Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет

2. Индивидуация и коллективность

Индивидуация и коллективность – пара противоположностей, две расходящиеся судьбы. Они связаны друг с другом чувством вины. Индивидуум ввиду коллективных требований должен стремиться к индивидуации, прилагая необходимые трудовые усилия на благо общества. В той мере, в какой это возможно, возможна и индивидуация. Тот, кто не способен на подобное, должен непосредственно подчиняться коллективным требованиям, то есть требованиям общества; точнее, он будет принужден к тому автоматически. Общество настаивает на подражании, на сознательном тождестве, на следовании общепринятым правилам и допустимым манерам. Только предлагая полную замену, индивидуум освобождается от этого гнета. Очень и очень многие поначалу совершенно неспособны предложить замену и тем самым вынуждены двигаться по проторенной дорожке. Если оттолкнуть их в сторону, они будут беспомощно суетиться, и здесь поможет только другой предписанный путь. Такие люди могут обрести уверенность в своих силах лишь после очень долгого подражания одной из выбранных моделей поведения. Человек, который в силу особых способностей имеет право на индивидуальность, должен мириться с презрением общества до тех пор, пока не сможет предложить полную замену. Таких людей мало, а индивидуация как таковая исключает любое нарушение норм коллективного соответствия до появления замены, причем ее объективная ценность должна быть признана коллективом. Человеческие отношения устанавливаются автоматически на основе признанных замен, поскольку либидо общества прямо на это направлено. Без замен все попытки соответствия обречены на провал.

Благодаря подражанию происходит восстановление собственных ценностей индивидуума. Если подражание почему-либо невозможно, восстановление пресекается в зародыше. Индивидуум напуган и беспомощен. Если подражание – требование аналитика, если аналитик настаивает на нем ради адаптации, то ценности пациента вновь оказываются под угрозой, поскольку подражание есть автоматический процесс, следующий собственным законам, длящийся столько, сколько необходимо, и заходящий настолько далеко, насколько это необходимо. Оно имеет вполне определенные пределы, о которых аналитик никогда не узнает. Через подражание пациент учится индивидуации, ибо подражание восстанавливает его личные ценности.

Коллективную функцию можно разделить на две, которые с «мистической», или метапсихологической, точки зрения тождественны друг другу:

1. Коллективная функция по отношению к обществу.

2. Коллективная функция по отношению к бессознательному.

Бессознательное, как и коллективная психика, является психологическим представителем общества. Persona[19 - Здесь: (сознательная) личность (лат.). – Примеч. ред.]не может иметь никакого отношения к бессознательному, она коллективно ему тождественна, будучи сама коллективной. Следовательно, ее нужно уничтожить, иными словами, возвратить в бессознательное. Отсюда возникает индивидуальность как полюс, характеризующий бессознательное, а то, в свою очередь, порождает противоположный полюс – представление о Боге.

Индивидууму предстоит обрести цельность, оторвавшись от Бога и став целиком самим собой. Тем самым он в то же время отделяет себя от общества. Внешне он погружается в уединение, но внутренне проваливается в ад, в отчужденность от Бога. Так складывается и усугубляется чувство вины. Чтобы искупить эту вину, индивидуум как бы передает все благое в себе своей душе, душа предъявляет это благое Богу (поляризованному бессознательному), а Бог возвращает дар (продуктивную реакцию бессознательного), который душа предлагает индивидууму и который индивидуум далее распространяет на человечество. Но может быть иначе: чтобы искупить вину, индивидуум жертвует высшим благом, отдает свою любовь не душе, а человеческому существу, замещающему душу, и уже от того любовь идет к Богу и через него возвращается к любящему – но только до тех пор, пока этот посредник готов замещать собой душу. Обогатившись таким образом, любящий начинает отдавать своей душе благо, которое получил, и он снова получит дар от Бога, если ему суждено подняться так высоко, чтобы встать в одиночестве перед Богом и перед человечеством.

Итак, индивидуум может выполнять свою коллективную функцию, либо отдавая любовь душе и тем как бы выкупая себя у общества, либо обращаясь к посреднику, через человека, который передает ему этот дар Бога.

Но и здесь имеется разлад между коллективностью и индивидуацией: если либидо переходит в бессознательное, то куда меньше энергии достается человеческому существу; а если оно попадает в человека, то куда меньше выпадет усвоить бессознательному. Впрочем, когда либидо переходит к человеку, если это настоящая любовь, то перед нами ровно то же самое, что случилось бы, перейди либидо прямиком в бессознательное, ведь другой человек столь ярко и полно олицетворяет бессознательное (если, конечно, этот другой человек действительно любим).

Лишь тогда любовь наделяет его качеством посредника, которым иначе, сам по себе, он ничуть не обладает.

Предисловие к книге «О психологии бессознательного» на венгерском языке

Выполненный доктором Петером Надем венгерский перевод моей работы «О психологии бессознательного»[20 - [См.: Bevezetes a Tudattalan Pszichologiajaba / Пер. Петера Надя. Будапешт: изд-во Bibliotheca, 1948.]См. том 7 собрания сочинений К. Г. Юнга; рус. изд.: Юнг К. Г. Аналитическая психология. М.: АСТ, 2022. — Примеч. ред.], тщательно сопоставленный и проверенный доктором Иоландой Якоби, заслуживает, смею думать, пристального внимания, поскольку это вообще первая венгерская публикация моих сочинений. Не считая нескольких переводов на русский, одна из моих ранних книг теперь впервые увидит свет на языке народа Восточной Европы. Я в долгу перед доктором Якоби, которая не только сделала возможным это издание, но и принимала непосредственное участие в подготовке данной книги к публикации, вносила полезные предложения и давала ценные советы. Благодаря ее добросовестному сотрудничеству венгерское издание получило указатель, которого нет в издании швейцарском, а также краткий глоссарий с разъяснением терминологии, нередко вызывающей затруднения с пониманием в силу своей новизны.

Мне особенно приятно, что моя книга теперь будет доступна в Венгрии, в стране, из которой снова и снова поступают свидетельства живейшего интереса к моим изысканиям. Этим предисловием я надеюсь хоть немного уменьшить свой долг благодарности и признательности, пусть косвенно. Среди множества моих учеников, которые все родом из западной половины мира, доктор Якоби – первая из Венгрии; она долгие годы трудилась под моим личным руководством в Цюрихе и приобрела глубокие знания в чрезвычайно обширной и сложной области знаний – в психологии бессознательного. В своей книге «Психология К. Г. Юнга»[21 - См. ниже: абз. 1121. — Примеч. ред.], которая представляет собой отличное введение в мои исследования, доктор Якоби убедительно это доказывает, а ее знания вдобавок служат порукой в точности и верности перевода, столь необходимых качеств в работе со столь деликатным материалом, как психология бессознательного.

Я вовсе не ставил себе целью дать исчерпывающее изложение темы; мне хотелось всего-навсего познакомить читателя с основными проблемами психологии бессознательного, причем в пределах, непосредственно установленных клиническим опытом. Поскольку, повторюсь, это не более чем введение, текст лишь намекает на многочисленные связи психологии бессознательного с историей человеческой мысли, с мифологией, религией, философией, психологией первобытных людей и всем остальным.

К. Г. Юнг

Кюснахт, Цюрих, январь 1944 г.

IX. Динамика бессознательного

(к тому 8 собрания сочинений К. Г. Юнга)

Предисловия к работе «О психической энергии и сущности сновидений»[22 - Исходное название: «Об энергии души и другие психологические исследования». – Примеч. ред. оригинального издания.]

Первое издание (1928 г.)

В этом томе, втором из сборника «Психологических исследований»[23 - Под редакцией К. Г. Юнга. См. раздел «Дополнения» в настоящем издании, абз. 1825. — Примеч. ред.], опубликованы четыре мои статьи, три из которых прежде выходили только на английском языке[24 - «Общие аспекты психологии сновидений» (General Aspects of Dream Psychology, первое название The Psychology of Dreams) в: Collected Papers on Analytical Psychology (1916); «Инстинкт и бессознательное» (Instinct and the Unconscious) в: British Journal of Psychology, X/1 (1919); «Психологические основания веры в духов» (The Psychological Foundations of Belief in Spirits) в: Proceedings of the Society for Psychical Research, XXXI/79 (Лондон, май 1920). См. том 8 собрания сочинений автора. – Примеч. ред. оригинального издания. Рус. изд. см.: Юнг К. Г. Динамика бессознательного. М.: АСТ, 2022. — Примеч. ред.]. Одна из статей посвящена до сих пор вызывающей споры проблеме толкования сновидений, тогда как две другие рассматривают важнейший, на мой взгляд, вопрос психологии – фундаментальные психические факторы, динамические образы, которые, как мне кажется, выражают природу психической энергии. Моя идея психической энергии, впервые выдвинутая в работе «Метаморфозы и символы либидо»[25 - Переработанное издание: «Символы трансформации» (1952). – Примеч. ред.](1912), встретила такое сопротивление и непонимание, что мне показалось целесообразным вновь обратиться к этой теме, причем уже не с практической точки зрения, а попытаться осмыслить ее теоретически. Поэтому читателю нет нужды беспокоиться, будто ему снова расскажут то же самое.

К. Г. Юнг

Кюснахт, Цюрих, 1928 г.

Второе издание (1948 г.)

Статьи в настоящем сборнике представляют собой попытку внести некоторую упорядоченность в хаотическое изобилие психических явлений посредством идей и понятий, распространенных в других областях научных исследований за пределами психологии. Поскольку наши психологические знания все еще пребывают в зачаточном состоянии, нас должны в первую очередь интересовать элементарные понятия и группы фактов, а не отдельные затруднения из числа тех, которыми изобилуют истории болезней и которые никогда не удается объяснить полностью. Фрейдовская «модель» невроза и сновидений лишь отчасти позволяет истолковать эмпирический материал. Будучи психологами-клиницистами, мы должны стремиться к совершенствованию наших методов и психологических теорий, потому, в частности, что «академические» психологи отказались изучать бессознательное эмпирически. Так что на долю психолога-клинициста теперь выпадает и более глубокое исследование компенсаторных отношений между сознанием и бессознательным, чрезвычайно важных для понимания психики в целом.

За исключением ряда мелких исправлений, я не внес в текст никаких кардинальных изменений. Общее количество статей возросло до шести, поскольку я добавил в сборник краткий «Обзор теории комплексов» и свою недавнюю исследовательскую работу «О природе сновидений»[26 - См. на русском языке указанный сборник «Динамика бессознательного». – Примеч. ред.].

К. Г. Юнг

Кюснахт, Цюрих, май 1947 г.

О галлюцинациях[27 - [Выступление на заседании Швейцарского общества психиатров в Прангинсе под Женевой в 1933 г. Первая публикация: Schweizer Archiv f?r Neurologie und Psychiatrie, XXXII (Цюрих, 1933).]]

Галлюцинация – не просто патологическое явление, оно довольно часто встречается и у нормальных людей. История пророчеств, а также опыт первобытных людей показывают, что психическое содержание нередко поступает в сознание в галлюцинаторном облике. В этом отношении достойна внимания только форма, а не функция, которая есть не что иное, как то, что принято называть «мозговой волной» (Einfall). Как указывает само упомянутое слово, этому явлению присуща определенная спонтанность, как будто психическое содержание живет собственной жизнью и пробивается в сознание по собственному желанию. Эта особенность, по всей видимости, объясняет ту легкость, с которой «мозговые волны» приобретают галлюцинаторный облик. Обыденная речь тоже знакома с этими переходами от «мозговых волн» к галлюцинациям. Нам случается изъясняться по-разному; самый простой вариант – «Я подумал»; выражение «Мне пришло на ум» уже сильнее, а далее идет по нарастающей, так сказать: «Словно внутренний голос подсказал», «Словно меня кто-то окликнул», «Я слышал совершенно отчетливо».

Галлюцинации такого рода обычно исходят от по-прежнему подсознательной, более зрелой личности, которая пока не способна обрести непосредственное сознание, о чем свидетельствуют наблюдения за сомнамбулами. У первобытных знахарей галлюцинации суть плоды подсознательного мышления или интуиции, которая еще не в состоянии стать осознанной.

Предисловие к книге Шлейха «Чудо души»

Когда спустя много лет я вновь взялся за труды Карла Людвига Шлейха[28 - [Первое издание: Берлин, 1934.]К. Л. Шлейх – немецкий хирург, первым стал применять местную анестезию. – Примеч. ред. оригинального издания.] и попытался воспроизвести посредством выразительного образа духовный мир этого замечательного мыслителя, то мне на ум настойчиво стало приходить другое неизгладимое впечатление, оставленное другим выдающимся человеком – он разительно отличался от Шлейха и одновременно был очень на него похож; я имею в виду Парацельса. Казалось бы, странно их объединять – что общего у современника гуманистов Парацельса и у Шлейха, устремленного в будущее? Их разделяют четыре столетия духовного развития, не говоря уже о том, что это были совершенно разные личности. Сама идея сходства была бы попросту нелепой, если бы не моя приверженность к выявлению сродства противоположностей. Прежде всего знаменательным выглядел тот факт, что Парацельс стоял у истоков нынешней медицины, а Шлейх воплощал собой ее расцвет. Оба могут считаться типичными представителями переходного периода – и революционерами. Парацельс расчистил дорогу научной медицине, порой пребывая, конечно, во власти вековых анимистических верований, однако остро и живо предчувствуя наступление эпохи, когда неуловимые ценности души будут заменены материализмом масс. Шлейх же был революционером иного толка. При всей своей несомненной увлеченности анатомическими и физиологическими исследованиями он смело и даже дерзко обратился к той самой области психического, от которой Парацельс, повинуясь велениям своего времени, не слишком охотно отвернулся. Оба энтузиаста воодушевлялись собственными видениями, оптимистически доверяли всему вокруг, радовались своим надеждам на лучшее; оба выступали пионерами нового духовного мировоззрения, шли к головокружительной цели уверенно и неустрашимо. Оба бесстрашно всматривались в сверхчеловеческие метафизические бездны и искренне верили в вечные образы, глубоко запечатленные в человеческой психике. Путь Парацельса привел к признанию божественной, по сути, дохристианской prima materia[29 - Первичной материи (лат.). – Примеч. ред.], или «гилиастра»[30 - См. работу автора «Парацельс как духовное явление» (т. 13 с/с на немецком языке), абз. 170 и далее. – Примеч. ред. оригинального издания. Гилиастр – здесь: «первородная сила». – Примеч. ред.]. Шлейх, начав с изучения сети кровеносных сосудов и лабиринта нервных окончаний, двигался по ганглиозной лестнице симпатической нервной системы к трансцендентальной душе, которая предстала перед ним во всей своей поистине платоновской славе «занебесного места»[31 - В диалоге «Федр» Платон вкладывает в уста Сократа следующее замечание: «Занебесную область не воспел никто из здешних поэтов, да никогда и не воспоет по достоинству. Она же вот какова (ведь надо наконец осмелиться сказать истину, особенно когда говоришь об истине): эту область занимает бесцветная, без очертаний, неосязаемая сущность, подлинно существующая, зримая лишь кормчему души – уму; на нее-то и направлен истинный род знания» (перевод А. Егунова). – Примеч. ред.]. Оба они вдохновлялись бурными событиями эпохи упадка и перемен. Оба родились не в свое время и были эксцентричными личностями, на которых общество смотрело косо. Что ж, современники великих всегда мало что понимают, им невдомек, откуда берется тот неприличный, по их мнению, восторг, что обуревает великих людей, – восторг, обусловленный не столько темпераментом, сколько предвкушением новой эпохи. Вспомним, сколь осуждающе взирали современники на неистового Ницше! Зато ныне мы уверены, что о нем никогда не забудут. Вот и Парацельса, кстати, спустя четыреста лет норовят благодарно воскресить и рядят в современные одежды. Какая участь уготована Шлейху? Мы знаем, что ему виделось единое представление психических и физических процессов в организме; сегодня это представление во многом движет медицинскими и биологическими исследованиями. Отчасти ему мешала терминология, унаследованная от эпохи научного материализма, но все же он сумел вырваться за узкие рамки депсихизированной материальности и переступить через преграду тернистых предрассудков об отделенности души от тела. Разумеется, он ничего не знал о моих собственных усилиях, которые долгое время оставались неизвестными научной общественности в Германии, но в целом мы стояли с ним плечом к плечу, сражаясь за признание души как фактора sui generis[32 - Здесь: самостоятельного (лат.). – Примеч. ред.], и тем самым прокладывали новый путь для психологии, ранее вынужденной пренебрегать психикой.

Научный прорыв, к которому был причастен Парацельс, вывел человечество из пелены средневековой схоластики в неведомый науке той поры мир материи. Это несомненная заслуга, и наша медицина навеки в долгу перед Парацельсом. Что же касается Шлейха, вовсе не частные открытия, методы или выведенные им правила придают ему значимость в наших глазах; куда важнее шаг вперед, в новое поле будущего, где совокупность известных фактов предстает в ином свете. Посредством синтеза накопленных в предыдущие эпохи знаний и через поиск точки зрения, позволяющей обозреть целое, он преуспел в стремлении вырваться из колдовского круга чистой эмпирики и подступился к основаниям эмпирического метода как такового (о котором большинство людей попросту не подозревает). Я имею в виду определяющие для организма взаимоотношения химии тела и психической жизни. Парацельс в конечном счете склонился к «химизму», вопреки своей уверенности в том, что над мирозданием господствует дух. Шлейх четыреста лет спустя пришел к пониманию психической одушевленности и тем возвысил психику, ранее снисходительно считавшуюся чем-то вспомогательным, до положения auctor rerum[33 - Творца мироздания (лат.). – Примеч. ред.]. Смело и решительно он выстроил новую иерархию телесного устройства человека. «Рудиментарная» симпатическая нервная система, этот будто бы случайный клубок ганглиозных узлов, поразительно целенаправленно регулирующих вегетативные функции организма, сделалась «матерью» спинномозговой системы, венцом и чудом которой выступает мозг, для нашего зачарованного взора – управитель всех телесных процессов. Более того, для Шлейха симпатическая система была таинственным «космическим нервом», подлинным «идеопластом»[34 - От фр. idеoplastique – духовное переосмысление природных объектов. – Примеч. ред.], исходным и непосредственным воплощением Мировой Души, которая создает и поддерживает тело, которая существовала до того, как появились привычные нам тело и разум. В результате «гилиастр» Парацельса лишается своей непостижимой творческой тайны, а осязаемость материи, в которую столь горячо верили, которая казалась столь убедительной для чувств, вновь растворилась в Майе[35 - В индийской философии майя (или Майя) – особая сила, скрывающая истинный мир («пелена майя»), преходящая иллюзия, которую надлежит рассеять. – Примеч. пер.], в простой эманации изначальной мысли и воли, из-за чего все иерархии и ценности потребовали пересмотра. Неосязаемое, или психика, стало основой, а «сугубо растительная» симпатическая система превратилась в хранилище немыслимых творческих тайн, в проводника животворящей Мировой Души, сделалась, если угодно, архитектором мозга, новейшего творения вечносущей творческой воли. За ошеломляющим величием спинномозговой системы, которая, как проводник сознания, по-видимому, тождественна психике как таковой, скромно пряталась симпатическая система, или «психика» в более глубоком и всеобъемлющем смысле, не просто взаимодействие кортикальных волокон. Несмотря на свою количественную и качественную незначительность, эта психика существенно превосходит собственно сознание как по глубине, так и по размаху мышления; вдобавок она куда менее беззащитна перед воздействием эндокринной системы с ее «зельями», она сама целеустремленно и упорно создает магические секреции.

Парацельс трудился над выведением в алхимической реторте сильфид и суккубов из корней мандрагоры[36 - Известно, что Парацельс делил стихийных духов на четыре категории: гномы (духи земли), ундины (духи воды), сильфы (духи воздуха) и саламандры (духи огня). Суккубы – бесовки, олицетворения похоти и разврата. – Примеч. пер.], над изготовлением амулетов палача и чернейших народных лекарств[37 - Сама деятельность палача (постоянное соприкосновение с насильственной смертью) побуждала к суеверному стремлению «защитить душу» всевозможными амулетами. – Примеч. пер.], заявляя, будто познает истину, а Шлейх велеречиво изъяснялся на языке «мозговой мифологии» довоенной эпохи, однако, тем не менее, сумел проникнуть в сокровенные глубины человеческой психики, ведомый интуицией, не осознавший своих поступков. Бурное воображение трансформировало фигуры его речи в формы, которые на самом деле, о чем он и не догадывался, были архетипами коллективного бессознательного; эти фигуры появляются везде, где интроспекция пытается погрузиться в глубины психики – к примеру, в индийской и китайской йоге[38 - Имеются в виду даосские практики телесного и духовного развития. – Примеч. пер.].

Если коротко, Шлейх был первопроходцем не только в области соматической медицины, но и в области глубинной психологии, на границах с областью вегетативных процессов тела. Это, без сомнения, самая темная область из всех, которую научные исследования долгое время тщетно пытались прояснить. Именно указанная тьма очаровала Шлейха и обернулась целым потоком творческих идей. Пусть он не опирался на какие-либо новые факты, эти его идеи, безусловно, будут подталкивать ученых к новым толкованиям и новым способам наблюдения. Как показывает история науки, прогресс познания не всегда состоит в открытии фактов; столь же часто он заключается в открытии новых направлений исследований и в формулировании гипотетических точек зрения. В частности, Шлейх неустанно повторял, что психика распространена по всему человеческому телу, что она зависит больше от крови, чем от серого мозгового вещества. Это поистине блестящая идея, ее значение трудно переоценить. Она позволила сделать ряд выводов об обусловленности психических процессов, и я сумел независимо подтвердить эти выводы моей собственной исследовательской работой. Имеются в виду главным образом исторические факторы, определяющие психический фон, как учит моя теория коллективного бессознательного. То же самое можно сказать и о загадочной связи между психикой и географической местностью (Шлейх увязывал эту особенность с различиями в питании, причем его доводы не следует немедленно отбрасывать как наивные и устаревшие). Если принять во внимание замечательные психические и биологические изменения, свойственные европейским иммигрантам в Америке[39 - См. работы автора: «О роли бессознательного», абз. 18; «Душа и земля», абз. 94 и далее; «Затруднения американской психотерапиии», абз. 947 и далее (том 10 с/с]. — Примеч. ред. оригинального издания. Рус. изд.: Юнг К. Г. Цивилизация в переходное время. М.: АСТ, 2023. — Примеч. ред.], то само собой напрашивается заключение, что в этом вопросе науке еще только предстоит по-настоящему разобраться.

Хотя мысль и язык Шлейха всецело зависели от телесности, он, повторю, был буквально околдован бестелесной природой психики. В сновидениях его поражала внепространственность и вневременность ночных грез, а истерия была для него «метафизической проблемой», ведь «идеопластические» способности бессознательной психики нигде не проявлялись столь же ощутимо, как при неврозах. С удивлением он взирал на телесные изменения, внушаемые человеку бессознательным при истерии. По этому почти детскому изумлению видно, сколь неожиданными были для него подобные наблюдения, пусть для психопатолога они уже давно не в новинку. Еще можно оценить воззрения того поколения медиков, к которому принадлежал Шлейх; это поколение, ослепленное предрассудками, привыкшее пренебрегать воздействием психики на тело, делая первые робкие шаги в психологии, полагало, что без психики вполне можно обойтись. С учетом указанного недостатка в психологических знаниях тем более поразительно, что Шлейх – это и вправду немалое достижение – вообще смог признать существование психики и сумел пересмотреть понимание биологической причинности. Его выводы кажутся психологу избыточно радикальными или, во всяком случае, чрезмерно смелыми, поскольку они вторгаются в области, которые философская критика должна выводить за пределы человеческого понимания.

Ограниченные познания Шлейха в психологии и тот восторг, с которым он предавался интуитивным спекуляциям, сказывались на некоторой ограниченности его размышлений и оборачивались мелкими погрешностями. Например, он не допускал продолжения психических процессов во сне, а последний воспринимал через призму материалистических предрассудков. Также он не задавался вопросами о философских и моральных проблемах, отождествляя совесть с гормональной функцией. Здесь Шлейх отдавал дань научному прошлому и духу вильгельминизма[40 - Имеется в виду период в истории Германии – с ухода в отставку канцлера О. фон Бисмарка (1890) и до отречения императора Вильгельма II от престола (1918). Этот период считается своего рода «золотым веком» в культурной истории Германии, сопоставимым с Викторианской эпохой в Великобритании, но само слово «вильгеминизм» имеет негативный оттенок, поскольку подразумевает преувеличение достижений в ущерб фактическому положению дел. – Примеч. пер.], когда авторитет науки возрос до слепой самонадеянности, а интеллект превратился в хищного зверя. При всем том он предельно ясно видел, что медицина, сосредоточенная исключительно на теле и не воспринимающая живого человека в его цельности, обречена на прозябание. По этой причине он перестал изучать простые факты и использовал свои познания в биологии для того, чтобы составить более широкое и дерзновенное представление, отвергающее досадные огрехи устаревшего материализма. Девятнадцатый век сделал все возможное для дискредитации психики, и величайшее достижение Шлейха состоит в том, что он четко и наглядно показал психическое наполнение жизненных процессов. Его работы могут послужить введением в революционный пересмотр нашего текущего мировоззрения, благодаря чему мы сбросили с плеч смирительную рубашку академической специализации.

К. Г. Юнг

Предисловие к книге Якоби «Психология К. Г. Юнга»[41 - [Jolande Jacobi. Die Psychologie von C. G. Jung (Цюрих: Rascher, 1940).]]

Полагаю, что книга, которую вы держите в руках, отвечает общей потребности, которую сам я до сих пор не был в состоянии удовлетворить, – потребности в кратком изложении содержания моих психологических теорий. Мои усилия в области психологии были, по существу, новаторскими и не оставляли мне ни времени, ни возможности систематически их излагать. Доктор Якоби взяла на себя эту трудную задачу и добилась удачного результата, сумела предложить читателю обзор, избавленный от гнета технических подробностей. Этот краткий обзор затрагивает, по крайней мере, все существенные моменты моих теорий, так что читатель без труда, используя сноски и библиографию моих сочинений, сможет отыскать необходимое для себя. Дополнительным достоинством текста является наличие схем, помогающих понять отдельные функциональные связи.

Меня особенно радует то, что автору удалось избежать каких-либо указаний на то, что мои исследования якобы складываются в доктринальную систему. Вообще изложениям подобного рода свойственно приобретать догматическую стилистику, но она совершенно не соответствует моим взглядам. Поскольку я твердо убежден, что время всеобъемлющей теории, охватывающей и описывающей все содержания, процессы и явления психики с какой-то общей точки зрения, еще не наступило, то сам рассматриваю свои выводы как пробные попытки сформулировать научную психологию, которая опирается прежде всего на непосредственный опыт общения с людьми. Это вовсе не разновидность психопатологии, а общая психология, учитывающая эмпирический материал патологии.

Надеюсь, что этой книге суждено не только дать широкому читателю представление о моих исследованиях, но и избавить его от трудоемких поисков нужного места.

К. Г. Юнг,

август 1939 г.

Предисловие к испанскому изданию[42 - [Jolan Jacobi. La Psicologia de C. G. Jung (Мадрид, 1947).]]

С особым удовольствием я узнал, что эта книга выходит в испанском переводе. Она познакомит испанскую публику с новейшими достижениями психологии, науки, что выросла из опыта врачебного искусства. Нынешняя психология изучает множество сложных психических явлений, с которыми люди постоянно сталкиваются в своей повседневной жизни. Психология – не абстрактная академическая наука, а изучение практического опыта при неизменной верности научному методу. Как следствие, она обнимает широкие области, смежные с другими науками, и охватывает жизнь как таковую. Я напутствую эту книгу наилучшими пожеланиями, и пусть она уверенно и плодотворно путешествует по миру.

Предисловие к книге Эстер Хардинг «Психическая энергия»[43 - [См.: M. Esther Harding. Psychic Energy: Its Source and Goal (Bollingen Series X, Нью-Йорк и Лондон, 1947).]]

Эта книга представляет собой исчерпывающий обзор достижений аналитической практики – обзор, необходимость которого вполне очевидна для любого, кто много лет добросовестно исполнял свои профессиональные врачебные обязанности. По прошествии времени первые озарения и успехи, первые разочарования и удовлетворения, воспоминания и выводы постепенно сливаются воедино, и эта масса достигает такого размера, что хочется наконец-то сбросить ее с плеч в надежде не только избавиться от бесполезного балласта, но и подвести некий итог, который может быть полезным миру сегодня и миру будущего.