Сколько стоит волшебство?

Сеня был польщен.

– Однако у меня вопрос, а какое преступление совершил ваш преступник? – Он не успел совершить преступление. Майор Пронькин арестовал его, когда тот строил восемьдесят шестую потайную дверь. – Версия интересная. Возьмем ее на вооружение. Царевна спрятана в потайной двери в своей комнате. Пол и стены я уже осмотрел, остается потолок.

Сема вернулся на потолок. Батюшка был доволен, что ему удалось разработать рабочую версию. Но спустя некоторое время он немного заскучал. Отец Автандил заметил, что все еще держит блюдо с фруктами, которое успел убрать со стола в момент падения Хомсова. На блюде были груши, яблоки и апельсины. Заняться было не чем, и он стал есть. Фрукты были слегка перезрелые и кое-где начавшие чернеть, но в целом были довольно съедобны.

Когда батюшка доедал последний фрукт, – это было яблоко, – в комнате раздался грохот. Это упал Сема. Он приземлился рядом с кроватью на ковер.

– Как дела, коллега? – поинтересовался отец Автандил.

Сема лежал на спине и сосредоточенно глядел в потолок.

– Потайных дверей нет, коллега, – отозвался он, снимая очки и протирая их платочком. – Может поискать во всем дворце? Но сколько стен и потолков нам придется осмотреть?

Батюшка согласился, что много.

– В одном моем романе «Потерянная иголка», майору Пронькину пришлось осмотреть все пятьсот шестьдесят стогов сена прежде, чтобы найти иголку, пропавшую у Марьи-искусницы.

– И как, нашел?

– Нет. На пятьсот шестидесятом стогу сена Идолище-поганое призналось, что оно украло иголку.

– Да, зачем?

– Оно занималось на досуге рукоделием.

Сема все продолжал лежать возле кровати. Под ней он увидел очищенный апельсин. С одной стороны, он был надкушен. Сема автоматически положи его в мешочек для улик.

– Знаете коллега, – сказал он, – мне кажется, что версия с потайными дверями не состоятельна.

– Признаюсь, я с вами должен согласиться, коллега, – сказал батюшка. Его стал тревожить живот, и причиной тому были съеденные перезрелые фрукты. Батюшка озабоченно стал оглядываться, разыскивая повод, чтобы удалиться.

– Значит, остается один выход, это допросить всех придворных.

– Почему бы нет, – сказал отец Автандил. – В моем романе «Говорливые свидетели» майору Пронькину пришлось выслушать пятьсот свидетелей.

– И как? – заинтересовался Сема. – Был результат?

– Да, вором оказался глухонемой.

– Хорошо, значит, опросим всех. Начнем с царя Берендея.

Живот батюшки заурчал.

Отец Автандил кашлянул.

– Коллега, я прошу, не начинайте без меня. Я удалюсь на несколько минут.

– Хорошо, – отозвался Сема Хомсов. Он попытался поднятья и поморщился от боли. – Встретимся в тронном зале, коллега.

– Как, я украл собственную дочь? Ты думай, что говоришь?! – кричал царь Берендей.

Он в полном парадном облачении сидел на троне. Два сыщика, Сема Хомсов и отец Автандил, стояли напротив. Причем батюшка был со свечкой и норовил посветить ею в глаза царю-батюшке. Когда царь спросил, зачем он это делает, батюшка улыбнулся и сказал, что так полагается.

– Во всех детективных романах сыщики всем, с кем разговаривают, светят в глаза, – пояснил он. – Обычай такой.

Царь согласился на странный обычай и упокоился, но вопрос Семы Хомсова о том, что он сам украл свою дочь, чтобы потребовать какую-то «страх… ов… ку» вывел его из себя.

– Какую еще «страх ов ку»! Я что спятил красть собственную дочь! – кричал Берендей, опасно размахивая скипетром над головами сыщиков. – Ты сам-то знаешь, что это такое?

Сема Хомсов примирительно улыбнулся, и признался, что понятия не имеет о «страх… ов… ке»

– Царь-батюшка, ты не серчай, – оправдывался он, – это обычай такой. Во всех пособиях по допросу говориться, что сперва надо расспросить родственников про «страх… ов… ке».

Но царь завелся не на шутку.

– Все, хватит меня спрашивать! Я уже сказал, что не видел дочь со вчерашнего дня! Спрашивайте придворных!

Сыщикам пришлось согласиться, потом царя спрашивать больше было не о чем.

Попытались допросить мамок царевны, но кроме оханья и плача ничего не смогли добиться от них.

От воеводы то же было мало толка. Он сказал, что всю ночь был на часах в трактире и больше ему сказать нечего.

Так они обошли всех придворных. Царевну все видели то утром, то ближе к обеду, то вечером и всегда речь шла лишь о прошлом дне. Отец Автандил сопровождал Сему на всех допросах со своей неизменной свечой. Особых вопросов он не задавал, но периодически отлучался – это давали знать о себе съеденные утром фрукты.

И вот после очередного такого отлучения, батюшка вернулся с озабоченным лицом. В это время Хомсов закончил допрашивать очередного придворного – старого учителя правописания Иоанна Перышкина. Старик был глух и практически слеп. Вопрос приходилось повторять по нескольку раз, потому что старик не слышал и говорил совершено про другое. Он считал, что его просят рассказать биографию. Сема был вынужден отпустить старого учителя, но тот не прервал своего рассказа. Поэтому Хомсов сам оставил старика в покое, и ушел с батюшкой.

– Что-то не так, коллега? – спросил Сема отца Автандила, заметив его озабоченное лицо.

– Да, коллега, у меня такое чувство, что мы что-то упустили. Мне кажется, что ответ у нас на поверхности, а мы его не видим.

– На поверхности?

– Да, но из-за этих фруктов я никак не могу сообразить, коллега.

Сема снял очки, протер их платочком и вновь надел. При этом глаза у него были такие, словно он увидел нечто необыкновенные.

– Фрукты, царевна, утро… – прошептал он. – Фрукты, фрукты. – Он быстро вынул из-за пазухи мешочек и достал из него надкушенный апельсин.

– Этот апельсин я нашел в комнате царевны, – сказал он.

Сема Хомсов схватил батюшку за рукав и потащил за собой. Они почти бежали по дворцовым коридорам, распугивая зазевавшихся придворных.

– Царевна не стала есть эти фрукты, – объяснял отцу Автандилу Сема. – Она только откусила апельсин и выбросила его.

– Что же было потом, коллега? – спросил батюшка, задыхаясь от быстрого бега.

– Как что, она пошла за новыми фруктами, а кто доставляет их во дворец?