Глаза цвета неба. Книга вторая

– Схожу, – хлюпнула я. – Обязательно схожу.

Пятница, 8 января 2016 года

Меж датами рожденья и кончины,

А перед ними наши имена,

Стоит тире, черта – стоит знак «минус»,

И в этом знаке Жизнь заключена.

В ту чёрточку вместилось всё, что было!

А было всё! И всё сошло, как снег.

Исчезло, растворилось и погибло,

Чем был похож и не похож на всех.

Погибло всё моё! И безвозвратно.

Моя любовь и боль, и маета…

Всё это не воротится обратно,

Лишь будет между датами черта…

(Эльдар Рязанов, «Предсказание»)

Тянуть уже было некуда, хоть я и хотела отодвигать от себя этот момент всё дальше и дальше. Машина. Молчание. Нервное биение сердца. Путь до кладбища показался бесконечным. Сворачивая с асфальтированной дороги на занесённую снегом грунтовку, мама сбавила скорость. Мы подпрыгивали на кочках, слушали, как мелкие камешки стучали по дну автомобиля, но обе продолжали молчать. Задумчиво. Печально.

Чёрные ворота покорно впустили нас в вечную тишину. Десятки глаз смотрели на непрошенных гостей с гранитных плит, металлических стел и деревянных крестов. «Не плакать. Постарайся не плакать. Так будет лучше всем», – твердила я мысленно, когда глаза уже застилала солёная пелена.

Мама остановила машину. Ещё несколько секунд я собиралась с мыслями, затем потянула дверную ручку на себя и вышла на улицу. Промозглый ветер сразу обжёг лицо. Он кружил по открытой местности, не зная никаких преград. Завывал, наводил ужас. Ветер, казалось, был рад нашему визиту, потому что с каждым порывом становился сильнее. Мама открыла калитку и шагнула внутрь.

– Здравствуй, Андрюша, – с горечью выдохнула она. – Мы к тебе в гости приехали. Смотри, Сашенька вернулась. Вон какая она у нас стала. Загорелая, красивая, – мама бережно смахивала снег с церковного креста, на котором парой крошечных гвоздей была закреплена папина фотография.

Голыми руками я сжимала стебли красных гвоздик, не в силах пошевелиться. Ноги не слушались, а сердце колотилось где-то в висках. Пальцы заледенели, теряя чувствительность, нос и щёки горели от мороза. «Нет, не может это быть правдой. Не может. Вот сейчас я досчитаю до трёх и проснусь». Я зажмурилась. «Раз. Два. Три». Открыла глаза, но папа всё так же смотрел на меня с эмали, ветер всё так же обжигал лицо ледяными прикосновениями, а сердце всё так же разрывалось от горя. Я шагнула ближе.

– Привет, папочка, – прошептал чей-то незнакомый голос.

Я положила цветы на заснеженный холмик и посмотрела на скромную табличку под фотографией: «07.10.1971—27.06.2015».

– Вся жизнь человека, если посмотреть на то, что от неё остаётся, умещается в тире между датой рождения и датой смерти, – медленно, почти шёпотом, проговорила я.

Эту цитату Бориса Мильграма, старательно выведенную на кусочке тетрадного листа, показала мне баба Валечка накануне. Не знаю, где бабушка её высмотрела без интернета, но слова навсегда осели в моей памяти. «Тире. Просто чёрточка. Маленькая, неприметная царапина, за которой скрывается целая жизнь».

– Как ты мог меня бросить? – небрежно сорвалось с губ. – Как мог разрушить нашу банду? Как же так?

Пальцы до боли сжались в кулаки, не чувствуя холода. Дыхание сделалось неровным, рваным. Я смотрела на фотографию на деревянном кресте, пока ветер сдувал с неё остатки сомнений. «Я здесь. И я не сплю», – подсказывало подсознание. Слёзы застыли где-то на подходе. Я не шевелилась, но внутри шла ожесточённая борьба между тем, что видели глаза и тем, что хотел воспринимать мозг.

Не знаю, как долго продолжалось моё безмолвное общение с папой. Не знаю, сколько долгих минут мама стояла на холоде, пытаясь казаться сильной ради меня. Не знаю, что думал о нас бездушный ветер. Но папа был с нами. Рядом.

Окончательно продрогнув, мы вернулись в машину. Мама повернула ключ, легонько надавила на газ. Кресты, постаменты и стелы вновь поплыли мимо, только теперь я уже не могла видеть лиц тех, кто навсегда прописался в печальной тишине. Мы выехали за чёрные ворота, миновали ухабистую грунтовку, повернули на асфальтированную дорогу.

– Мы памятник ему поставим. Самый красивый, – нарушила молчание мама. – Какой бы ты хотела?

– Никакой, – проскулила я, как беспомощный подстреленный щенок.

Слёзы лавиной хлынули из глаз. Горячие ручьи прожигали в обмороженных щеках тоненькие полосы, превращая лицо в нечто несуразное. Машина резко остановилась. Мама заглянула залитыми водой глазами в мои… Мы рыдали в голос, взявшись за руки. Ни одна из нас не понимала, как жить дальше. Ни одна из нас не могла поверить в случившееся. Только маме было в три раза тяжелее. За неё. За меня. За Лизу.

Четверг, 21 января 2016 года

«Между прежней и новой жизнью та же разница, что между блеском и светом: свет имеет определённый источник и ярок сам по себе, блеск сверкает заёмными лучами». (Луций Анней Сенека, «Нравственные письма к Луцилию»)

– Ой, Сашуля! Привет, турчаночка наша! – пропела Оля, выскакивая из-за стойки ресепшен. – Добро пожаловать на Родину! – она крепко сжала меня в объятиях.

Я специально заглянула в любимую школу танцев днём, чтобы спокойно пообщаться с бывшими коллегами. Вся спортивно-танцевальная сфера устроена одинаково: утро и вечер – это время, когда работникам некогда продохнуть из-за наплыва посетителей, а день – передышка между двумя забегами.

– У меня всё хорошо, – улыбнулась я. – Вот, подарочки, – я протянула Оле несколько упаковок отборного турецкого лукума.

С чаем и сладостями мы расположились на гостевых диванчиках, и начался мой долгий рассказ о том, как прошли весна, лето, осень и начало зимы. Ближе к вечеру к нам присоединились другие коллеги-хореографы, которые пораньше пришли на работу. Я купалась в лучах всеобщего внимания, с удовольствием отвечала на вопросы, но внутренне готовилась к совсем другому разговору.

– Так, скоро Анжелика Петровна придёт, – посмотрев на часы, сообщила администратор. – Мне к этому времени лучше быть на месте, – она взяла свою кружку и переместилась за ресепшен.

Я собрала всё остальное и последовала за Олей. Место администраторов было укомплектовано письменным столом и мягкими стульями, так что оно ничем не уступало гостевым диванчикам.

– Здравствуйте, Анжелика Петровна! Смотрите, кто к нам в гости заглянул! – просияла Оля, указывая на меня.

– Здравствуйте, Анжелика Петровна! – я поднялась со стула и обошла ресепшен, чтобы обнять бывшую начальницу.

– Привет, – радостно протянула женщина. – Какая ты чёрная! Неприлично такой быть зимой на Урале, – с шуточной строгостью добавила она. – Ты в Россию надолго?

– На самом деле, не знаю. Пока вообще непонятно, что дальше будет. Но пока я здесь.

– В Екат больше не поедешь? Как там твой институт? – спросила начальница.

– Я бросила его. И больше туда не собираюсь.

Собеседница смерила меня оценивающим взглядом.

– А чем заниматься будешь? – она взяла ключ от шкафчика. – А пойдём-ка со мной? У меня занятие через пятнадцать минут. Пока буду переодеваться, поболтаем.

Анжелика Петровна была не просто владелицей школы танцев. Она становилась заботливой мамой для каждого, кто попадал под её попечение. Привлекательная женщина средних лет умудрялась совмещать в себе повадки бизнес-вумен, преподавательские навыки, умение танцевать и способность заботиться обо всех на свете.

Мы вошли в женскую раздевалку, где вдоль всех стен стояли шкафчики и небольшие лавки. Анжелика Петровна начала перевоплощаться в преподавателя танца живота, а я присела на одну из лавочек и глубоко вздохнула. Директору хватило одного взгляда на меня, чтобы разгадать и настроение, и мысли.

– Скучаешь?