Золотой Ипподром

– Именно поэтому я надеюсь, что она хотя бы не побежит среди ночи к малознакомому мужчине. – Тут император хитро подмигнул жене.

– Ах ты, негодный! – вскричала та в притворном гневе. – Тебе что-то не нравится, старый ханжа?

Евдокия схватила с соседнего кресла подушку и запустила в голову мужа. Тот ловко поймал ее и отправил обратно. Увернуться августа не успела.

– Твое счастье, что прически еще нет! – Она погрозила пальцем, сдувая с лица растрепанные волосы. – Хорошо, будем считать, что Луиджи выиграл конкурс женихов, но пока ничего об этом не знает. У тебя есть какой-то план насчет дальнейшего?

– Есть.

– Ну, а я попробую поговорить с ней. Так, чисто по-женски… А там уж как решат Мойры.

– Мне вот только сейчас пришла в голову еще одна идея. Я поговорю с Мари.

– Кто это?

– Дочь Никоса, разве ты не помнишь ее?

– Ну, уволь, не могу же я помнить всех!

– Не важно. Это такой прелестный ребенок двадцати лет от роду. Сама лучезарность! Правда, едва ли способна на серьезные чувства, но тем лучше – пусть попробует поиграть с Луиджи. Состроит ему глазки – ей это ничего не стоит. Лишь бы только Катерина заметила!

– Интриган!

– Пустяки. Разве это интриги? Интриг, впрочем, тоже хватает, и еще многие завяжутся сегодня на балу… Но это тебе скучно, я полагаю.

– То есть можно смело делать вывод, что ты будешь всё время в бильярдной?

– Зачем всё время? Африсму и два-три вальса я с тобой станцую. Не обижайся, в этот раз мне, скорее всего, придется быть в зале еще меньше, чем обычно, я действительно должен обсудить кучу всяких вопросов…

Евдокия встала и опять принялась терзать ни в чем не повинную герань.

– Знаешь, мне иногда кажется, что эти твои «вопросы» – как осы: чем больше на них машешь, пытаясь отогнать, тем злее они пристают и кусают. А если на них просто не обращать внимания, они бы сами отлетели… Глупо, да?

– Иногда бывает и так, – рассмеялся Константин, – но всё же редко. В большинстве случаев приходится думать о том, как помочь мирозданию.

– О да, ты на то и поставлен, повелитель вселенной, самодержец-август! – воскликнула Евдокия. – Знаешь, я тут читала одну книгу про Империю в девятом веке, и там мне понравилась фраза про Михаила Третьего: «Он полагал, что дело императора – царствовать, а управлением должны заниматься подходящие для этого люди».

– Хорошо сказано, но осуществимо в полной мере разве что для номинальных европейских монархов! Впрочем, ты же моя половинка, вот и царствуй на балах за двоих, тебе-то управлять не нужно.

Император улыбнулся и, поднявшись, подошел к жене, притянул ее к себе, поцеловал и не отпускал до тех пор, пока не ощутил, что легкий всплеск обиды в ней утих.

«Ну да, на балах Ипподрома я почти всегда царствую за нас обоих, – думала августа, сидя в кресле и наблюдая в зеркале, как парикмахер колдует над ее головой, – а Конста незримо соприсутствует…» Да, какие бы изысканные и порой довольно смелые комплименты ей ни расточали поклонники из ее постоянного окружения, которое она тщательно себе подбирала, они в конечном итоге старались обернуть разговор так, чтобы самым почтительным образом помянуть ее августейшего супруга, точно говоря этим: «Я восхищаюсь вами, боготворю вас, но я понимаю, что вы принадлежите другому и ни в коем случае не посягаю на его владения!» В этой манере чудилось нечто почти сакральное: август как «земной бог» узнает о святотатстве, даже если не присутствует рядом физически, и дерзкое посягательство не останется безнаказанным… Но это стремление обезопасить себя иногда втайне раздражало императрицу: оно слишком напоминало трусость того горе-героя ее юности, увлечение которым, минутное, но едва не возымевшее сокрушительные последствия, Евдокия до сих пор вспоминала с долей досады.

– Вы, как всегда, на высоте, Дионисий! – сказала она, глядя, как парикмахер вдохновенно украшает ее прическу шпильками с бриллиантами, и с удовольствием отмечая, что очередное произведение из ее волос удалось на славу.

– Благодарю, ваше величество! – ответил парикмахер. – Работать с вашими волосами – всегда огромное удовольствие! Я вообще больше люблю причесывать брюнеток. Вот этот блеск, тени, мягкие и таинственные переходы, а бриллианты и жемчуг всегда смотрятся великолепно! С блондинками куда сложнее. А у вас еще такие податливые волосы, просто сказка! Словно пишешь поэму… или роман.

– Разве вы пробовали писать романы? – Августа засмеялась.

– Нет, но мне кажется, что любой человек, делающий что-нибудь по вдохновению, испытывает примерно одни и те же чувства. Знаете, как бы такой полет…

– «Полет совы на крыльях ночи», – пробормотала Евдокия.

– Простите, ваше величество?

– Да нет, ничего, это я вспомнила один роман… Вы любите романы, Дионисий?

– Люблю, но предпочитаю с хорошим концом. – Парикмахер улыбнулся. – Или хотя бы таким… неопределенным, но оставляющим надежду.

– А вы читали романы Феодора Киннама?

– Нет, но я о них слышал. Говорят, хорошие.

– Очень, очень хорошие! Почитайте непременно, я уверена, что вам понравится!

– Хорошо, спасибо за совет, ваше величество! Я непременно постараюсь их прочесть.

Пока парикмахер вносил последние штрихи в свое творение, Евдокия слегка задумалась. Она вдруг осознала, что в ее постоянном окружении все-таки был один человек, который, какие бы комплименты ни говорил ей и как бы много ни развлекал ее веселыми и едкими шутками или занимательными рассказами, никогда не делал, в отличие от других, «реверансов» в сторону ее отсутствующего мужа. И этим человеком был великий ритор Киннам.

* * *

Бал был в разгаре, гости вовсю веселились, а у Мари на душе становилось всё грустнее, несмотря на то, что многие танцы у нее уже разобрали и кавалеры были молодыми людьми из самого высшего света. Но именно это и не нравилось девушке. Она знала: на нее теперь «охотятся» как на богатую невесту, тем более что она еще и красива… ну, по крайней мере, недурна собой. Однако, видно, недостаточно красива и не так умна, чтобы обратить на себя внимание серьезных людей, а не одних искателей выгодной партии: большинство самых умных и красивых мужчин собирала вокруг себя августа – ученых, писателей, поэтов… Там был Феодор Киннам, который поздоровался с Мари и ее отцом, но на этот раз не пригласил девушку на танец; там были знаменитый юморист Афанасий Цец, известный писатель-фантаст Сергий Лукарис, великий доместик генштаба Александр Кавасила, дипломат Евдоким Комнин и многие другие именитые лица. Августа была снова в таком наряде, что у любой женщины при виде него захватывало дух: пурпурный шелк с отливом в синеву; юбка, украшенная легкой драпировкой, как будто незамысловатой, но придававшей платью неповторимый шарм; глубоко вырезанный лиф с прихотливым узором из сверкающих бриллиантов; тончайшие кружевные перчатки в цвет платья на божественной формы руках; обнаженные плечи, покрытые теплым золотистым загаром; бриллиантовые шпильки в темных волосах, синие глаза, блестевшие еще ярче алмазов, и улыбающиеся губы, за поцелуй которых, наверное, не один мужчина продал бы душу дьяволу… Разве с ней можно соперничать?!

Император протанцевал с женой открывавшую бал африсму и следовавший за ним вальс, а потом совсем исчез из зала – видимо, в бильярдную, куда чуть позже ретировался и Омер Никос, заповедав дочери «развлекаться от души». А она рассеянно слушала комплименты очередного кавалера и, косясь в сторону большой ложи, где императрица блистала в окружении своих поклонников, думала: «Нет, я никогда, никогда не выйду замуж ни за кого из этих искателей богатых невест!.. Как это пошло! Интересно, кто из них посмотрел бы на меня тогда, когда я была просто Мириам и жила в Скутари? А теперь и не узнаешь, кто любит тебя саму по себе, а кто – только в приложение к твоим деньгам…»

– Послушайте, Александр, – раздраженно прервала она своего собеседника, – вы мне этот анекдот уже на прошлом балу рассказывали! Неужели за три месяца вы не могли придумать ничего нового? Как это скучно, в самом деле! Предлагаю вам найти даму с более короткой памятью, а мне разрешите вас покинуть! – Мари резко повернулась и, оставив незадачливого кавалера в остолбенении, быстро пошла в противоположный конец зала.

Дворец, где давались торжественные балы, походил на фантастический каменный трилистник. Он был построен в середине роскошного восемнадцатого века. Архитектор, несомненно, вдохновлялся европейскими бальными залами, но сохранил план исторического Триконха, стоявшего на этом месте почти тысячу двести лет назад. Три просторные округлые абсиды завершались резными полукуполами-раковинами, переходившими в общий свод, под которым и совершалось бальное действо. Огромные «лепестки» дворца – высокие полуцилиндры, соединенные наподобие листьев клевера – были разделены на ярусы. В среднем располагались гостевые ложи в два уровня – в том числе ложи императора и императрицы. В боковых помещались оркестры, буфеты, уборные и большая бильярдная. Изрядно помучившись с компоновкой столь сложного помещения, зодчий дал полную свободу фантазии, украсив дворец лепниной, позолотой и витражами. За реконструкцию здания брались уже не однажды, но всякий раз оставляли это занятие, ограничиваясь небольшим ремонтом. А в последние годы доходы от туристов, посещавших Триконх в непраздничное время, вполне оправдывали его содержание.

Ложа августы, как обычно, была наполнена народом, тогда как императорская выглядела пустой. Евдокия восседала в пышном старинном кресле, окруженная целой толпой мужчин. Лучшие умы Империи – а пожалуй, и мира – старались обратить на себя внимание коронованной красавицы, которая, казалось, пребывала на вершине блаженства. Из ложи доносились взрывы смеха, вокруг сновали официанты с подносами. Мари, проходя перед ложей, мысленно скривилась. Чего ожидать от этого сборища и от всех этих бесконечных разговоров? Как вообще Константин позволяет такое вольное обращение? И что хорошего можно подумать об этих умниках, снующих вокруг замужней женщины?

– «Лучше одиночество, чем дурное общество», – пробормотала Мари, подходя к столикам с напитками и фруктами, стоявшим в одной из полукруглых ниш, и вдруг почти нос к носу столкнулась с Панайотисом.

Он стоял в компании Фомы Амиридиса и несколько неодобрительно поглядывал на веселую круговерть. Стратиотис явно чувствовал себя неуютно, но «Синопсис» требовал отчетов о балах, положение обязывало. Журналист крепко держал высокий стакан с апельсиновым соком. Археолог же небрежно поигрывал бокалом, где над томатной толщей явственно угадывалась прозрачная жидкость.

– О, привет всем! – воскликнула Мари. – Веселитесь? А что, – она весело посмотрела на Фому, – внештатникам теперь тоже дают приглашения на бал?

– Конечно! И всегда давали, стоило только попросить!

– Как поживаете, Мария? – вежливо поинтересовался Панайотис.

– Да ничего так. А вы?

Журналист пожал плечами.

– Да вот, как-то… не знаю, что и писать про всё это. Я ведь не любитель таких развлечений. Да и на душе тяжело…

– Так давайте я напишу! – предложила Мари. – Напишу, что было весело и красиво. Я-то как раз любительница, – добавила она и очаровательно улыбнулась.