10000 лет до нашей эры. Книга 2

Я сжала пальцы так, что побелели костяшки. Я-то думала, мы заодно!

– Как же болит голова, – вздохнула жрица. – У меня всегда так перед дождем.

– Только не дождь, – простонала я. – Мне только вчера удалось высушить одежду после ливня.

Эйкинэ с сочувствием посмотрела на шалаш за моей спиной.

– Понимаю. У нас хижины крепче.

В наших от дождя почти ничего не защищало. Уснуть в мокрой одежде на пучке сырой соломы и под непрекращающимся дождем оказалось делом непростым. Струи затекали в уши, глаза и нос, до утра я дрожала от холода, не имея никакой возможности согреться.

За это время дождь шел дважды и каждый раз ночью. Заснуть мне не удавалось, а если я все же проваливалась в сон, мне снилось, что я тону или плыву. В таких снах я постоянно звала Анкхарата. От криков потом звенело в голове.

Эйкинэ сняла с пояса небольшой мешочек, высыпала на ладонь несколько темных зерен и стала грызть по одному.

– Это те зерна, которые мы собираем? – удивилась я.

– Да. Шаманка дала мне их, чтобы избавить от головной боли. Велела сгрызть весь мешок.

– Женщина с ожерельем из птичьих косточек?

Эйкинэ кивнула.

– Она. Когда ты успела с ней познакомиться?

– Когда Эйдер в первый день повел меня к Таше. Можно мне одно зерно?

– Тоже болит голова? Держи.

Я покатала на ладони темное зернышко. Эйкинэ пояснила:

– Она поджарила их на углях. Сказала, что сырые не помогают.

Поджарила даже, как интересно. Я всегда видела их сырыми, когда они были бледно-бежевого цвета.

– Они напоминают мне кое-какие зерна… Из моего мира.

– Откуда ты, Айя?

– С далёких берегов, Эйкинэ. С очень далёких берегов.

– Мне жаль, что ты оказалась здесь. Я знаю про спор, который Асгейрр предложил братьям. Может, стоит рассказать об этом Таше? Что поэтому Мать и не благословила тебя?

Мне и в голову не приходило рассказать Таше о том, что Анкхарат не желал идти на поводу у брата-предателя, а потому и не касался меня. Ведь это было ложью. Уж лучше пробегусь по раскаленным углям, чем откажусь от собственных воспоминаний.

– Я не буду говорить Таше о споре.

Брови Эйкинэ поползли вверх от удивления.

– Ты чувствуешь!… Неужели ты тоже способна чувствовать?

Я кивнула и спросила без особой надежды:

– В Нуатле у этих чувств есть имя?

– Нет. Но в языке Шейззакса есть.

– Он ведь из Пустыни, как и Львы?

– Да, но он не из их племени. Его племя жило у моря, когда пришли Львы. Львы убили его семью. Убили всех мужчин, способных оказать сопротивление. Женщин они забрали себе, а юношей сделали рабами. Несколько лет Шейззакс сражался в бойцовых ямах, переходя из рук в руки от одного хозяина к другому, пока его не продали одному из Сыновей Бога в Нуатле.

– Дай угадаю, неужели Асгейрру?

– Да. Он всегда интересовался Львами. Даже предпочитал… девушек с темной кожей в моем Доме. Он хотел, чтобы в Нуатле тоже проводились бои, а не только гонки на ипподроме. Для этого он и купил Шейззакса, но в Нуатле не нашлось для него противников. Все бои Шейззакса быстро заканчивались его победой, ямы быстро теряли популярность. Асгейрр был в гневе. Тогда он объявил о последней битве Шейззакса и обещал в случае победы вернуть ему свободу. Шейззакс пролил много крови, но победил, хотя Асгейрр вывел тогда на песок едва ли не целую армию против него. Он не хотел, чтобы такой сильный воин оказался на свободе. Шейззакс убил каждого, кто встал между ним и свободой. И после сбежал.

– Почему же Асгейрр все равно обратился к нему незадолго до Церемонии в Храме?

– Асгейрр не пришел к нему лично, подослал одного из младших братьев. Шейззакс был лучший убийца, какого он знал, он должен был рискнуть и добиться его расположения.

Если бы не я, Шейззакс был бы вместе с Анкхаратом в день Церемонии.

Я не сказала этого вслух, но Эйкинэ и без того поняла. Она коснулась моей руки.

– Надо верить.

– Я прокляла его, – прошептала я. – В тот день, когда он отказался от меня.

– Не дай сломить себя. А проклятия можно снять.

– Это если он еще жив… – шмыгнула я носом.

– Даже не думай о таком! Он жив.

Мне казалось, я понимаю, почему она так снисходительна ко мне.

Бывшей жрице была доступна любовь. Своего черного гиганта она любила открыто и прилюдно, ну, в рамках приличий, разумеется. Она не задавалась вопросом, что это за чувства и какой ярлык на них лучше навесить, просто бросилась с головой в эту безграничную нежность и наслаждение, последовав за своим гигантом, куда тому было приказано.

Сомневаюсь, что ни одна девочка Нуатла никогда не испытала хоть какое-то подобие любви. В детстве они наверняка влюблялись в старших братьев, друзей по играм, может быть, даже отцов, но очень и очень скоро девичье сердце разбивались о суровую реальность – чувства были не нужны мужчинам. Только детям.

Единственной заботой первобытной женщины было рожать детей. Ради этого ее отдавали в другое племя, если за нее предлагали хорошую цену и сама она была здоровой, а значит, потенциально хорошей матерью. Ни в чужом, ни в своем племени она не знала счастья. Она проводила ночи с разными мужчинами и вряд ли кто-то из них заводил речь о чувствах.

По меркам Нуатла, я угодила на вершину женского счастья.

Не встреть я Асгейрра и огненного мага на песчаной тропе или окажись брюнеткой – моя участь была бы иной. Вот почему женщины, которым посчастливилось родиться блондинками, стремились участвовать в Ритуале Матери. Даже возможная смерть на арене не страшила их.

Если их выбирали, они становились избранницами Сыновей Бога. Это значило спать только с одним мужчиной, получать какие угодно украшения, хорошо питаться, красиво одеваться и даже иметь в подчинении рабов. Жизнь обычной древней женщины была далека от всего этого. Так же далека, как и мы с Анкхаратом теперь.

– Помогли зерна? – спросила я Эйкинэ.