать всё своё пространство отрешения, а может, и перезаписать его подчистую. Но он был тут. Он открыл глаза, датчик сработал. К нему тут же пришли и настоятельно попросили «ради его же комфорта и безопасности» поскорее вернуться обратно.

И тут Бретта кольнуло. Мысль была дискомфортной. Она не была плохой, она просто никак не вписывалась во всё то, что он знал и чем он жил каждый день, изо дня в день последние десять лет. Так же как не вписывалась в его привычные представления разница во времени, которую он провёл тут и там. Он вспомнил, что спал в про:о. Он спал, и ему снились сны. Да, он не знал, что это было пространство отрешения, но это в сущности ничего не меняет… Или меняет?.. Голос системы оповещения прервал ход его мыслей.

Десять минут до прибытия.

Бретт попытался переназначить станцию прибытия Янга, заменив её на одну из уже пройденных, но все они были заблокированы. Тогда он выбрал ближайшую. Это должно было охладить интерес проводников к нему и его пустому месту. А может быть, и нет. Насколько он мог вспомнить, обычно мало кто менял станции во время движения вэм:т.

Бретт снова двинулся в сторону двери. Очутившись в непосредственной близости, он провёл рукой по зелёному квадрату в центре. Створки с тихим шипением расступились, впуская его в соседний вагон, и без промедления закрылись следом за ним, стоило лишь ему оказаться внутри. Абсолютно нелишний элемент системы безопасности для вида транспорта, который одну треть своего пути проделывает под водой на глубине свыше километра.

Каждый вагон представлял собой отдельную капсулу, имеющую гермодвери в передней и задней части. Вагоны сцеплялись посредством гибких шлюзовых камер, которые в свою очередь были оборудованы станционными выходами. Поскольку внутри вагонов девяносто восемь процентов всего времени пассажиры проводили в про:о, то никакой рекламы там и в помине не было – слишком низкий КПД. Зато огромный информационный дисплей располагался на потолке каждого шлюза, одного из редких мест этого поезда, хотя бы время от времени наполненного большим количеством людей в сознании.

Реклама новой модели внедорожника сменилась рекламой новой модели духовки, которая под самый конец прервалась на новости.

Бретт стоял у выхода и напряжённо посматривал в сторону движущихся к нему проводников. Они шли, внимательно осматривая ряды пассажиров.

Девять минут до прибытия.

Приглушенный голос донёсся до него из динамиков:

«Нападения на людей, находящихся в про:о продолжаются. Напомним, почти месяц назад группой террористов, называющих себя «p51», что, предположительно, является искажённым написанием греческой буквы Psi[23 - Psi (Пси) – буква греческого алфавита, символ науки психологии и всего связанного с разумом и душой. В древнегреческой мифологии Психея – олицетворение души человека.], но так же широко известных как «Неспящие», был похищен переносной синхронизатор, не так давно введённый в использование для удобства всех граждан Объединённой Республики, а особенно тех из них, для кого в силу ограниченной мобильности посещение центров синхронизации было затруднено. В течение этого периода было зарегистрировано свыше пятидесяти нападений. Нападения чаще всего происходили непосредственно в домах жертв, а также в отелях, кинотеатрах, залах ожидания и на всех видах общественного транспорта. Состояние пострадавших тяжёлое, но стабильное.