Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет

Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет
Карл Густав Юнг

Философия – Neoclassic
Карл Густав Юнг (1875—1961) – швейцарский психолог, психотерапевт, философ, социолог и культуролог – один из выдающихся ученых XX столетия, ученик Зигмунда Фрейда, основоположник аналитической психологии и психотерапии, основатель и президент Швейцарского общества практической психологии.

В предлагаемый сборник включены работы и интервью Юнга, написанные в разные годы и посвященные широкому кругу тем, так или иначе связанных с символами и их интерпретацией: о глубинной психологии и индивидуации, о связи психологии и национальности, об астрологии, алхимии и синхронистичности, а также отрывки из книги Говарда Филпа «Юнг и проблема зла», в которой он приводит свою переписку с Юнгом по самым острым и дискуссионным религиозным вопросам.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Карл Густав Юнг

Символическая жизнь. Работы разных лет

© Walter Verlag AG, Olten, 1981

© Foundation of the Works of C. G. Jung, Z?rich, 2007

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

VII[1 - Обращаем внимание читателей, что предлагаемый сборник представляет собой вторую часть тома 18 (Символическая жизнь), входящего в собрание сочинений на немецком языке, в связи с чем издатель посчитал необходимым сохранить нумерацию глав и абзацев тома 18/2. См. первую часть тома на русском языке: Юнг К. Г. Символическая жизнь. Тавистокские лекции. М.: АСТ, 2024. — Примечание издателя.]. О символизме[2 - [Сам Юнг не счел нужным записать тексты, которые приводятся ниже, однако они могут считаться подготовительными материалами к его работе «Метаморфозы и символы либидо» (1911–1912), позднее переработанной и опубликованной под названием «Символы трансформации» (1952). В переписке Юнга с Фрейдом встречаются упоминания о подобных материалах, в частности о «лекции в Херисау» (письмо 193J, абз. 3), записи которой найти не удалось; Фрейд подверг ее подробному разбору (письмо 199aF).]]

(к тому 5 собрания сочинений К. Г. Юнга; рус. изд.: Символы трансформации)

О понятии амбивалентности

Дискуссия[3 - [Выступление К. Г. Юнга на зимнем собрании швейцарских психиатров в Берне 26–27 ноября 1910 г. (см. «Сборник психоаналитических исследований», 1/5, 6, Висбаден, февраль – март 1911 г.); краткий отчет был также опубликован в «Психиатрическо-неврологическом еженедельнике» (XII/43, Халле, 21 января 1911 г.) и в «Известиях о деятельности швейцарских врачей» (XLI/6, Базель, 20 февраля 1911 г). См. также переписку Юнга с Фрейдом, письмо 222J*].К докладу Эйгена Блейлера «Об амбивалентности»; сам доклад, судя по всему, так и не был опубликован – во всяком случае, никаких следов его публикации найти не удалось. – Примеч. ред. оригинального издания. Э. Блейлер – швейцарский психиатр, ввел в употребление понятия шизофрении и аутизма. – Примеч. пер.]. К. Г. Юнг:

Понятие амбивалентности, или двойственности, способно, полагаю, стать ценным дополнением нашей терминологии. Ведь в одном и том же слове или явлении могут содержаться противоположные значения. Латинское слово Altus означает одновременно «высокий» и «глубокий». Удовольствие можно получать и от боли. Тут подразумевается не последовательность одного за другим, а одновременное присутствие одного в другом, так сказать, заданное единообразие. Я возражаю против утверждения докладчика, будто амбивалентность является движущей силой. На мой взгляд, амбивалентность – не столько движущая сила, сколько формальный признак, который мы находим повсюду. Фрейд привел множество примеров из истории языка. Современным словам тоже присуща двойственность значений. Так, например, французское sacrе означает и проклятие, и благословение; ирландское luge[4 - По всей видимости, Юнг подразумевал слово luige – «клятва», омонимом для которого выступает немецкое l?ge – ложь. См.: Fick. W?rterbuch der indogermanischen Sprachen, II, с. 257, и III, с. 374. — Примеч. ред. оригинального издания.]значит «договор»; английскому bad («плохой») соответствуют средневерхненемецкие bat и bass – «хороший». Вследствие языковой миграции слово исторически приобретает противоположное значение. В сновидениях часто используются как сходства, так и противоположности. Так, сходства чаще всего оказываются обратными по значению. Скажем, мне снилось, что я невысок ростом, с бородой, не ношу очков и уже немолод. В действительности же все ровно наоборот. Если возникает желание применить психоаналитический подход, то к нашим услугам, как и у анатомов, отменный и непротиворечивый материал из памятников Античности и свидетельств мифологии. Например, бог плодородия выступает одновременно как разрушитель (Индра[5 - Индуистский Индра – не бог плодородия, а божество грозы и дождя (впрочем, поскольку дождь поит землю влагой и тем дарит ей плодородие, утверждение автора не является откровенной натяжкой). – Примеч. пер.]). Солнце несет плодородие и разрушение. Потому-то Лев как зодиакальный знак обозначает сильный солнечный жар. Амбивалентность в мифологической преемственности вполне очевидна. Бог Один становится вожаком Дикой охоты[6 - В фольклоре германских народов Дикая охота – группа конных призраков, скачущих по небу и предвещающих какую-либо беду; «свита Одина» (также могут упоминаться какие-либо исторические личности) или самого дьявола. – Примеч. пер.] и преследует одиноких девушек на дорогах. Богиня Фрейя превращается в дьяволицу[7 - То есть признается языческим «идолом» после принятия христианства. – Примеч. ред.]. Венера же, как учат нас филологи, была признана благой и сделалась святой Вереной, покровительницей Бадена в кантоне Аргау; в древности и потом, как мы знаем, ей посвящали источники и родники. При этом, однако, имя святой Верены, или Венеры, еще носят опасные горы Веренелисгартли возле Глерниша; вспомним также Санкт-Веренакеле – имя длинного лавинного следа в Шафбурге, в горах Сентис. Дэвы (ангелы на санскрите) в персидском языке стали бесами[8 - Арийские и индуистские дэвы (дайва, дивы, дева) – небесные божества (от корня *diu – небо); на Среднем Востоке под влиянием зороастризма, осуждавшего культы иных богов, эти небесные божества превратились в злых духов (ср. рус. «див»). – Примеч. пер.]. А змея на палке отображает двойственность восприятия Христа.

Представление либидо колеблется между символами льва и змеи, между принципами сухого и влажного; то и другое – противоположные сексуальные, иначе выражаясь, фаллические символы. Мне довелось повидать изваяние Приапа в Вероне. Бог улыбается, держа в руке корзину, полную фаллосов, а другой рукой указывает на змею, которая кусает его эрегированный пенис[9 - См.: «Символы трансформации», абз. 680, а также переписку Юнга и Фрейда, письмо 215F. – Примеч. ред. оригинального издания.].

Хорошими примерами амбивалентности служат также эротические шутки – скажем, те, которые мы находим в «Золотом осле» Апулея[10 - См.: «Символы трансформации», абз. 439. — Примеч. ред. оригинального издания.]; а еще здесь нагляден язык мистицизма. Мехтильда Магдебургская[11 - Немецкая монахиня, с юных лет имела духовные видения, ей принадлежит первое известное произведение немецкой мистической литературы – трактат «Струящийся свет Божества» (Das flie?ende Licht der Gottheit, рус. пер. 2008). – Примеч. пер.]говорит: «Любовью Христовой была я смертельно изранена». Через убийство быка (в мифологии митраизма) осуществляется творение мира. «Бык – родитель змеи, а змея – родительница быка»[12 - См.: «Символы трансформации», абз. 671. — Примеч. ред. оригинального издания.]. Наши христианские религиозные идеалы тоже обращаются к этому принципу. Смерть Христа искупает человека и дарит ему вечную жизнь. Сходное воззрение встречается и в культе Митры, который имел немаловажное значение в древности и способствовал распространению христианских идей.

Обсуждение[13 - К докладу профессора фон Шпейра «Два случая своеобразного аффективного смещения», который был прочитан на том же заседании, но не опубликован. – Примеч. ред. оригинального издания.]. К. Г. Юнг:

Выражение «излить душу» для характеристики обсуждения мучительного комплекса кажется вполне уместным и важным для аналитической терапии. Этот офицер, когда чувствовал, что комплекс готов возобладать над его разумом, командовал: «Смирно! Стой! Шесть шагов назад – шагом марш!» Всякий раз он испытывал немалое облегчение от такой объективации своей болезни.

Обсуждение[14 - К докладу Франца Риклина «О так называемом всемогуществе мыслей при навязчивом неврозе», который был прочитан на том же заседании, но не опубликован. – Примеч. ред. оригинального издания. Ф. Риклин – швейцарский психоаналитик и соратник Юнга, который принимал деятельное участие в издании собрания сочинений автора. – Примеч. пер.]. Ссылаясь на детскую психологию и ее значимость для понимания сути жертвоприношений, К. Г. Юнг рассказал о «Клубе Тантала», основанном несколькими молодыми людьми ради отправления сексуальных мистерий. На эмблеме клуба изображен мужчина, подвешенный к виселице на веревке, что была привязана к его пенису и носу. Себя эти молодые люди считали приносимыми в жертву мучениками, подобными Танталу, которого боги обрекли вечно страдать от невозможности удовлетворить самые пылкие желания[15 - В греческой мифологии Тантал, бывший любимец богов, в наказание за святотатство (известны сразу несколько версий его преступления) был низвергнут в преисподнюю, где он обречен испытывать нестерпимые муки голода и жажды: по Гомеру, он стоит по горло в воде, но не может напиться, а спелые плоды на ветвях поблизости отдаляются, едва он протягивает к ним руки. – Примеч. пер.].

Замечания о символизме

Исходя из противопоставленности истерических фантазий и домыслов при раннем слабоумии, докладчик отметил, что для лучшего понимания вторых необходимо привлекать исторические параллели, поскольку при раннем слабоумии пациент страдает от «воспоминаний всего человечества». В отличие от истерии, он поневоле обращается к древнейшим образам универсального значения, пускай на первый взгляд те кажутся со стороны невразумительными.

Случай 34-летней женщины-невротика наглядно показывает, как личную фантазию возможно описать и истолковать с привлечением исторического материала. Фантазия пациентки связана с мужчиной, которого она безответно любит: он видится ей подвешенным за гениталии. Ту же фантазию находят у девятилетнего мальчика, уже как символическое выражение его нереализованного либидо («Вольно, и больно, и скорбь хороша…»[16 - [Краткое изложение доклада Юнга под неустановленным названием на Третьем психоаналитическом конгрессе в Веймаре, 21–22 сентября 1911 г.; составлено Отто Ранком. Тезисы выступлений участников Конгресса публиковались в «Сборнике психоаналитических исследований», XX/2, Висбаден, 1911, с. 101–104. Рукопись доклада Юнга не найдена.]Гёте И. В. Эгмонт. Действие третье, песня Клерхен / Пер. Ю. Верховского. Юнг чуть перефразирует цитату – у Гёте дословно «долго и в страхе» (Langen und Bangen), а в докладе прозвучало «повиснув и в страхе» (Hangen und Bangen). – Примеч. ред.]). Эта фантазия, если учитывать соответствующие этнографические сведения и мифологические параллели жертвоприношения бога весны через повешение или освежевание, обозначает жертву сексуальности, за которую человек крепко держится и от которой не может избавиться; в древних культах Великой Матери эта жертва преподносилась как жертвоприношение фаллоса[17 - О параллелях см.: «Символы трансформации», статьи «Аттис» и «Кастрация». – Примеч. ред. оригинального издания.].

VIII. Два очерка по аналитической психологии

(к тому 7 собрания сочинений К. Г. Юнга; рус. изд.: Аналитическая психология)

Адаптация, индивидуация и коллективность[18 - [Два машинописных текста, найденных в 1964 г. в архиве Психологического клуба в Цюрихе. На обоих почерком Юнга проставлена дата «Окт. 1916 г.». Скорее всего, это подготовительные материалы к лекции.]]

1. Адаптация

А.?Психологическая адаптация состоит из двух процессов:

1. Адаптация к внешним условиям.

2. Адаптация к внутренним условиям.

Под внешними условиями понимаются не только условия окружающего мира, но и сознательные суждения индивидуума по поводу объективно существующих предметов и явлений.

Под внутренними условиями понимаются те факты или данные, которые навязываются внутреннему восприятию индивидуума бессознательным, независимо от сознательных суждений и даже порой вопреки таковым. Следовательно, адаптация к внутренним условиям является адаптацией к бессознательному.

Б.?При неврозе процесс адаптации нарушается, или, скорее, можно утверждать, что невроз сам по себе выступает как нарушенный или ослабленный процесс адаптации, принимая две основные формы:

1. Нарушение адаптации к внешним условиям.

2. Нарушение адаптации к внутренним условиям.

В первом случае снова нужно различать две принципиально несходные ситуации:

1. Адаптация к внешним условиям нарушается, потому что субъект пытается приспособиться целиком и полностью ко внешнему, совершенно пренебрегая внутренним и тем самым нарушая равновесие процесса адаптации.

2. Нарушение возникает в результате преимущественной адаптации к внутреннему.

Точно так же адаптация к внутренним условиям может нарушаться двумя способами:

1. Всепоглощающей адаптацией к внешнему.

2. Пренебрежением к внешнему ради адаптации к внутреннему.

В. Энергетика адаптации. Указанные соображения понуждают изучить энергетику процесса адаптации. Когда либидо, вкладываемое в ту или иную функцию, невозможно уравновесить выполнением этой функции, оно будет накапливаться до тех пор, пока не достигнет значения, превышающего значение соседней функциональной системы. Затем начинается процесс уравновешивания ввиду наличия потенциала. Энергия как бы перетекает в другую систему. Поэтому, когда адаптации к внутреннему не происходит, предназначенное для этой цели либидо накапливается до тех пор, пока не начинает перетекать из системы внутренней адаптации в систему внешней адаптации, а в результате характеристики внутреннего приспособления переносятся на внешнюю, то есть в отношение индивидуума к реальному миру вмешиваются фантазии. Наоборот, когда система внешней адаптации перетекает в систему внутренней адаптации, характеристики первой переносятся на вторую и воздействуют на функцию восприятия реальности.

Г. Адаптация в анализе. С точки зрения анализа адаптация заслуживает отдельного рассмотрения. При анализе, как показывает опыт, обыкновенно, если не принимать в расчет совершенно исключительные обстоятельства, главным является именно анализ. Нет, разумеется, никакого категорического императива, который понуждает признавать анализ главным; судя по обобщенному опыту, просто так выходит, что анализ занимает первое место. Следовательно, важнее всего приспособиться к анализу, и для одного пациента способом адаптации становится личность аналитика, а для другого – «аналитическая идея». Причем цель в любом случае состоит в том, чтобы завоевать доверие: тот, кто вначале бессознательно не доверяет собеседнику, прежде всего стремится удостовериться в личности аналитика; а тот, кто одержим стремлением получить сведения о надежности мышления, жаждет понять основные идеи.

По ходу анализа пациенты первого типа должны естественным образом обретать понимание идей, а пациенты второго типа – учиться доверять аналитику.

Когда адаптация заходит настолько далеко, обычно считается, что анализ благополучно завершен, ведь его основной целью и требованием со стороны пациента является восстановление душевного равновесия. На самом деле против такого мнения возразить нечего.

Однако опыт учит, что в ряде случаев, причем не так уж и редко, требования начинает предъявлять бессознательное, которое выражает себя прежде всего посредством чрезвычайной силы переноса, а также посредством соответствующего воздействия на жизнь пациента. Может показаться, что этот усиленный перенос отражает потребность в углубленной адаптации к аналитику, и на данный момент его следует трактовать как таковой, хотя на самом деле перед нами сверхкомпенсация сопротивления аналитику, ощущаемого как иррациональное. Это сопротивление возникает вследствие стремления к индивидуации, которое противоречит всякому приспособлению к другим. Но поскольку утрата прежнего личностного соответствия означала бы для пациента разрушение эстетического и морального идеала, первым шагом к индивидуации оказывается ощущение трагической вины. Накопление вины требует искупления. Аналитик не может предлагать искупление, иначе произойдет только восстановление личностного соответствия пациента. Вина и ее искупление требуют новой коллективной функции: прежде объект веры и любви, то есть образ аналитика, виделся олицетворением всего человечества, а теперь само человечество занимает место аналитика, дабы взять на себя бремя искупления вины индивидуации.

Индивидуация отсекает индивидуума от личного соответствия и, следовательно, от коллективности. Это вина, которую индивидуум как бы препоручает миру, это вина, которую он должен попытаться искупить. Он должен предложить выкуп за себя, то есть должен отыскать такие ценности, которые будут полной заменой его отсутствию в коллективной личной области. Без этого производства ценностей окончательная индивидуация аморальна и, более того, самоубийственна. Индивидуум, неспособный создавать ценности, должен сознательно принести себя в жертву духу коллективного соответствия. При этом он волен выбирать коллектив, которому приносится жертва. Только в той мере, в какой человек создает объективные ценности, он способен и может индивидуализироваться. Каждый дальнейший шаг к индивидуации порождает новую вину и требует нового искупления. Итак, индивидуация возможна лишь до тех пор, пока производятся замещающие ценности. Индивидуация – это исключительное приспособление к внутренней реальности и, следовательно, якобы «мистический» процесс. Искупление есть приспособление к внешнему миру. Его нужно предлагать внешнему миру заодно с просьбой принять.

Индивидуум не вправе априорно притязать на какое-либо уважение. Ему приходится довольствоваться тем уважением, которое приходит извне, посредством создаваемых им самим ценностей. Общество не только по праву, но и по обязанности осуждает того, кто не способен создавать ценности на замену, и справедливо видит в нем дезертира.

Поэтому когда требование индивидуации возникает в анализе под маской исключительно сильного переноса, оно подразумевает прощание с личным соответствием коллективу, переход в одиночество, в обитель внутреннего «Я». Во внешнем мире остается только тень личности. Отсюда презрение и ненависть, исходящие от общества. Но внутренняя адаптация ведет к освоению внутренних реалий, из которых извлекаются ценности для возмещения ущерба коллективу.

Индивидуация остается мнимой до тех пор, пока не создаются позитивные ценности. Тот, кому недостает творческой силы, должен восстановить коллективное соответствие группе по своему выбору, иначе так и останется пустым расточителем и болтуном. Тот, кто создает непризнанные ценности, принадлежит к числу презираемых, и виноват в том он сам, ведь общество вправе ожидать от всякого индивидуума реализуемых ценностей. Существующее общество всегда является важнейшим условием переходного этапа, через который проходит все мировое развитие, и оно требует от каждого человека высочайших достижений сотрудничества.