– А что мне делать с моими руками, ладонями? – спросила она. – Боже правый! Я чувствую себя такой неуклюжей! Как будто у меня одни сплошные локти и коленки!
Смех гулко отдался в его грудной клетке.
– Можешь гладить меня, где хочешь, дорогая моя малышка, – проговорил он, – где хочешь и когда хочешь. Поверь, я совершенно не возражаю! – С этими словами он поцеловал ее прежде, чем ей пришли на ум еще какие-нибудь девичьи вопросы. Зная Тори, он не сомневался, что она может провести всю ночь в разговорах об этом, в то время как он будет буквально умирать от желания показать ей все на деле.
Рот Джейка захватил ее рот раскаленным добела жаром, который вымел из головы Тори все другие вопросы. Теперь в мире существовал только он, его губы на ее губах, его руки, ласкающие ее тело.
Когда его рот открылся пошире, как бы поощряя к чему-то ответному, уста у нее сами по себе расслабились, и его язык не преминул воспользоваться мягкой их податливостью. О, небеса не могли быть слаще!.. В этом она была уверена! Она ощутила жаркую волну, всю ее затопило, когда его язык обвился вокруг ее языка, заигрывая, обольщая.
Тори выгнулась дугой, прижимаясь к нему, желая слиться с ним воедино. Когда ее пальцы запутались в мягком ковре темного меха, курчавившегося на его груди, их обоих как будто ожгло молнией. Джейк застонал от наслаждения, а Тори ахнула, задыхаясь в удивительном, потрясающем восторге. Ладони, лежавшие на его груди, покалывало как иголочками, она чувствовала, что твердые мужские соски становятся еще тверже, и на мгновенье задумалась о том, каково будет ей самой, когда его руки начнут ласкать ее грудь.
Словно прочитав ее мысли, Джейк подвел ладони снизу под ее груди, нежно охватывая их, баюкая, вбирая в себя их легкую округлость. Большие пальцы прошлись одним движением по ее соскам и, сдвинув ткань рубашки, этим легким трением пробудили наслаждение, вызвавшее на ее устах томительный стон. У Тори было ощущение, что в ней вспыхнул пожар. Когда его губы оставили ее рот и нашли слегка напрягшийся острый сосок, это горячее влажное потягивание как по завибрировавшей струне истомно пробежало вниз, к ее чреслам. Она и не думала возражать, когда Джейк стащил с нее через голову ночную рубашку и швырнул на пол.
Сейчас у нее оставалась только одна цель – прижаться к нему как можно плотнее, насколько это возможно.
Когда теперь его рот стал искать ее грудь, между ними не оставалось ничего, кроме жара их тел, и наслаждение было невыразимо сладким. Пальцы Тори запутались в темных волосах Джейка, она прижимала его голову к груди, почти неспособная дышать от пронзавшего ее обжигающего желания.
Смутно до ее отуманенного страстью мозга дошло прикосновение горячего стержня его желания к ее бедру, ощущение его шершавых от волосков ног на ее шелковистой коже. Всюду, где их тела соприкасались, ее кожа горела, словно каждый ее дюйм ожил, стал несравненно более чувствительным, чем раньше.
Одна большая широкая ладонь легла ей на живот, в жесте такого сокровенного хозяйственного обладания, что новая волна дрожи прокатилась по ней, заставив поджаться пальцы ног. Другая ладонь медленно гладила ее, долгим движением шла по телу от плеча до бедра, останавливаясь по дороге, чтобы подразнить грудь, оставленную его губами. А губы его в это время прокладывали новый путь по ее шее, то покусыванием вызывая покалывающий след, который отдавался в плече, то пощипывая мочку уха.
Все это время он бормотал ей ласковые слова, говоря о том, какая она прелестная, какая совершенная, желанная… и Тори таяла от его прикосновений и' его нежных похвал. Ее руки скользили по его горячей обнаженной спине, ощущая, как напрягается под ними его мышцы, наслаждаясь содроганием этой истинно мужской физической силы под кончиками своих пальцев.
– О ангел! – шептал он охрипшим от желания голосом. – Как ты прекрасна! Нежная и гладкая, как согретый солнцем мед!
Тори была совершенно заворожена к тому моменту, как его рука легко перешла на внутреннюю сторону бедра, прокладывая огненный путь туда, где соединялись ее чресла. Его пальцы раздвинули черные завитки, пробираясь к подрагивающему средоточию страсти, к сердцу ее желания. Вздох прервался в ее горле от нового его вторжения, его жгучего прикосновения к месту, куда еще не проникала ни одна рука. Она даже забыла, что надо дышать, когда он нежно ласкал ее шелковистую плоть. Кровь в ее жилах кипела, наслаждение безудержно росло, и она ужаснулась, что сейчас обезумеет от желания. Его имя срывалось с ее губ в бесконечном моленьи.
Сами по себе ее ноги раздвинулись, облегчая доступ, который готовился его длинными тонкими пальцами. Тори прогнулась, умоляя его закончить эту блаженную пытку, заполнить эту мучительную пустоту внутри нее:
– Джекоб, пожалуйста!
– Скоро, любовь моя, скоро.
И вот она почувствовала, как он поднялся над ней, ощутила, как он тихонько стучится, прося входа. Он делал ее женщиной. Тело ее напряглось, как он и боялся, и Джейк несколько драгоценных мгновений с бесконечным терпением унимал ее страхи, ласково шептал ей, нежно целовал, пока она снова не задрожала нетерпеливо под ним.
Один резкий выпад… одно мгновение боли, и он погрузился в нее. Она плотно охватила его, как ножны кинжал. Еще одна небольшая пауза, чтобы тело ее приспособилось к его вторжению, и вот он уже двигался в ней… длинные ровные удары нагнетали ощущение страстного томления и заставляли ее забыть о краткой боли, которая им предшествовала. Она инстинктивно поднималась навстречу его ударам, крепко прижимая его к себе и упиваясь огненным облаком страсти, поглощавшей их.
Затем внезапно все ее тело словно взорвалось в бешеном восторге. Их вместе завертело в сумасшедшем вихре языков пламени, искры замелькали в них, вокруг них, над ними. Тори вскрикнула и услышала, как эхом вторил ей вскрик Джейка. Она прильнула к нему, и головокружительное движение мира постепенно замедлилось и остановилось.
Они лежали ошеломленные, задыхающиеся, не имея слов, чтобы описать страсть, которую только что разделили. Несмотря на весь свой прежний опыт, Джейк онемел от потрясения. Тори даже не пыталась найти слов для своих чувств и ощущений. Она только посмотрела на него полными ужаса глазами и прошептала: «О Джекоб!» Затем притянула его губы к своим в поцелуе, таком сладком, какой ему казался невозможным на этой грешной земле.
ГЛАВА 8
Тори разбудили самым приятным образом. Что-то мягкое и душистое щекотало ее лицо. Веки ее приподнялись, и она увидела розу – Джекоб провел бархатистыми лепестками по каждой груди и оставил ее в ложбинке между ними. Лучистые золотые глаза смеялись, ленивая улыбка изогнула кончики его губ:
– Проснись, соня. Я тут хлопотал, принес тебе завтрак прямо в постель и теперь имею полное право потребовать, чтобы ты съела его, пока он не остыл. – Игриво подмигнув ей, он потянулся за подносом, стоявшим у ножек кровати. – Тебе надо подкрепиться, ангельское личико.
– Завтрак в постель! Бога ради, Джекоб! Что на тебя нашло?
Тори с удовольствием вдохнула вкусные запахи. Кофе, горячие оладьи, поджаренный хрустящий бекон… и свежая клубника! Джекобу пришлось подняться спозаранку, чтобы самому ее собрать. Если завтрак окажется на вкус хоть вполовину так же хорош, как на запах, она будет наслаждаться каждым кусочком. В ней проснулся зверский аппетит!
– Скажем, я ухаживаю за тобой, любовь моя.
В конце концов, все произошло очень быстро, а женщинам необходимо, чтобы за ними поухаживали, хоть раз в жизни. Так ведь? – произнес он, стеснительно ухмыльнувшись и пожав плечами.
Тори улыбнулась в ответ, и все ее лицо засияло от этой улыбки.
– Не знаю, необходимы ли нам ухаживания, но уверена, что они очень нам нравятся. По себе сужу, мне страшно приятно, что ты ухаживаешь за мной.
Странно было чувствовать себя совершенно голой под тонкой простыней, полусидеть на кровати и поглощать завтрак под жадным взглядом Джейка, направленным не на еду, а на обнаженную ее грудь, на которой все еще лежала роза. Джекоб не дал ей поднять с пола ночную рубашку, заявив, что получает слишком большое удовольствие от ее вида, чтобы позволить ей все испортить. Пока она ела, он лежал поперек в изножий кровати и не отрывал от нее глаз.
Когда она съела все, кроме клубники, Джейк передвинулся к ней поближе. Убрав из-под рук поднос, он начал скармливать ей одну сочную ягоду за другой, беря их пальцами с тарелочки. Сладкий липкий сок измазал ей губы и капал на обнаженную грудь, когда Джекоб подносил крупные ягоды так, что ей приходилось дотягиваться ртом и откусывать по кусочку. Сок капал ей на грудь, розово-красными ручейками стекал с холмов и скапливался в ложбинке.
Это было самое чувственное переживание, какое Тори могла только себе вообразить, особенно когда увидела огонь желания, постепенно разгорающийся в глазах Джекоба. Ее собственные чувства были возбуждены почти болезненно.
– А разве ты не собираешься съесть ни од ной? – спросила она дрожащим от томления голосом.
– Немного погодя, любовь моя, – последовало тихое обещание. – Немного погодя.
Последняя клубничная ягода чуть не застряла у нее в горле, когда язык Джейка со змеиной быстротой высунулся, чтобы лизнуть липкую яркую жидкость с ее обнаженной груди!
– Восхитительно! – мягко заявил он.
В ответ Тори смогла только сдавленно застонать, потому что к этому времени его губы нежно поймали розовый сосок. Он покусывал его слегка, а потом успокаивал легкую боль мягкими касаниями своего языка. Дюйм за дюймом Джейк тщательно слизывал липкий нектар с ее подрагивающего, пронизываемого, как иголочками, тела, пока Тори чуть не сошла с ума от желания. Один скользящий укол сменялся другим, одно покусывание другим, пока она наконец не закричала под этой мучительно дразнящий пыткой, умоляя его прийти к ней.
Ее руки присоединились к его рукам, чтобы общими усилиями поскорее стащить с него одежду, срывая ее с его горячего твердого тела. Затем он накрыл ее и вошел в самую ее глубь, наполняя пустоту, удовлетворяя и усиливая глубокое страстное томление, которое сам зажег в них обоих. Их страсть нарастала, безжалостно вознося на головокружительную высоту, к манящему пику невыносимого блаженства.
И вот оно, блаженство, – чудо свершилось: Тори взмыла в небо… она летела на крыльях восторга, паря в радужных облаках экстаза, достигнув райских небес. Задохнувшись от изумления, она тесно прильнула к Джекобу, ее единственному якорю спасения в этом необыкновенном чудесном полете.
Когда они поднялись на такую высоту, какую могла только позволить их сердца, оба замерли там вне времени, в вечной бесконечности, а потом плавно и медленно поплыли вниз, защищая друг друга от всего мира нежными объятьями.
Тори была совершенно очарована. Если это у Джейка называется ухаживать, то жаловаться ей не на что! Ее прекрасное настроение усилилось, когда она заглянула к матери и нашла, что Кармен стало со вчерашнего дня гораздо лучше. Хоть иногда бывают светлые времена. За окном светит солнце, поют птицы. Бог пребывает на небесах, и все в этом мире идет как надо!
Тори решила, что уж сегодня ничто не сможет испортить ее солнечного настроения, но она ошиблась. Вскоре после ланча пришла Анна и сообщила, что Миллисент Мур, одна из ее давних, любимейших подруг, приехала навестить ее. Тори поспешила к ней.
Не успела она переступить порог, как Милли вскочила со стула и стала засыпать ее вопросами, даже не дав Тори как следует с ней поздороваться.
– Тори, это правда? По городу разлетелся слух, что ты покинула монастырь и вышла замуж за своего брата! Своего брата]
Ошеломленная Тори кивнула и сказала:
– Да, я вышла замуж за Джекоба, но…
– Как ты могла? – прервал ее отчаянный вопль Милли. – Это незаконно! Это аморально! Звезды Господни, ты что, Тори, совсем сошла с ума? Это же грех, не говоря уж о беззаконии!
– Милли, пожалуйста! – закричала в ответ Тори. – Сядь и хотя бы минуту послушай меня. – Она махнула рукой в сторону стула, с которого вскочила Милли, и та уселась с нетерпеливым вздохом и выражением недоверчивой беспомощности на лице.
– Нет ничего неправильного в том, что я вы шла замуж за Джекоба, – поспешила объяснить Тори. – Джекоб мне не брат, хотя многие почему-то забывают об этом. Он мне всего лишь сводный брат, а теперь он мой муж. Господи! Просто уму непостижимо, как любят люди распускать сплетни и делать из мухи слона, искажая правду до неузнаваемости. Неужели, Милли, ты действительно решила, что я на такое способна? Можешь ты представить себе, что отец Ромеро согласился бы с греховным бракосочетанием, не говоря уж о том, чтобы самому его совершить?