Иннокентий едет в деревню

– Я плохо знал бабушку. Когда был младше, приезжал на лето, но последние годы мы редко общались. Я ничего не знаю. Может, расскажешь?

Я взглянул в лицо бармена. Воспоминание о бабушке его успокоило.

– Тетя Тоня была хорошим человеком. А эта дура ее тарелки побила.

Сергей наклонился и подобрал несколько черепков.

– Твоя бабка любую вещь делала, – он попытался приложить осколки друг к другу, – особой.

– А что насчет пива? – не выдержал я.

– Пива? – Сергей внимательно посмотрел на меня.

– Я знаю, у нее рецепт был. Она бы наверняка хотела им поделиться. По наследству.

– Я не знаю, о чем ты, – отрезал бармен. – Но, если хочешь знать, тетя Тоня любила свою работу. Она бы поле Сан Санычу ни за что не дала, никаких бы денег у него не хватило.

Сергей резко встал с табурета и, аккуратно положив черепки на стол, пошел к выходу.

– Я скажу Толику, что овца у тебя. Пусть сам решает.

2.4.6. Танец под фонарем

Я вышел на улицу. Людей вокруг не было, овец тоже.

Фонарь выхватывал из темноты колодец, кружащихся насекомых и меня бы выхватил, но, несколько метров не дойдя до пятна света, я услышал дикий вопль и оцепенел.

Бежать спасать или бежать спасаться?

Звенело в обоих ушах.

Пока я размышлял, вопль повторился.

Казалось, кричала взрослая баба, но на свет фонаря выскочила овца. Взгляд у нее был бешеный, копыта взбивали землю.

Овца захватила мое внимание. Я ждал. Смотрел, как завороженный – не отрывая глаз. Так смотрят из темноты зрительного зала, боясь пропустить решающий момент, ключевую фразу, роковое движение. Пропустишь – назад не отмотаешь.

Боялся, что отведу взгляд, и она заметит меня, выхватит звериным чутьем из темноты, помчится выбивать пыль из моего костюма.

Овца замерла.

– Вот зараза!

В свете фонаря появился Толик. Он погрузил руки в шерсть животного.

Спектакль кончился, я шагнул по направлению к дому.

– Кто здесь?

Вопрос застал меня врасплох не хуже бешеной овцы

«Кто я? – подумал я. – Кто я для этих людей? Деревенский вор? Неугодный сосед? Городской неумеха?»

Перебирая ответы, я понял, что молчать в темноте было неправильно.

– Внук Антонины Глебовны? – скорее спросил, чем ответил я.

С некоторым разочарованием Толик сказал:

– А-а-а.

И повел овцу прочь:

– Говорят, овца моя у тебя схоронилась, – вспомнил он, оборачиваясь на ходу, – Ряженка. Ты ее до утра оставь.

Я согласно кивнул, забыв, что в темноте Толик этого увидеть не может.

2.4.7. Клочок

Не спрашивая, Алиса взяла из вазочки последнюю конфету. Развернула обертку и отправила лакомство в рот. Повертела в руках фольгу, положила на стол и принялась разглаживать ногтем указательного пальца. Делала она это так старательно, а я так неотрывно за ней следил, будто в занятии девушки был заложен глубокий смысл.

Бабушка не оставила мне ни зацепки. «Если бы я захотел сам выращивать пшеницу и варить из нее пиво? Об этом бабушка не подумала? Отказала мне в такой чести. Не передала знания и опыт. Ушла и тайнами не поделилась!» – сердился я, пока Алиса разглаживала фольгу.

«Или нет? Может, я плохо ищу? Может, Лизетт права, и я что-то упускаю. Что-то важное».

Алиса сложила фольгу вдвое. Сделала это несколько раз. Отложила квадрат из фольги и принялась за фантик. Из него девушка соорудила маленький однопалубный кораблик.

Теперь, когда ее руки были свободны, а конфетные обертки закончились, Алиса воззрилась на меня с хищным взглядом.

Я очнулся от мыслей и живо представил себя на месте фольги. Поискав вокруг глазами, протянул ей обрывок газеты, валявшийся на столе. Девушка благодарно взяла у меня листок и начала складывать оригами. Алиса была при деле, а я снова расслабился, наблюдая за ее движениями. Но расслабился ненадолго.

На обратной стороне газетного клочка я заметил запись шариковой ручкой.

– Ну-ка! – крикнул я, вскакивая и отбирая бумагу у Алисы.

Почерк был бабушкиным.

Алиса смотрела на меня, изогнув правую бровь, пока я разбирал слова.

«заделка углов крыши

печнику за трубу

велоцепь

керосин

спички, лампочка