Прогулки с Вольфом. Жизнь в заповедных местах Коста-Рики

После девяти месяцев медицинских процедур анализы показали, что я победила болезнь. Три месяца спустя я почувствовала, что что-то идет не так. Когда мне сказали, что в моем теле снова появились патогены, я была напугана сильнее, чем после вынесения первого диагноза. Теперь мне было намного сложнее собрать всю свою внутреннюю силу. Наконец, после завершения двух месяцев химиотерапии и еще одного месяца каждодневного облучения мои тело и дух обрели уверенность, уже закаленную более глубоким пониманием моей собственной уязвимости. Я начала новую жизнь выжившего человека, сильно желающего, чтобы скорее уж наступил день, когда ощущения слабости исчезнут, и моя жизнь станет похожей на нормальную жизнь. Я с нетерпением ждала возвращения в Коста-Рику, восхождения на зеленую гору и нового похода с Вольфом по новой тропе.

В Монтеверде ведет дорога, покрытая гравием. Она берет свое начало от Панамериканской автомагистрали, проложенной чуть выше уровня моря. Кто-то скажет, что сегодня этот путь немного длиннее, чем та грязная колея, которая существовала в 1950 году. И в самом деле, люди постоянно улучшали дорогу с того самого дня, как сюда прибыли квакеры. Указатель на повороте с шоссе у Лагарто утверждает, что до Монтеверде тридцать пять километров, но это обманчивая цифра. Многие из добравшихся до Санта-Елены – въезда в муниципалитет Монтеверде – заявляют, что они покрыли, как минимум, вдвое большее расстояние.

Поначалу ваш путь лежит по сухой дороге, пыльной и раскаленной. Но по мере того как тракт начинает петлять в гору, пыль превращается в грязь, а зелень становится все более яркой. Исключением является сухой сезон, когда до самого Монтеверде все в пыли, включая и все придорожные дома. В большинстве мест дорога в колдобинах, выбитых колесами или вымытых дождями. Как сказал мой друг Джим Оук, когда ехал по этой дороге: «В прериях мы бы сказали, что это высохшее русло реки».

В жару в низине медленно переступает копытами крупный рогатый скот, шустро шелестят игуаны. Дверные проемы укрыты кустами гибискуса и бугенвиллей в теплых оттенках пурпурного, оранжевого и розового. Дорога вздымается выше, петляет между крутыми холмами, где растительность сожжена или вырублена под пастбища. Путь лежит меж небольших усадеб, тракт ныряет в тень изящных растений тропических лиственных пород, победивших в естественном отборе. С увеличением высоты на смену желтизне вырубок постепенно приходит здоровый цвет перелесков, которые, наконец, становятся лесом, обрамляющим горную вершину глубокой и яркой зеленью. По мере подъема в гору ощущаются перемены запахов. Сладкие и кислые ароматы цветущих деревьев и плодов, гниющих на солнце, уступают место тяжелой органической плесени и затхлости. Этот запах пронизывает каждый угол и щель Монтеверде.

По мере приближения к вершине перед вами открываются все новые пейзажи. Видна панорама обширных равнин Гуанакасте на северо-западе. Пастбища и апельсиновые рощи долины реки Гуакамаль протянулись на юг, а воды залива Никоя сверкают на западе. Куда ни кинь свой взор – захватывает дух. По обеим сторонам дороги – по мере подъема – отвесные стены, от вида которых ахают впервые приехавшие в эти края. Этот злополучный маршрут был надежной, хотя порой и нестабильной артерией, связывающей с внешним миром. Он привлекал к себе авантюристов и толкал бизнес на изготовление футболок со слоганами «Я выжил на Монтеверде-Роуд». В течение многих лет машины периодически сваливались с обочины. Удивительно, что число смертей было невелико, а травмы – несерьезны. Санта-Елена, Серро-Плано и Монтеверде как всегда ждут путешественников возле вершины горы, часто окутанной облаками и украшенной радугами.

К дороге, берущей начало в Лагарто, подходят несколько других дорог. Та, по которой первоначально ездили квакеры, начинается в Чоме. Чуть подальше есть более новая дорога. Поскольку довольно большой участок ее недавно был вымощен, многие предпочитают этот путь. Он начинается от шоссе близ Сардинала и проходит через поселение Гуасимал, прежде чем сливается с дорогой из Лагарто. Несколько километров дальше – и перед нами еще одна грунтовая дорога, которая идет вниз, в зеленую долину Сан-Луис. Это крошечное фермерское сообщество защищено крутым откосом, на котором находится Монтеверде и, в частности, ферма Гиндонов.

Поездка с горы из Монтеверде до Панамериканского шоссе и далее всегда была приключением. Шоссе – это главный транспортный коридор, простирающийся от Никарагуа до Панамы. Большая часть шоссе проложена по равнинам на тихоокеанской стороне страны. К югу от портового города Пунтаренас шоссе огибает внутренние районы и перебирается по горам в центральную долину Коста-Рики и в ее столицу Сан-Хосе. В старое время люди из Монтеверде, которым надо было съездить в Сан-Хосе и обратно, тратили на вояж несколько дней, даже если поездка проходила гладко. Теперь туда и обратно можно съездить менее чем за двадцать четыре часа, если на пути не возникнет никаких проблем. Ежедневно из Монтеверде в Пунтаренас и Сан-Хосе ходят автобусы. Это является большим прогрессом по сравнению с годами, когда до общины не доходил ни один автобус. Путешественники должны были спускаться в Гуасимал, чтобы там сесть на автобус, направляющийся на юг, в цивилизацию. Они не гнушались никаким видом транспорта, ехали на том, что только могли найти, поскольку в те годы мало кто мог позволить себе роскошь владения личным автомобилем.

«В начале нашей костариканской жизни мое семейство передвигалось только пешком или верхом. Нам повезло, что у нас был настоящий сильный конь из табуна в Гуанакасте. Коня звали Сэм, и его привезли в Монтеверде, где я его и купил. Среди всего прочего у Сэма было ценное свойство: он мог сделать поворот, проходя через проволочные ворота. Он знал, как повернуть, пока я наклонялся, чтобы открыть и закрыть щеколду, поэтому мне не приходилось спешиваться. Сэм также позволял мне спешиться и идти рядом с ним, а затем снова вскочить в седло. Это было очень удобно при длительной поездке.

Семья Гиндонов и конь Сэм, 1957 г.

Много часов я провел в седле, разъезжая по округе по своим делам. В 1955 году, после периода сильных ураганов, нам пришлось проехать двадцать километров до района Лас-Хунтас, чтобы забрать провизию. В тех краях была шахта по добыче золота. Дело было в сезон дождей, и у нас было очень мало времени, чтобы успеть добраться до места, пока непогода не накроет нас. Пришлось сделать несколько поездок с караваном лошадей, чтобы подвезти запасы. Сэм участвовал в каждой поездке, и он был единственным конем, который оказался способен на это. Он умел восстанавливать свои силы после долгого путешествия.

В конце концов, мы были вынуждены отправить его на покой. К этому моменту он был уже довольно старым. Однажды утром я наткнулся на него, когда он крутился, упав на подогнувшиеся задние ноги, провалившиеся в недавно выкопанную яму. Я видел, что он истощен. Было ясно, что он не сможет снова встать на задние ноги. Мне было очень жаль старину Сэма. Я знал, что усыпить его было бы актом милосердия, но я не мог стрелять в него, поэтому я попросил сделать это кого-то другого.

Мы назвали нашу ферму в честь нашей лучшей молочной коровы, Ла Маргарита. Она тоже умерла при очень странных обстоятельствах. Однажды утром я пошел в сарай и увидел, что корова стояла, упершись головой в пень. Было очевидно, что у нее страшная головная боль. И вот так вот она и умерла. Должно быть, страдала всю ночь. Никогда не видел, чтобы животное умирало таким образом».

Дорога, которая поднимается в гору, приведет вас сначала в Санта-Елену, деловой и коммерческий центр этого района. Отсюда можно отправиться по грунтовым дорогам на север в города Лас-Хунтас и Тиларан или продолжить свой путь на юго-восток. Через семь километров пути в гору вы доедете до заповедника туманного леса «Монтеверде». Границы между общинами Санта-Елена, Серро-Плано и Монтеверде не отмечены на земле, но местные люди инстинктивно чувствуют разницу. Приезжим обычно хватает нескольких дней для того, чтобы понимать, в каком районе они находятся. В 2007 году главную дорогу, проходящую через центр Санта-Елены и Серро-Плано, заасфальтировали, что привело к неоднозначным последствиям. С одной стороны, значительно уменьшилось вздымание пыли, некогда покрывавшей все дома вдоль дороги, но с другой стороны, увеличилась скорость проезжающих автомобилей.

Новое покрытие заканчивается там, где начинается община Монтеверде. Многие из зданий, построенных квакерами, все еще существуют, но пространство между ними быстро заполняется домами, гостиницами, ресторанами и магазинами. Улочки поменьше ведут к строениям ферм, а тропинки, пересекаясь друг с другом, идут через лес и пастбища. Они связывают дома с остальной частью общины. В течение первых нескольких десятилетий лошади, телеги, джипы и тракторы способствовали тому, что жизнь шла в удобном темпе. С 1990-х годов мотоциклы, квадроциклы и полноприводные транспортные средства заполонили дороги. Но ходьба всегда была важной формой транспортировки и остается таковой.

Многие из детей, обучающихся в школах Монтеверде, теперь могут добираться туда на автобусе, но до недавнего времени большинство детей приходили в школу пешком. Невероятное увеличение числа транспортных средств по всей Коста-Рике, включая Монтеверде, затруднило движение по дорогам. Теперь такие прогулки не так приятны, как это было несколько лет назад. И, тем не менее, и по сей день существует группа энтузиастов – любителей ходить пешком – многие из них туристы, которые так и снуют вверх и вниз по горе.

Вольфа устраивала любая форма транспортировки, когда речь шла о передвижениях по сельской местности. Но для беспокойного, подвижного и опытного ходока не было лучшего способа добраться до места назначения, чем на своих двоих. Вольф известен в Монтеверде и во всей округе, до самого региона Сан-Карлос, как человек, который может появиться на вашем пороге в любой момент, без предупреждения. Вы только услышите его радостный клич, когда он приближается к месту назначения. Местные тикос нежно кличут его Эль Лобос, т.е. «волк». В этой кличке больше от сравнения с животным, нежели какое-то кокетство. Легенды о нем ходят по всей округе, и даже когда он протянет ноги, легенды не исчезнут, они еще долго будут жить.

«Мы всегда много ходили пешком: шли вниз до Санта-Елены и далее или вверх, к арендованным мной пастбищам, на которых паслись телки. Вопрос был только в том, чтобы спускаться по дороге или идти вверх по тропе.

Я помню, как я начал подниматься вверх, в гору, по шоссе. Это было в Сан-Хосе. Мне нужно было в посольство, поскольку мы тогда готовились к поездке. У нас было четверо детей, которых мы нигде не регистрировали. А тут мне надо было получить на них паспорта. Документы были готовы в конце дня, и я знал, что автобус отправляется в 18.15 вечера. Это значило, что в Лагарто я приехал бы около 21.30. Поэтому я подумал, что автобус меня нагонит, а я пока пойду по шоссе. И вот иду я по дороге. Вечер нежаркий. Любуюсь силуэтами деревьев, звездами на небе. Вот так эта прогулка положила начало пониманию, что пеший вояж – это тоже вариант, который всегда, что называется, со мной. И неплохой вариант. Я потом в других поездках задействовал этот способ передвижения, как правило, не реже одного раза в год, а то и два раза.

В конце концов, мы смогли сесть на автобус, направляющийся в Тиларан из Сан-Хосе, с которого можно сойти у основания горы как раз вовремя, чтобы успеть на дневной автобус, идущий до Санта-Елены из Пунтаренаса. Так было удобнее. Автобусный маршрут в Сан-Хосе и обратно два раза в день существенно изменил ситуацию. Теперь не надо подниматься пешком в гору. Это, наверное, хорошо, потому что теперь мне может понадобиться два дня, чтобы пешком дойти до Монтеверде.

Дело в том, что меня часто подбрасывала попутка, когда я шел пешком, поэтому на самом деле такой поход не мог считаться чисто пешим. Некоторые из этих поездок на попутках были довольно необычными, например, как-то раз, я ехал на грузовике, везшим около ста мешков с сахаром. Это была довольно приятная поездка. А вот в другой раз мне пришлось всю дорогу висеть снаружи джипа, поскольку внутри не было места. Но все равно я оказался на месте назначения раньше, чем, если бы я прошел весь путь пешком».

Гэри Диллер О'Делл прибыл в Коста-Рику из Калифорнии в 1971 году. Он тогда приехал в Монтеверде и почувствовал себя там, как дома. Так что он остался и в 1977 году обрел гражданство Коста-Рики. Гэри уже более двадцати лет работает проводником-гидом в этом районе. Как и Вольф, он многие годы жизни здесь провел в хождении по тропам через тропический лес, часто вслед за старшим, но не менее энергичным человеком.

«Я слышал такую историю о Вольфе. Не знаю, правдивая она или нет, хотя я уверен, что все это правда. Как-то раз он решил отправиться в Пунтаренас. По-видимому, он пошел прямо из своего дома, через перевал, все вверх и вверх, через холмы, неумолимый, как ураган. И он может подняться этим путем. Он это делал уже много раз. Он мне напоминает змею, которая ползет без остановки – вперед и только вперед. Однажды и я пошел тем же маршрутом. Мне на этот поход потребовалось восемь с половиной часов, и у меня потом дрожали ноги. Я нес тяжеленный рюкзак. В пути однажды я остановился, чтобы попить воды, и местные жители спросили меня – не хочу ли я сделать тут привал? Я, наверно, довольно неважно выглядел. Нет, – отвечаю, – я дальше пойду. Я шел, шел, шел и довольно скоро почувствовал, что жутко устал, поэтому лег прямо у дороги и попытался уснуть. В те времена по этой дороге проезжали от силы две машины в день и то не всегда. Утром меня чуть не переехал человек на коне. Я тут же встал и опять продолжил свой путь. Когда я уже приближался к вершине, ноги просто больше не могли идти. А Вольф всегда проходил этот маршрут одним броском. У него другая конституция.

Он всегда был намного сильнее меня, несмотря на то, что я был худой, крепкий и намного моложе. Знаете, я помню, он как-то переносил толстые доски. Их хватило бы на строительство дома приличного размера. Доски были большими, длиной три или четыре метра. Он один из самых трудолюбивых людей, которых я встречал в своей жизни.

Один раз у нас случилось соревнование. Несмотря на то, что я был в лучшей форме, устраивать состязание с Уилфордом Гиндоном, самым быстрым ходоком в мире, было, конечно, глупой затеей. Мы были в тропическом лесу. Он говорит: «Я дам тебе фору пятнадцать или двадцать минут, ты можешь выбрать кратчайший путь – твое дело. Мы идем на полевую станцию». Ну, я решил идти по тропе Чомого. Весьма крутой путь. Но я знал, что как только доберусь до верха, помчусь уже как на всех парусах. Я поднялся на вершину холма и подумал: «Ага, в первый раз в моей жизни я наверняка буду победителем в состязании с этим чуваком». Я торжествовал и предвосхищал победу. Спускаюсь с холма, и что же я слышу? Откуда-то издалека доносится: «Хоп, хоп, хоп». Я понял, что горю, как сосиска на пожаре. Я не верил своим ушам! Думаю, в этот миг темп ходьбы, наверно, упал – от моих рыданий. Когда я добрался до станции, он уже был там: ровное дыхание, в своей обычной позе – нога на ногу – с большой чашкой кофе в руках. «Где тебя носило? – спросил он строго глядя мне в лицо. – Я уже двадцать минут тут сижу». Он просто сделал меня, как младенца.

Ходьба у Вольфа была талантом от Бога. На тропе он был поэзией в движении. Он всегда был готов к пешему походу, но особенно счастлив он был, когда его хобби можно было оценивать как деловое мероприятие.

«Однажды ходьба принесла прибыль. Я позвал Эстона Роквелла, попросив помочь мне с кастрированием поросят для Гектора Маклана, нашего друга из Эсказу. Ну, мы увидели одного подсвинка, который был предназначен для того, чтобы стать кабаном. Поэтому я попросил этого поросенка в качестве вознаграждения за труд, и Гектор согласился. Я мог взять его себе. Это была честная сделка, поскольку я ничего не брал за услугу.

Итак, это, конечно, хорошо, что я могу взять порося, но как я его доставлю в Монтеверде? Эстон к этому моменту уже уехал домой на грузовике. Мне была знакома одна женщина, владевшая пансионом в Сан-Хосе. Вот я и подумал, что если у меня будет хороший короб для хрюшки, то хозяйка не станет возражать против того, чтобы я поместил короб в винный погреб на одну ночь. «Хорошо, – подумал я, – посмотрим, как оно получится». Рано утром я сел на первый автобус из города, поросенок сидел в коробке, которая стояла на полу, за моими ногами. Где-то уже в середине утра я вышел из автобуса в Лагарто.

Я пошел, неся поросенка на руках. Животное было маленькое, ему еще нравилось обниматься, поэтому оно спокойно находилось у меня под рукой, никаких проблем. Я просто быстро шагал, пытаясь сохранить спокойствие поросенка. Если бы я его снял с рук, он бы завизжал. Но время от времени я все-таки должен был ставить его на землю и велел следовать за мной, а он по мере продвижения визжал. К вечеру я уже был возле молокозавода, что у моста. Почти дома! В те дни свинью оценивали исходя из того, сколько банок сала можно получить с животного, а банка была объемом около четырех с половиной галлонов. Свинья, дававшая две банки сала, считалась хорошей свиньей. Ее можно было продать за отличную цену. Перспектива для моего поросенка была многообещающей, вот я и назвал этого порося Гризи, «сальный». Он вырос и стал весить более 200 фунтов.

Одной из моих многочисленных идей был проект перевозок на пикапе. На том этапе на перевозку грузов на молочный завод или в пульперию (магазин) был спрос, а иногда еще были пассажиры или попутный груз, который нужно было доставить в Сан-Хосе. Сыры из сыроварни уже развозил большой грузовик. Так что я понял: если хочу заниматься грузовыми перевозками, мне надо искать своих клиентов. Приобретение свиней и доставка их на рынок было хорошим вариантом. Я занялся этим, и хотя не зарабатывал много денег, мне нравилось общение с костариканцами и с другими людьми, живущими за пределами нашей коммуны. Это была интересная работа, и она приносила дополнительный доход.

Самая длинная часть путешествия пролегала от Монтеверде до шоссе. Обычно на этот участок пути уходит три-четыре часа, но иногда мы застревали на этом отрезке на всю ночь. Мы тогда забирались в грузовик, если замерзали, и там кемарили или же работали лопатами до утра, пытаясь высвободить забуксовавший автомобиль. Если это случалось в сезон дождей, и мы возвращались ночью, тогда мы останавливались на Чало Заморе в Ла-Пите близ Лагарто. Мы ждали до утра, надеясь, что солнце выйдет и подсушит дорогу. В противном случае обратный путь мог бы занять до десяти часов. Если вблизи был чей-то дом, можно было быть абсолютно уверенным в гостеприимстве, но нередко поблизости не было никакого жилища.

Обычно я подбирал голосующих на дороге между нашим поселением и шоссе. Я их подвозил. Часто вылезая из машины, они говорили: «Dios paga», что означает «Господь заплатит». И они, кстати, говорили это совершенно серьезно и искренне. Вот и вся их плата – пожелать вам всего наилучшего и еще, чтобы Бог позаботился о вас. Я это всегда ценил. Я думал, что это искреннее напоминание о том, что все мы на попечении высшей силы. Позже, с появлением общественного транспорта, люди привыкли к тому, что за автобус надо платить, и они начали предлагать плату за проезд и мне.

Было много разных вещей, которые мне давали в качестве оплаты за предоставленные услуги – очень важные, очень личные и очень ценимые мной. Часто люди давали мне что-то, что сами сделали или вырастили, иногда они благодарили тем, что помогали мне с каким-нибудь одним из моих проектов на ферме».

Люди, работающие с домашним скотом или работающие на полях, выращивающие продукты, которые мы едим, не склонны к романтизации своих отношений с землей. Сельское хозяйство – это пахота, зависимость от погоды, это когда делаешь то, что надо сделать, и это призвание не для брезгливых. Если у вас есть животные, то рано или поздно вам придется их убить, часто из сострадания. Если вы хотите выращивать сельскохозяйственные культуры, то вам нужно вырубать деревья для того, чтобы у вас были поля для посева. У фермеров непростые взаимоотношения с природой, а также со всем миром в целом. Общество нуждается в фермерах, но их пот и тяжкий труд редко получают адекватную оценку и никогда не компенсируются в полной мере.

Когда квакеры взяли на себя управление местностью, которую они назвали Монтеверде, их цель, невзирая на удаленность их региона, заключалась в создании такого образа жизни, который приносил бы пользу не только им самим. Они были провидцами, готовыми упорно трудиться, чтобы в диких местах создать сообщество, культивирующее благо. В деле принятия решений они руководствовались заботой о будущем своих детей. Они гордились своей миссией и относились к ней с энтузиазмом.

По большей части обитатели Монтеверде и теперь продолжают жить деревенской жизнью. Некоторые из них по-прежнему работают на земле, доят коров, выращивают свиней и цыплят. Благодаря усилиям этих людей и их соседей на местном рынке и по сей день можно купить дары их садов, пить молоко местного молокозавода, наслаждаться кофе, выращенном здесь же, завтракать яичницей с беконом – все от местных производителей.

Будучи выходцем из североамериканской фермерской семьи, Вольф был знаком с молочным животноводством. Методы ведения сельского хозяйства в Коста-Рике отличались от североамериканских, как отличались и многие другие стороны жизни.

«После того как я закупил свиней, Говард Роквелл-старший научил меня, как их резать, какую часть туши выбирать для сала и что с ним делать. У нас всегда было много свинины – и мясо, и обрезки, и мы еще делали чичарроне и скрапл – буханку из мяса, которое соскребли с костей и запекли с кукурузной мукой. Разведение свиней было хорошим способом обеспечить себя свининой и деньгами, пусть и небольшими. Еще в юности отец научил меня, как кастрировать свиней и телят, и эти знания пригодились, поскольку в те годы в Монтеверде и всей округе не было ветеринаров. Мы все учились понемногу – все больше узнавали о болезнях и о том, какое снадобье при лечении будет работать, а какое – нет. Наши соседи костариканцы рассказали нам о народной медицине. Мы набирались опыта и у них.

Когда наш кабанчик Гризи подрос, в очередь выстроились люди, желающие получить его услуги по оплодотворению свинок. Для меня это было новое дело, еще один проект. Обычно за труды нашего хряка мне предлагали или деньги, или поросенка. Я выбирал поросенка. Потом стал замечать, что мне дают каких-то мелких поросят. Они не подрастали в той мере, как должны были бы. Поэтому я стал просить деньги в качестве вознаграждения – по двадцать костариканских колонов. Если можно получить немного денег, тогда, по крайней мере, мне не надо было пытаться откармливать свиней-недоростков.

У меня были свиноматки, и еще потом подросли свиньи, но в основном меня всегда интересовал хороший кабан для улучшения породы. С Гризи я получал свиней, которые шли на сало. Он прожил у меня около двух лет, а потом я его продал. Я купил йоркшира и хряк этой породы жил у меня некоторое время. Позже я приобрел хэмпшира. Эти породы шли на рынки, где был спрос на постных свиней, поэтому мы производили свиней, которые быстро росли и не нагуливали жира. В конце концов, я купил ландрейс. У свиней этой породы якобы тринадцать ребер – значит, добавочная свиная отбивная с поросенка. Они и в самом деле быстрорастущие свиньи. Некоторое время у меня был хряк этой породы, так как люди желали получить для своих свиноматок именно его услуги.

Когда перевозишь свиней, то лучше всего выезжать ночью – из-за жары в низинах. Несмотря на то, что свиньи выживали в жаре, они всегда теряли несколько килограммов за время между загрузкой в грузовик и продажей их на рынке. Я не мог позволить себе такую потерю прибыли. Конечно, и продажа свиней была та еще работа. Я неважный специалист по переговорам с перекупщиками. Здесь все совсем не похоже на торги в США, где покупатели соревнуются друг с другом. Тут была такая традиция, что если кто-то предлагал низкую цену, то другие перекупщики изображали дело так, как будто это и в самом деле была хорошая цена, и не повышали ставку. Может быть, можно было бы заставить человека поднять цену, но только если бы вы действительно уперлись. Случались у меня и удачные деньки, когда я продавал свиней по цене более высокой, чем средне-рыночные расценки. Такое если и случалось, то главным образом, потому что мои свиньи были лучшего качества.

Все это казалось привлекательным, но было делом хлопотным. Приходилось ездить верхом, находить и покупать свиней или иногда брать еще и других свиней на комиссию, забирать их в город, продавать свиней, а потом еще загружать покупки и возвращаться домой. У меня было много причин, чтобы бросить это занятие. По мере того как дети становились старше, они могли больше помогать, а еще и молокозавод производил больше продукции, поэтому не было такой уж потребности в дополнительном доходе. В этих новых обстоятельствах я был доволен тем, что теперь я могу уделять больше времени походам в лес за приключениями. Не буду врать, самая приятная для меня работа – в полях и в лесу.

В те годы много было работы для лесорубов: расчистка земли шла вовсю. Мой отец был лесорубом в Вермонте. У нас дома всегда был топор, и именно тогда я научился пользоваться этим инструментом. Я привез с собой в Южную Америку свой типичный североамериканский топор с коротким топорищем. Вскоре выяснилось, что в этих краях люди использую инструмент с более длинной ручкой и гораздо более легким металлическим топором. Для здешних деревьев такие топоры гораздо лучше – порой надо рубануть по стволу выше ребер, столь характерных для тропических деревьев.

Многие виды деревьев в тропиках имеют продольные ребра, напоминающие стабилизаторы у ракет, и рубить эти деревья топором очень сложно. Лесорубы подпирали дерево деревянными столбами так, чтобы сделать своего рода платформу. Стоять приходилось на ней, а не на земле, достаточно высоко, над этими самыми ребрами-стабилизаторами. Вот когда совершенно необходим топор с более длинной рукояткой. Как только дерево падает, лесорубы забираются на бревно и подрубают ствол так, чтобы с одной стороны получилась плоская поверхность, что упрощает погрузку на телегу. И в этой операции не обойтись без длинного топорища.

Тропические деревья, даже гигантские, часто имеют отходящие от дерева корни длиной около одного метра. Во время своих походов по лесу я видел много повалившихся деревьев, у которых корневая система не уходила глубоко в землю, а распространялась по поверхности. Удивительно, как они вообще стоят с такими поверхностными корнями. У некоторых видов деревьев корни, естественно, длиннее, но я никогда еще не видел корней, схожих с теми, какие мы видим в Соединенных Штатах. Я узнал, как опасно оставлять деревья, стоящие в одиночку, открытым ветрам. Я оставлял какие-то деревья по причине их красоты. В результате они падали, да так, что у меня, например, погибли три коровы. Они стали жертвами падающих стволов. Некоторые из этих деревьев не были срублены, потому что я их оставил про запас, чтобы потом срубить на распиловку или на дрова. Это был еще один урок, полученный в первые годы, и цена его была ощутимой.

Сначала я сам занимался вырубкой, расчищая пространства от лесов. Но в первые два года у меня было очень мало времени на это. В конце концов, большая часть этой работы была сделана молодым человеком по имени Умберто Солано, который был более искусным, чем я. У меня было недостаточно денег, чтобы оплатить всю проделанную им работу, но его очень заинтересовало мое ружье. Поэтому я обменял его на три участка – чуть более двух гектаров вырубленного леса. Но мне все равно надо было платить ему наличные деньги, потому что он и его семья должны были что-то есть, пока он отрабатывал ружье. Пока он вырубал деревья, я сначала занимался тем, что разбрасывал травы на пастбище и начинал доить коров. Затем я подключался к Умберто и начинал работать бензопилой.

Понятно, что в наше время мы заботимся об удобстве в работе. Меня с бензопилой познакомил мой тесть в Айове. У него была своя лесопилка. Тесть был обладателем одной из первых бензопил Homelite с поплавковым карбюратором. Это был потрясающий новый вид пилы. Когда мы переехали сюда, стало ясно, что вырубка топором будет очень долгой историей.

Конечно, наличие бензопилы было необходимо, и это был не просто гаджет. Наши соседи костариканцы, помнится, в первый раз услышали шум пиления и пришли посмотреть, что происходит. Они тоже захотели себе такую же пилу. После покупки пилы для себя я продолжал поддерживать контакт с фирмой Homelite в Нью-Йорке, поэтому стал первым дилером бензопил в Коста-Рике. Здесь считалось, что если у тебя есть бензопила, то ты человек. Я стал широко известен, поскольку торговал пилами и учил людей пользоваться ими и тому, как ухаживать за этими инструментами.

Я и сам многому научился, пока занимался бензопилами. Когда я продавал пилу, кроме товара, я давал покупателю два или три дня учебных курсов. Я думал, что буду учить костариканцев, как валить деревья. Мне было понятно, что большинство из них всю свою жизнь деревья рубили. В конце концов, получилось так, что это я был тем, кто учился больше всех. Я узнал много нового о разных древесных породах, о том, как их лучше использовать: для топки, в качестве столбов или пиломатериалов. Очень много еще я узнал о работе в разных погодных условиях: в ветреный день, сухой или дождливый.

Я работал с бензопилой в нашей коммуне и работал с ней для соседей-костариканцев. Я начал ездить в отдаленные поселения в развивающихся районах и познакомился с новыми регионами и новыми людьми. Работа с костариканцами была полезным опытом, будь то расчистка участков, или обучение людей использованию бензопил, или когда я сам работал по найму на кого-то. Параллельно с работой я изучал культуру костариканцев, их веру и убеждения, знакомился с проблемами простого люда. Я подружился со многими, и эти дружеские отношения продолжались на протяжении долгих лет. Много было выпито чашек кофе. Хотя, наверно, не так и много, если сравнивать с более поздним периодом, когда я начал работать в заповеднике, путешествуя по еще большему участку в качестве лесника и выкупая землю под заповедник, для консервации.

Когда я занимался вырубкой и расчисткой земли, то оставил нетронутыми несколько деревьев, в том числе одно историческое, которое мы назвали четвероногим фикусом-душителем. Я не думал, что это дерево простоит больше года или двух, не говоря уже о более длительном сроке. Но вот прошло пятьдесят лет, а дерево все стоит. Что-то необычное в его лапах-побегах, которые удержали его, несмотря на ветры. У этого дерева теперь потрясающая роскошная верхушка, но я уверен, что и она когда-то падет под воздействием ветра. Остальные деревья из тех, что я когда-то оставил, теперь уж все упали.