Прогулки с Вольфом. Жизнь в заповедных местах Коста-Рики

У Эстона Роквелла, моего доброго друга и нашего старосты в старших классах, был автомобиль Ford Model T. Он, старшеклассник, пригнал эту машину в школу из штата Айова просто для того, чтоб доказать, что он на это способен. Эстон должен был поставить машину на хранение еще до начала занятий, но прежде чем поставить ее на прикол, мы захотели прокатиться в последний раз. Едем мы, значит, по дороге, и вдруг видим двух девушек, идущих по шоссе. Ну, мы их подобрали. На удачу в его машине не хватило сидений для всех нас, поэтому одной из них пришлось сесть мне на колени. Мы добрались до школы и высадили девушек, потому что все, что было у нас на уме, – ах, это последняя поездка на Model Т. Мы думали только о машине, не сомневайтесь.

Позже я узнал, что девушка, сидевшая у меня на коленях, Люсиль Стэндинг, была младшей сестрой Флоренс, жены моего двоюродного брата Кэрола Гиндона. Я к тому моменту уже заметил, что брак заставил его остепениться, и решил, что женитьба, наверное, неплохая затея. И хотя в старших классах я не был настроен на постоянные отношения ни с одной девушкой, я отправил Лаки записку, чтобы посмотреть, сможем ли мы пообщаться на каком-нибудь мероприятии. Мой хороший друг Херб Смит из Айовы рассказал мне, какая Лаки необычный и замечательный человек. Ну а потом я и сам узнал уже на личном опыте, что она была исключительно милой. Другой нашей попутчицей в Model T была Мэри Чамнесс, которая позже стала женой Эстона. Так что, получается, что в той «последней» поездке дело было не только в том, чтоб покататься.

Недавно Лаки напомнила мне, что на первом мероприятии в том году кто-то запустил фейерверк и прокричал: «Этот грохот должен нас развлечь».

Ответственными за то мероприятие были старшеклассники, и я, наверное, был единственным человеком, у кого мог быть файер, потому что в Алабаме они продаются круглый год. Лаки тогда спросила, кто этот запускатель фейерверков, и ей ответили: «Это Гиндон». Она сказала: «А, Гиндон! Моя сестра замужем за Гиндоном». Она быстро свела разрозненные факты вместе. Хотя мы и состояли в некотором родстве, я не думаю, что мы знали друг друга до того момента.

Когда мы познакомились, Лаки была на втором курсе. А когда она была уже на последнем курсе, я сделал ей предложение, но не давал ей кольцо, пока она не закончила школу».

Учеба в Олни оказала глубокое влияние на Вольфа. Именно оттуда берет начало его интерес к биологии, а также к химии и физике. У него были отличные учителя, которые не только сделали эти сложные предметы понятными, но и обучили умению применять научные знания в повседневной жизни. Эти базовые знания обеспечили Вольфа ценной информацией, на которую он мог опираться, когда позже работал с учеными в различных лесах Коста-Рики.

«Только потом, будучи взрослым человеком, я понял, насколько было важно надлежащее образование, которое Олни дал мне. Когда я оглядываюсь назад и думаю о том, что узнал из разных источников, и кто действительно повлиял на мою жизнь, я вижу, что очень много было получено в школе. Именно там я узнал, как ладить с людьми, и именно там я решил, в каком направлении я хотел бы двигаться дальше. Я думал, что важнее быть хорошим знатоком в какой-то узкой специальности, чем быть звездой в более многопрофильной профессии. В отказе от курения и выпивки тоже есть ценность. А еще важно следовать жестким правилам, вроде тех, что на нас накладывала моя бабушка. Не делай то и это, и еще много чего.

Не имея контактов с матерью, я научился еще больше дорожить влиянием, которое на меня и мое поведение оказывал отец. Он был рабочим человеком, я видел его нечасто, а любовь его сестры заменила мне материнскую любовь. Мой отец и моя тетя Мэри познакомили меня с тем, что такое дисциплина, и это помогло мне двигаться в правильном направлении. Они были отличными учителями, равно как и мои братья и сестры. Думаю, я не осознавал, что такое урожденный квакер, пока не стал взрослым. Тогда я понял, откуда у меня появились мои убеждения и мои ценности.

Во время учебы в школе-интернате часто доводилось общаться с родственниками по материнской линии. Мои дедушка и бабушка жили на взгорье, всего в пятнадцати минутах ходьбы от Олни, стоило лишь пересечь долину. Я добирался туда, проходя по пересеченной местности через пару пастбищ и небольшой ручей. Я приходил к ним по субботам в свободное от занятий время. Мне всего лишь надо было сделать соответствующую запись в школьной книге регистрации отсутствующих: «Я пошел к старикам».

В то время моя мать как раз жила там, в родительском доме. Общение с ней было для меня в новинку. Мама в основном проводила время в своей комнате наверху, но иногда спускалась вниз запустить руку в сахарницу, чтобы порадовать себя сладеньким. Когда я учился на третьем курсе в Олни, здоровье моей бабушки ухудшилось, ей нужен был постоянно присутствующий помощник. Однако моя мать не разрешила бы постороннему человеку находиться в доме. Именно тогда ее перевели в лечебницу в Кембридж, штат Огайо, и там поставили диагноз депрессия. Мама страдала от нее на протяжении большей части своей жизни. Еще у нее нашли диабет.

Я неоднократно навещал маму, и она всегда была весела и рада видеть меня. Она помнила всякие даты: наши дни рождения и день ее свадьбы. Хотя мама никогда не проявляла насилия, но однажды почему-то сожгла наши свидетельства о рождении. Ее поведение было, вероятно, иррациональным, и она не понимала важности документов. Путаница в ее голове, возможно, шла от принципа квакеров противостоять политике властей. Ее лечили электричеством, и я все думал, что ее замкнутость, возможно, объяснялась именно этим лечением. Пока мама жила со своими родителями, она писала письма моему отцу в Фэрхоуп и все время беспокоилась о том, чтобы папа вернулся в их старое домашнее гнездо в Огайо.

Я помню маму как любящего человека. Я всегда думал, что современный уровень медицины и сегодняшнее лечение могли бы исцелить душевные раны моей матери. Ее лечили от диабета, и это продлило ее жизнь. Она умерла в лечебнице в 1969 году от осложнений после диабета. Мой брат Клифф и его жена Дотти были у ее смертного одра, поэтому мама, по крайней мере, не умерла в одиночестве».

В первый год учебы Вольфа в школе-интернате в мире произошли события, которые оказали глубокое влияние на все человечество: самоубийство Гитлера, казнь Муссолини, создание Организации Объединенных Наций, атомная бомбардировка Соединенными Штатами Хиросимы и Нагасаки и День Победы – конец Второй мировой войны. Президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт скончался от кровоизлияния в мозг, и в Овальный кабинет въехал Гарри Трумэн.

Трумэн – сторонник реформ в области социального обеспечения и поборник изменений в законах о гражданских правах – столкнулся с сильной оппозицией даже в рядах своей собственной Демократической партии. Фракция партии на Юге решительно противостояла его попыткам покончить с сегрегацией в школах. Рост военного комплекса в Соединенных Штатах все чаще отражался на принятии политических решений. Несмотря на свою несколько более мягкую внутреннюю политику, во внешней политике именно президент Трумэн санкционировал использование атомных бомб против Японии. Недоверие ко всему, исходящему от Советов, подтолкнуло Трумэна к холодной войне, которая продолжалась почти пятьдесят лет. В 1950 году он бросил американских солдат в горнило Корейской войны. В то же время Трумэну удалось найти компромисс между своими противоречивыми стремлениями, когда в 1948 году он отменил сегрегацию в вооруженных силах США.

Вторая половина 1940-х годов была неспокойным временем для Соединенных Штатов, когда страх Америки перед коммунизмом повлиял на многие политические решения. Росла активность людей, защищающих гражданские права. Профсоюзы боролись за права рабочих, повсюду шли забастовки. Послевоенная экономика способствовала росту благосостояния, и в то же время в стране не хватало основных продуктов, что доставляло беспокойство населению. Закон о выборочной подготовке и службе 1940 года, который регулировал призыв молодых людей на военную службу, также подвергся изменению.

В 1948 году, на последнем году обучения Вольфа в школе, произошли два события, которые обострили региональные конфликты и обеспокоили пацифистов во всем мире. Недавно созданная Организация Объединенных Наций санкционировала разделение Палестины для создания еврейского государства под названием Израиль, а в новой независимой Индии был убит Махатма Ганди. В Олни студенты-квакеры постоянно обсуждали события в мире и с неустанным интересом следили, в частности, за тем, в каком направлении движется политика призыва в армию своей страны.

После окончания учебы Вольф вернулся в Фэрхоуп. Лаки оставалась в школе, ей нужно было отучиться еще два курса. Она и Вольф уже договорились, что после завершения ее обучения, они вместе будут строить свое будущее. Тем временем Вольф стал помогать отцу на его молочной ферме. Когда отец узнал, что Вольф и Лаки намерены пожениться, он прикупил еще двадцать акров земли, расширив семейные владения. Предполагалось, что все они будут жить и работать вместе.

К концу 1948 года американское правительство восстановило призыв в армию. Вольф и его друзья из Фэрхоупского месячного собрания квакеров, Марвин Роквелл с племянниками Говардом-младшим и Леонардом Роквеллом, должны были принять решение, как им следует реагировать на призыв стать под ружье в мирное время. Будучи квакерами, они в соответствии со своими убеждениями оказались отказниками.

«Все знали о том, что происходит в мире. Во время Второй мировой войны мой брат Клифф был призван в армию и отправлен в лагеря общественной гражданской службы (ОГС). Квакеры на своих собраниях собирали деньги для поддержки людей, несущих службу в этих лагерях. Отказники считались годными для альтернативной службы, для работы в проектах по сохранению ресурсов или как сотрудники психиатрических больниц. Кроме того, некоторые молодые люди из числа отказников добровольно участвовали в экспериментах, финансируемых правительством в качестве подопытных. После того как Клифф поработал лесником в лагере ОГС, он пожелал стать подопытным. В этом качестве он провел два года на Стейтен-Айленде, участвуя в экспериментах с разбавителями крови, например, варфарином, добровольно подвергался обморожению с использованием сухого льда.

Еще в Олни я думал, что же буду делать, если война по-прежнему будет продолжаться. К моменту окончания учебы я достигал призывного возраста. Окончание войны было большим облегчением, мне не пришлось регистрироваться в военкомате. А потом нас ожидал большой сюрприз. В 1947—1948 годах в призыве был перерыв, после чего было объявлено, что вводится немного модифицированная выборочная служба, а чуть позже призыв будет восстановлен. В 1948 году был принят Закон о всеобщем военном обучении. После окончания школы летом 1948 года мне сразу надо было принимать решение, как реагировать на этот закон, призывающий молодых людей в возрасте от восемнадцати до двадцати шести лет на службу в армию.

В это время американцы могли и должны были участвовать в программах помощи в обедневших странах мира. Я полагал: те из нас, кто принадлежал к мирным церквям, могли быть уверены, если зарегистрироваться в военкомате в период, когда войны нет, то нам, гражданам, отказывающимся от военной службы по соображениям совести, будет предложена подобная программа. Однако ничего конкретного не планировалось. Мы ждали, что нам будет предоставлена какая-то гражданская служба. А потом выяснилось: если мы не отметимся в военкомате, будем подвергнуты соответствующей правовой процедуре и тюремному заключению. Максимальным наказанием был штраф в размере 5000 долларов США или пять лет тюрьмы.

Четверо из квакерского собрания в Фэрхоупе – трое Роквеллов и я – решили не регистрироваться для призыва в мирное время. Каждый из нас написал письмо в призывную комиссию, разъясняющее причины такого решения, и после этого мы ожидали «надлежащего процесса». В декабре 1948 года нас арестовали, а 26 октября 1949 года мы были приговорены к одному году и одному дню тюрьмы. Нас этапировали в Федеральное исправительное учреждение в Таллахасси, штат Флорида.

По прибытии в пенитенциарное учреждение мы смогли подать заявления с просьбой об условно-досрочном освобождении. Комиссия по УДО заседала каждые четыре месяца, и, можно сказать, нам повезло предстать перед советом в первый же месяц. Так нам удалось провести в тюрьме всего четыре месяца.

Эти четыре месяца были действительно школой жизни для меня. Я узнал, что другие заключенные сидели в основном за подделку алкоголя и изготовление фальшивых чеков, и понемногу начинал понимать, что было у них в голове. В тюрьме ко всем относятся одинаково, ты всего лишь номер на тюремной робе. Нас вызывали по нашим номерам шесть раз в день для досмотра. Мне удалось получить хорошую работу на тюремной молочной ферме, что позволяло жить без постоянного ожидания вызова на проверку. Я до сих пор помню наизусть мой номер – 7310. Это имя, каким вся зона называла меня, пока я находился под стражей».

Все четверо освободились 27 февраля 1950 года. Вольф вернулся в Фэрхоуп, намереваясь продолжить работу с отцом на семейной ферме. Но, пока он сидел четыре месяца в тюрьме, с отцом произошел, как это представлялось поначалу, незначительный инцидент. Семье Гиндонов вскоре предстояло понести огромную утрату.

«Я был особенно близок к отцу, поскольку мы много работали вместе. У него было шестьдесят акров земли в Фэрхоупе. Он выращивал картофель и кукурузу, взрастил молочное стадо. Поскольку часто отец бывал в отлучке, я с самого раннего возраста взял на себя ответственность в молочной части его бизнеса. Иногда он работал на нашем тракторе, помогал соседям. В те годы трактора были еще не очень распространены. У него уже в 1929 году был самый первый трактор в округе Бельмонт, штат Огайо. Это был трактор CASE на стальных колесах с лопатками – первый соперник лошадям. Когда мы переехали, он перевез его в Фэрхоуп. Приходилось много пахать на полях южной Алабамы, готовить землю для посевной. Трактор также использовался в уборочную страду и для наполнения силосных башен.

Папе никогда не приходило в голову что-то диктовать нам или читать морали. Я осознавал: когда мы ремонтируем трактор, занимаемся фермерской работой или путешествуем вместе, мы не должны задавать много вопросов. А когда речь шла о чем-то, что было очень интересно отцу, он делал все так, чтобы мы видели, что он делает, чтобы увиденное шло нам впрок. Теперь эта привычка стала частью моей натуры – не задавать вопросы, а самому пытаться уяснить все мелочи, слушая и наблюдая.

Бывало, мой отец, распахивая почву на соседних участках, зачастую нанимал молодых трактористов-негров, что для той поры было необычно. Наша семья нанимала их работать на нас во время сбора урожая, и они всегда ели за одним столом вместе с нами. Мы считали за честь обедать вместе с ними, в то время как наши соседи смотрели на это хмуро. Если бы мы принадлежали к какой-то другой вере или были бы приверженцами иной религии, то мы в полной мере ощутили бы на себе негодование наших соседей и, может быть, даже акцию Ку-клукс-клана. Но среди Друзей так было принято – работать с неграми и сидеть с ними за одним столом.

Единственным исключением из этого правила для нашего обеденного стола, которое я помню, был случай, когда квакер из группы по сбору урожая, приехавшей из Северной Каролины, сказал, что он не будет чувствовать себя комфортно, если ему придется сидеть за столом с неграми. Тогда тетя Мэри сказала, что это не проблема, и она сейчас же посадит его за столом в подсобном помещении.

Фэрхоуп был коммуной открытого типа, наполненной поселенцами, имеющими разные и весьма продвинутые знания, полученные в Школе органичного образования и в Колонии единого налога имени Генри Джорджа. Это такая налоговая структура, в которой организация взимает налог от стоимости земли как единственного источника доходов, а производственные действия освобождаются от налогообложения. Поскольку эта система способствует эффективному использованию земли, ее поддерживают многие альтернативные пользователи. Квакеры прибыли в Фэрхоуп приблизительно в 1918 году с целью создания своего собственного собрания в этом регионе, возможно, потому что тут уже находилась Колония единого налога, но, может быть, в большей степени из-за открытости местной коммуны.

Но даже в этой обстановке просвещенности все еще существовало отдельное негритянское поселение. Негры жили обособленно. У них было особое место, где они должны были жить, и все тут. «Знай свое место в городе Фэрхоуп», если ты негр. В самом Фэрхоупе общество было более терпимым по причине разного происхождения самих поселенцев, но расизм был всегда. Для негров все еще существовали ограничения. Например, они имели право сидеть только на двух рядах сидений в задней части автобуса. У них была своя школа в поселке. Там проводили ежегодный концерт, куда приглашали и нас. Белые люди, как правило, не заходили в эту часть поселения, но члены собрания Друзей всегда присутствовали на выпускных церемониях школы. Важно то, что мы могли выступать против расизма, с которым часто сталкивались, и в то же время нам часто приходилось смиряться с этим.

Когда я был в талахасской тюрьме, с моим отцом произошел несчастный случай. Он был высоким человеком, и в тот день работал с двумя другими мужчинами на рычаге, используя шест для поднятия и поворота большого бака для смачивания цемента. Рычаг соскользнул с точки опоры и упал ему на голову. Отец не потерял сознание и позже, когда у него случались головные боли, никак не связывал их с тем несчастным случаем. Боли усиливались, главным образом болела шея. Ему назначали различные процедуры, но хиропрактик и врачи, обследовавшие его, никак не могли понять, что же было не так. Они отправили его к другому специалисту, который обнаружил тромб, и тогда хирург из Бирмингема сделал ему операцию. Она прошла успешно, сгусток крови был удален. В его возрасте – отцу было пятьдесят шесть – он не казался мне очень старым. Однако вместо исцеления работа мозга продолжала ухудшаться. Отец умер спустя несколько дней после операции.

Я только вернулся из Огайо, куда ездил, чтобы отдать кольцо Лаки. Моим родственникам и мне сказали, что отцу потребовалось интенсивное хирургическое вмешательство, и позже сообщили, что операция прошла успешно. Мы думали тогда, что папа будет в порядке. Он умер всего через пару месяцев после моего выхода из тюрьмы весной 1950 года.

Мне было очень тяжело вернуться к выполнению обязанностей, которые мы делили с отцом до его смерти. Когда наша группа решила поехать в Коста-Рику, мне было невыносимо покидать Фэрхоуп. По крайней мере, одним из моих утешений было то, что мне уже не придется оставлять отца одного».

Хьюберт и Милдред Менденхолл, как и Вольф, были членами месячного собрания Друзей в Фэрхоупе. С большим трудом при всей своей квакерской чувствительности – они были вынуждены терпеть безудержный рост расходов денег налогоплательщиков на военные цели, и это при колоссальном уровне бедности и голода в мире. Они общались с другими фермерами-квакерами по всей стране, пытаясь понять, как можно использовать беспрецедентные по объему излишки продуктов питания в США для удовлетворения международных потребностей. В мае 1950 года они присоединились к сельскохозяйственному турне по Центральной Америке. Они уже подумывали о том, чтобы покинуть Соединенные Штаты, потому что несогласие с властями своей страны возникало все чаще и чаще. Когда Хьюберт и Милдред приехали в Коста-Рику, их сразу же поразило дружелюбие людей и общая обстановка удовлетворенности в этой стране. Армия здесь была недавно упразднена, и правительство стремилось к дальнейшему развитию сельскохозяйственных угодий. Уже когда Менденхоллы сидели в самолете на пути домой, они знали, что в этой крошечной стране определилась «их судьба». Хьюберт и Милдред привезли свой энтузиазм в Фэрхоупское собрание.

«Когда мы с Роквеллами вышли из тюрьмы, мы обязаны были работать в рамках программы условно-досрочного освобождения до истечения срока наказания. Теперь, когда мы решили отправиться в Коста-Рику, это стало преградой для нас. Никто из имеющих условно-досрочное освобождение не имел права покидать свой регион без разрешения. И нам, конечно, не разрешили уехать из США. Мы должны были дождаться окончания срока УДО. К счастью, это задержало нас ненадолго.

После того, как Менденхоллы вернулись из Коста-Рики и рассказали нам обо всем, квакеры из собрания Друзей в Фэрхоупе – человек двадцать пять или около того – решили переехать в Коста-Рику. Мы отправили сначала туда троих, чтобы наладить побольше контактов. У оставшихся было время подучить испанский язык и подготовиться к отъезду из страны.

Самым важным для меня прежнего было выступление против того, что, как мы знали, было неправильным. Речь шла о введении властями США обязательной воинской повинности в мирное время, что случилось впервые в истории этой страны. Мы выступили против этого, не поддерживая саму идею войны. Наше сопротивление выражалось тем, что мы не регистрировались в военкоматах, и нашим последующим шагом – отъездом в Коста-Рику».

3. В поисках мира

«Если говорить о решении приехать сюда и о том, как мы стали теми, кто мы есть сейчас, то, наверно, превращение – правильный термин… Ну, в общем, если говорить о том, как мы довели до конца то, что делали по-своему. Самым трудным решением для некоторых из наших самых молодых Друзей было решение не регистрироваться для призыва в армию в мирное время. Поддержка, которую мы получили от квакерского собрания в Фэрхоупе, была очень важна для нас и тогда, и потом, когда мы уже рассматривали возможность отъезда в Коста-Рику группой. Понятно, что в пользу Коста-Рики говорила новая конституция этой страны, отменившая армию. Это был дополнительный плюс в списке причин для отъезда в эту страну.

Для нас с Лаки и отъезд, и вообще начало всей этой эпопеи стало возможным лишь благодаря финансовой поддержке Хьюберта и Милдред, предложенной ими после кончины отца. Моего наследства хватало только для начала работы на месте, для покупки лошади и скота. Но переезд нам самим был не по карману».

    Вольф на привале на Речной Тропе

Коста-Рика – небольшая развивающаяся страна в Центральной Америке. Расположенная между Никарагуа и Панамой, она как мост между мощной Северной Америкой и напористой Южной Америкой. Коста-Рика хлебнула горя: она пережила и вторжения, и социальные волнения, ее раздирала политическая борьба. Гражданская война 1940-х годов привела к переменам. Были проведены прогрессивные социальные реформы, среди которых – отмена армии в 1948 году. С той поры Коста-Рика приютила сторонников демилитаризированного общества со всего мира, тех, кому нравилось жить в стране пышных тропических лесов и мягких песков южных пляжей.

Местное население – тикос – теплы и приветливы, как чашка свежесваренного кофе. Наряду с сахарным тростником и разнообразными фруктами и овощами, кофе является одной из культур, выращиваемых на волнистых холмах, характерных для большей части ландшафта. Хотя Коста-Рика была и остается образцом для подражания в экологической политике и в политической стабильности, в последние годы, как это часто бывает, некоторые негативные аспекты прогресса и развития в этой стране отразились на ее репутации и подпортили некогда чистую окружающую среду.

Я очень мало знала о Коста-Рике в январе 1990 года, когда решила расторгнуть свой неудачный брак. За несколько месяцев до этого решения я встретилась с Марийкой Михайлович. Мы познакомились во время протестного блокирования строительства лесозаготовительной дороги в Темагами, Онтарио. Марийка тогда только что вернулась из Монтеверде, где она трудилась как волонтер. Она часто рассказывала мне о красоте этого региона и об интересной коммуне квакеров, которые активно занимались сохранением природы и миротворчеством.

Когда я, наконец, решила расстаться со своим мужем, мысль о том, что сейчас самое время для отъезда и для исцеления в Монтеверде, показалась мне привлекательной. Марийка возвращалась туда для продолжения своей волонтерской деятельности, и я тоже решила отправиться на юг вместе с ней. Когда я прочитала о Коста-Рике, то была поражена тем, что в этой маленькой стране не было постоянной армии, хотя находилась она в окружении стран, где военный хаос и социальные волнения – обычное дело. Окончательное решение пришло с пониманием того, что тамошние власти можно считать вполне «зелеными». А моя любовь к латиноамериканским ритмам стала последней соломинкой. Поскольку я искала успокоения своей душе, подумала, что Коста-Рика, возможно, то самое место, где этот покой можно обрести.

Решение Вольфа, Лаки и других квакеров из Фэрхоупа о переезде в Коста-Рику был схож с моим. Они тоже были в поисках мира и успокоения. Соединенные Штаты в 1940-е годы наращивали свою мощь милитаристской державы. Невозможно было жить в Америке, работать как обычный гражданин и при этом не платить налоги, идущие на насыщение растущих аппетитов военной машины. Квакеры понимали, что им надо будет всерьез рассматривать вариант переезда в другую страну. Окружной судья США Джон Макдаффи, председательствующий на суде над четырьмя молодыми людьми из Фэрхоупа, отказавшимися от призыва, оказался в трудной ситуации. Не желая вынесением слишком сурового наказания делать из них мучеников и, в то же время, полностью оправдать их, он четко определил свою позицию словами, которые были приняты близко к сердцу всеми, кто их услышал: «…Это правительство законов, а не людей, и пока вы здесь живете, вы должны соблюдать законы этой страны… Те же, кто выступает против законов этой страны и этой формы правления, даже если они приведут к войне, должны покинуть эту страну и жить вне ее».

В поисках новой жизни группа квакеров составила список требований к тому месту, куда они были бы готовы переехать. Это должна была быть страна с природной средой и политическим климатом, в которых они могли бы жить. В этой стране должна быть земля, которую они могли бы купить и работать на ней, чтобы получать урожай. Они рассматривали Канаду как вариант, но идея переезда в более холодную страну им не понравилась. Решение было принято, когда Хьюберт и Милдред Менденхоллы вернулись из своей поездки в Центральную Америку. Они находились под сильным впечатлением, полагая, что Коста-Рика – страна их мечты. Пришло время реализовывать намеченные планы.

«Я ничего не знал о Коста-Рике. На наших уроках природоведения в Олни мы изучали историю – события, которые происходили в Латинской Америке. Но я никогда не слышал об этой стране до той поры, пока не прочитал статью в Reader’s Digest. В ней цитировался Пепе Фигерес, один из основных лидеров революции 1948 года. Именно Фигерес пригласил людей из развитых стран приезжать в Коста-Рику, инвестировать в эту республику. Он просил помощи в деле превращения преимущественно покрытой лесами местности в плодородные сельскохозяйственные земли. Леса занимали более пятидесяти процентов от общей площади территории страны. Это подвигло меня к мечте о преобразовании земель, покрытых лесом. Такие земли были гораздо дешевле».

В ноябре 1950 года квакеры начали переезжать семьями в Коста-Рику. Одна группа передвигалась по суше на машинах, загруженных личными вещами. Это была поездка, богатая событиями, и длилась она три месяца. Другая группа переселенцев отправилась самолетом, отправив свой скарб по морю. Вольф и Лаки были частью того контингента, который отправился в свой будущий дом по воздуху.