– А вы успели очень привязаться к Константинополю? – Алхимик не сводил с Дарьи глаз, и это нервировало.
– Я живу здесь уже пять лет, я замужем, и у меня двое маленьких детей. Константинополь мне очень нравится. В ближайшее время я не планирую уезжать отсюда. – У нее получилось ответить холодно. «Кажется, этого должно хватить, чтобы расставить точки над i!»
– Да, я слыхал, что русским женщинам свойственна почти маниакальная жертвенность.
– О чем вы? – Она недоуменно посмотрела на него, но тут же опустила глаза: его бездонный взгляд действовал на нее слишком сильно и совсем не так, как нужно.
– Жертвовать ради других собой, своими интересами, склонностями, чувствами. Губить свою жизнь ради того, чтобы другие жили припеваючи. Отказываться от того, что дает радость и счастье, чтобы не причинять неудобства другим.
– Я вовсе не гублю свою жизнь, с чего вы взяли? – резко проговорила она. – И никому не жертвую склонностями и чувствами. Я счастлива и довольна жизнью!
– Тогда зачем вы пришли работать в лабораторию? – спокойно поинтересовался Алхимик.
Дарья вспыхнула. «Значит, он и правда догадался! – подумала она. – Те слова про дракона и эта фраза о желании большего… Наверное, глупо пытаться обмануть его. У него наверняка много жизненного опыта, чтобы понять, что у меня есть проблемы… Но ничто не обязывает меня ему исповедаться!»
– Думаю, это вас не касается, господин Ставрос, – ответила она, улыбнувшись, чтобы скрасить резкость ответа. – Захотела и пришла. Я вовсе не собираюсь ни перед кем отчитываться. К тому же это странная тема для светской беседы за ужином.
– Как скажете, – удивительно легко согласился сотрапезник. – Какую музыку вы любите?
Переход был столь внезапным, что Дарья невольно рассмеялась. В музыке Ставрос оказался любителем классики и – неожиданно – в особенности русской, девятнадцатого века. Дарья, к своему стыду, в этой области была довольно невежественна и тут же мысленно пообещала себе заполнить пробел в образовании. Она больше любила инструментал и – в этом она призналась с некоторым смущением – музыку из историко-приключенческих фильмов вроде «Под сенью столпа», о времени святого Даниила Столпника, или сериала «Юстиниан и Феодора». Потом разговор перешел на кино. Алхимик не являлся его страстным поклонником, но кое-какие общие любимые фильмы у них нашлись – большей частью трактующие известные древние сюжеты, вроде «Троянского коня» или «Обеда в Пританее». Впрочем, в основном говорила Дарья, Ставрос же был весьма краток в оценках и часто довольно резок. Но над самой Дарьей он не язвил и никаких намеков на ее личную жизнь не делал, так что она расслабилась и получила от общения с Алхимиком большое удовольствие.
Они уже прощались возле трамвайной остановки, когда он спросил:
– Скажите, госпожа Феотоки, если б вашему мужу предложили на два-три месяца поехать за границу, например, для участия в серии соревнований жокеев, он отказался бы или оставил бы вас с детьми здесь и поехал?
Дарья растерянно смотрела на Ставроса, не зная, что ответить и нужно ли вообще отвечать на такой дерзкий вопрос. Алхимик, иронично изогнув бровь, сказал:
– Вижу, я дал вам повод для размышления. До свидания, было приятно провести с вами вечер. – И, чуть поклонившись, он исчез в толпе.
***
Разговор с Алхимиком, от которого Дарья подсознательно ждала столь многого, не внес ясности в ее душевное состояние. Она поняла, что Ставрос догадался о ее неудовлетворенности жизнью, что сам он – человек весьма разносторонних интересов… но и только. Не так уж много она узнала о его вкусах и предпочтениях, ощущала, что прикоснулась лишь к верхушке айсберга, – и это только еще больше разожгло любопытство. Дарья не могла решить, насколько такое любопытство допустимо и не является ли ее интерес к этому человеку… чрезмерным? Кто он ей, в самом деле? Ведь их ничто не связывает!
С другой стороны, Алхимик ее разозлил. Предложенный им вариант – сменить обстановку и уехать работать в другой город – представлялся ей совершенно неприемлемым, и она не могла поверить, что Ставрос всерьез предлагал ей поработать в будущем в его лаборатории. Зачем ему это?.. Может, он просто хотел раздразнить ее, осудив жертвование собой ради других? Да еще этот прозрачный намек, что муж вовсе не стал бы отказываться от своих интересов ради нее и детей… Как Ставрос вообще смел такое говорить?! И эти слова про чувства!.. Как будто он залез к ней в душу и увидел, что там за чувства и насколько она ими кому-то «жертвует»! Что за наглость, в самом деле?!..
«Страшный циник и хам» – вспомнила она характеристику, которую Ставрос дал сам себе в разговоре с Эванной. Удобная позиция, ничего не скажешь! Попробуй, упрекни его в том, что он лезет не в свое дело, – скажет: «а я вот такой», и всё… Дарье вспомнились стихи английского поэта семнадцатого века, попавшиеся ей недавно в качестве эпиграфа к одному роману:
«А если счастлив я таким, как есть,
К чему мне ваша доблесть, ум и честь?
Несносен я, несносен буду впредь —
Не мне себя, а вам меня терпеть!»
«Пожалуй, Ставрос тоже мог бы так о себе сказать. – Она усмехнулась. – Удобно, наверное, жить по своим понятиям, ни с кем не считаясь, но что бы было, если бы все начали так жить? Покусали бы друг друга, и настала бы полная неразбериха… Какое же общество из волков-одиночек? Хорошо ему предлагать такие варианты изменения жизни, которые подойдут только для свободных, ничем не связанных людей! Как вообще он себе это представляет: что я брошу детей и на несколько месяцев уеду? Бред!.. Да ну, даже и думать об этом не буду!»
Однако кое о чем другом из всплывшего во время их беседы, Дарья не могла не думать. Она вдруг вспомнила, что той ночью, когда они с Василием объяснились в любви, толчком к объяснению послужил именно разговор о путешествиях! Тогда она сказала, что хотела бы поездить по Византии, где столько всего интересного, а он ответил, что тоже хочет попутешествовать, но не один, а с тем, в ком найдет родную душу… И что же? Единственное большое путешествие, длиной в месяц, они с мужем предприняли в первую весну после свадьбы. Потом родился Максим, а еще через год Феодора, стало не до того, да и Василий, чья карьера возницы после победы на Золотом Ипподроме быстро пошла в гору, похоже, уже позабыл об «охоте к перемене мест», и Дарье оставалось большей частью только мечтать о путешествиях… Хотя автомобиль, полученный Василием в составе второго Великого приза три с половиной года назад, расширил их возможности, дальше Каппадокии на восток и Адрианополя на запад они не заезжали. Причина была вроде бы уважительная: маленькие дети, которым тяжело переносить длительные переезды и целыми днями ходить с родителями по достопримечательностям. Но ведь они вполне могли бы оставить детей на попечение бабушки и куда-нибудь съездить вдвоем…
«Надо будет обсудить это с Василем ближе к Пасхе, – подумала Дарья. – Что там Ставрос говорил: Эдесса, Дамаск, Иерусалим… С ума сойти, я даже в Иерусалиме до сих пор не была! И в Афинах тоже, а ведь это почти вторая столица… Да, тут Алхимик, конечно, прав: нельзя бесконечно откладывать, годы-то идут…»
Что ж, спасибо Ставросу: по крайней мере, одну хорошую идею он подсказал. А в остальном… Очевидно, его способы сделать жизнь насыщенной пригодны для людей, не связанных семьей и детьми. Неизвестно, как с этим у него самого, но уж если он может себе позволить на полтора года уехать работать в другой город и посвящать почти всё свободное время исследованиям, семейные обязанности его явно не тяготят… Видимо, Дарье не стоит больше ожидать полезных советов от Алхимика, и этот последний сюжет ее лабораторной жизни надо считать исчерпанным. А значит… пора и увольняться?
Дарья думала об этом весь следующий день. Работа шла своим чередом, только Контоглу был почему-то мрачным, не улыбался и даже растерял вальяжность. Эванна на вопрос Дарьи, что с ним такое, не смогла сказать ничего вразумительного, только предположила: «Может, что-то семейное…» Ставрос за чаем имел отсутствующий вид и не принимал никакого участия в разговоре, на Дарью не глядел, а когда она вечером зашла к нему отдать ключ, поблагодарил и попрощался, едва оторвавшись от микроскопа, даже не улыбнулся. Дарье стало немного обидно. «Чего же я хотела? – одернула она себя. – Чтобы он рассыпался в комплиментах? вспомнил о вчерашнем ужине? пригласил снова?» Хотя… признаться, она вовсе не против нового приглашения. Но, впрочем, это было бы уже как-то… слишком похоже на ухаживание. И, строго говоря, мечтать о таком не следует.
По дороге домой она снова задумалась о том, что Алхимик, помимо любопытства и теперь еще негодования, вызывал у нее порой и другие ощущения. И надо, наконец, признаться себе честно: ощущения эти были совсем не такими, какие должна испытывать замужняя женщина рядом с посторонним мужчиной. И раз уже нечего ожидать, что общение со Ставросом поможет ей разобраться в своей жизни, то надо держаться от него подальше. А значит, всё в итоге опять-таки сводилось к увольнению.
Но что же потом? Она прислушивалась к себе и не могла понять, что стало с ее «внутренним демоном». Он не исчез, нет, но как будто трансформировался из неясной тоски в какое-то желание, тоже неясное. Однако появились и желания вполне определенные: например, очень хотелось путешествовать, увидеть разные византийские города и исторические памятники. Еще вдруг захотелось обновить гардероб, и после работы она отправилась на Большой Базар, где купила два новых летних костюма – один брючный, ярко-желтый, другой голубой с сине-белым узором, с юбкой ниже колен, но не до щиколоток, как она носила до сих пор. Проходя мимо ювелирных лавок, которые находились в базарном квартале сразу при входе со Средней улицы, Дарья вспомнила, что так и не спросила у Алхимика, где он покупал кулон и нельзя ли там же приобрести серьги или браслет. «Спрошу в понедельник», – подумала она.
Но с понедельника по среду Ставроса, как и Контоглу, не было в лаборатории: оказалось, оба уехали в Смирну на химическую конференцию. В четверг за чаем разговор вертелся вокруг бывших там докладов и не представилось случая заговорить с Алхимиком о чем-то другом. А в пятницу произошло событие, которое заставило Дарью позабыть об украшениях.
Анастасия принесла к чаю пирожные собственного приготовления – медовые, с фруктами и сбитыми сливками: «Решила просто так спечь, а то скоро уже Великий пост». Пирожные оказались невероятно вкусными, и Дарья, съев свое, нерешительно посмотрела на тарелку в центре стола, где красовалось последнее, украшенное аппетитной клубничиной.
– Ешь, Дарья, ешь, – засмеялась Анастасия, перехватив ее взгляд. – Тебе можно, если и потолстеешь, то в пост сбросишь!
Смущенно улыбнувшись, Дарья потянулась к тарелке, взяла пирожное… и чуть не опрокинула свою чашку. Она бы задела ее и уронила на себя, если б не Алхимик: молниеносным движением он ухватил Дарью за руку, когда ее локоть был уже в двух сантиметрах от края чашки. Дарья замерла и даже перестала дышать, когда длинные пальцы стиснули ее предплечье. Повернув голову, она недоуменно взглянула на Ставроса. Он чуть улыбнулся и сказал:
– Осторожнее! Вы едва не разлили свой чай.
Ослабив хватку, он отвел ее руку от чашки и выпустил.
– Спасибо! – пробормотала Дарья, краснея.
– Какая у вас реакция! – воскликнула Марфа, восхищенно глядя на Алхимика. – Я ведь тоже подумала, что Дарья сейчас заденет, но даже ничего сообразить не успела… Ой, что я сказала: подумала, но не успела сообразить! – Она расхохоталась.
– Вот-вот, так вы и диссертацию пишете, – проворчал Контоглу. – Думаете, а не соображаете.
Марфа обиженно надула губы, но промолчала.
– Какой же химик без быстроты реакции? – заметил Аристидис. – Медленно будешь соображать, так можно и без кожи остаться или, не дай Бог, без глаз. Конечно, техника безопасности и приборы теперь не те, что раньше, но тоже всякое бывает…
– Вот именно, – кивнул Ставрос.
Дарья принялась за пирожное, но почти не ощущала вкуса, пытаясь отдать себе отчет, почему прикосновение Алхимика, даже через одежду, так взволновало ее. Но отчет никак не вырисовывался в голове, а сердце колотилось так, будто случилось нечто из ряда вон выходящее. Хотя ничего ведь особенного, Ставрос всего лишь помог избежать неприятности, естественный жест, только… Его движение, когда он отводил ее руку в сторону, было… очень плавным, и властным, и нежным одновременно. Словно фигура танца. Дарье вдруг представилось, как Алхимик мог бы таким же движением развернуть ее к себе и… По телу волной прошел трепет, и она быстро поставила на стол чашку.
«Почему я об этом думаю?!» Дарья ощутила, как ее щеки запылали, но, к счастью, этого вроде бы никто не замечал: все увлеклись воспоминаниями о несчастных случаях, происходивших в их практике во время химических опытов. Видел ли Ставрос, что с ней творится? Боясь, как бы он о чем-нибудь не догадался, она не решалась взглянуть на Алхимика, хотя сознавала, что плохо поблагодарила его за избавление ее юбки и коленей от неприятной встречи с горячим чаем.
– И тут опыт вышел из-под контроля, и… – точно сквозь вату донесся до нее голос Йоркаса, и она вздрогнула.
Опыт вышел из-под контроля! Вот как всё это называется. Неизвестно, когда и почему это произошло, но Дарья, похоже, уже не в состоянии контролировать мысли и эмоции, которые вызывает у нее Алхимик. И к тому же не понимает, почему он так действует на нее. Но надо ли понимать это? Кажется, довольно и понимания, что она утрачивает власть над собой. «Я должна уволиться, – подумала она. – Наверное, это единственный выход».
Вечером она окончательно утвердилась в этой мысли, когда посмотрела с мужем один фильм. Хотя после упрека, брошенного Евстолией брату, они и не стали ходить в кино так же часто, как в музеи, но дома начали по пятницам смотреть вместе фильмы, а потом за поздним чаем обсуждали увиденное. Правда, Василий предпочитал кино о войне и боевики, а Дарья не любила смотреть, как люди гибнут или избивают друг друга. Ее больше тянуло на картины с приключениями, любовными историями и счастливым концом. Однако теперь она порой задумывалась о том, что счастливый конец обычно совпадал со свадьбой героев или с рождением первенца, а дальнейшее не показывали – словно бы отныне жизнь непременно потечет счастливо и безоблачно… В конце января, блуждая по интернету, Дарья наткнулась на отзыв о фильме «Право на ошибку» – как значилось в аннотации, драма рассказывала о коллизии, случившейся с героями после нескольких лет безмятежной семейной жизни, – и сегодня решила посмотреть его вместе с мужем.
Василию фильм не понравился. Точнее, снят он был хорошо и актеры играли прекрасно, но поведение героя Василий счел слишком жестоким: конечно, чувства обманутого мужа понятны, но зачем прямо-таки убивать любовника жены? Оправдать можно лишь состоянием аффекта… Но еще больше Василия возмутило поведение героини.
– Нет, я ее не понимаю! – решительно заявил он. – Чего ей не хватало в жизни? Муж любит, красивый, умный, работящий, ребенок чудесный, дом – полная чаша, любимая работа, светская жизнь… Чего ее понесло за этим ловеласом? Неужели только из-за того, что он… был так хорош в постели?
– Судя по фильму, ее муж в этом смысле тоже был неплох, – заметила Дарья, чуть покраснев. – Так что дело не в этом, мне кажется…
– А в чем? Ты поняла? Я совсем не понял. Как будто… вожжа под хвост попала, и лошадь понесло! Так бывает, конечно… с лошадьми. Но мы же люди! Должны же быть более разумные причины…