Капитал. Том первый

Фабричный кодекс, в котором капитал в частноправовом порядке и самовластно, без разделения власти, вообще столь дорогого буржуазии, и без представительной системы, ещё более дорогой для неё, формулирует своё самодержавие над рабочими, – этот кодекс есть просто капиталистическая карикатура того общественного регулирования процесса труда, которое становится необходимым при кооперации в крупном масштабе и при совместном применении средств труда, особенно машин. Кнут надсмотрщика за рабами заменяется штрафной книгой надзирателя. Все наказания, естественно, сводятся к денежным штрафам и вычетам из заработной платы, и благодаря законодательной проницательности фабричных Ликургов нарушение их законов, пожалуй, ещё прибыльнее для них, чем соблюдение их.[783 - «Цепи рабства, которыми буржуазия сковала пролетариат, нигде не выступают так ясно, как в фабричной системе. Здесь исчезает юридически и фактически всякая свобода. В половине шестого утра рабочий должен быть на фабрике. Если он опаздывает на несколько минут, его ждёт штраф, а если он опаздывает на десять минут, его уже не пропускают, пока не кончится перерыв на завтрак, и он теряет заработную плату за четверть дня… Он должен есть, пить и спать по команде… Деспотический колокол отрывает его от сна, от завтрака, от обеда. А что делается на самой фабрике? Здесь фабрикант – абсолютный законодатель. Он издаёт фабричные правила, как ему заблагорассудится; он изменяет и дополняет свой кодекс, как ему вздумается; и хотя бы он внёс в этот кодекс полную бессмыслицу, суды говорят рабочему: теперь же, поскольку вы добровольно заключили этот договор, вы обязаны его выполнять… Эти рабочие обречены на то, чтобы с девятилетнего возраста до самой смерти физически и духовно жить под палкой» (Ф. Энгельс. «Положение рабочего класса в Англии». Лейпциг, 1845, стр. 217 и сл. [см. Сочинения К. Маркса я Ф. Энгельса, 2 изд., том 2, стр. 405–406]). Что «говорят суды», я поясню на нескольких примерах. Один случай имел место в Шеффилде в конце 1866 года. Там один рабочий на два года нанялся на металлическую фабрику. Вследствие ссоры с фабрикантом он оставил фабрику и заявил, что ни за что не будет больше работать у этого фабриканта. Признанный виновным в нарушении договора, он был приговорён к 2-месячному тюремному заключению. (Если фабрикант нарушает договор, то он может быть привлечён к ответственности лишь в гражданском порядке и рискует только денежным штрафом.) После того как он отсидел эти два месяца, тот же самый фабрикант приглашает его, согласно старому контракту, возвратиться на фабрику. Рабочий отвечает отказом. Он уже отбыл наказание за нарушение контракта. Фабрикант снова привлекает его к ответственности, суд снова приговаривает его, хотя один из судей, г-н Ши, открыто признал юридически чудовищным такой порядок, когда человека всю его жизнь можно периодически всё снова и снова подвергать наказанию за один и тот же проступок или преступление. Этот приговор был вынесен не каким-нибудь «Great Unpaid» 

См. настоящий том, стр. 298

, провинциальным Догбери, а в Лондоне, одним из высших судебных учреждений. {К 4 изданию. Теперь это отменено. В настоящее время в Англии, за исключением некоторых немногочисленных случаев, – например общественных газовых заводов, – рабочий в отношении нарушения договора уравнен с предпринимателем и может подвергаться преследованию лишь в гражданском порядке. Ф. Э.} Второй случай имел место в Уилтшире в конце ноября 1863 года. Около 30 работниц при паровых ткацких станках, занятых у некоего Харраппа, суконного фабриканта в Леоэрс Милл, Уэстбери Ли, устроили стачку, потому что у этого Харраппа было милое обыкновение удерживать из их заработной платы за опоздание утром: 6 пенсов за 2 минуты, 1 шилл. за 3 минуты и 1 шилл. 6 пенсов за 10 минут. При 9 шилл. в час это составляет 4 ф. ст. 10 шилл. в день, между тем как их заработная плата в среднем за год никогда не превышает 10–12 шилл. в неделю. Кроме того, Харрапп поручил одному подростку подавать трубой сигнал о начале работы, что тот делал иногда раньше 6 часов утра, и если рабочие не были на месте к тому времени, как он кончал сигналить, ворота запирались и оставшиеся снаружи подвергались штрафу; а так как на фабрике не было часов, то несчастные рабочие оказывались во власти инспирированного Харрапом молодого сигнальщика. Начавшие «стачку» рабочие, матери семейств и девушки, заявили, что они тотчас станут на работу, если сигнальщика заменят часами и введут более разумный тариф штрафов. Харрапп привлёк к суду 19 женщин и девушек за нарушение договора. Они, при громких негодующих возгласах публики, были присуждены каждая к 6 пенсам штрафа и 2 шилл. 6 пенсам судебных издержек. Толпа народа проводила Харраппа из суда шиканьем. Один из излюбленных фабрикантских приёмов заключается в том, что они вычетами из заработной платы наказывают рабочих за плохое качество выдаваемого им материала. Этот метод в 1886 г. вызвал всеобщую стачку в английских гончарных округах. Отчёты Комиссии по обследованию условий детского труда (1863–1866) приводят случаи, когда рабочие, вместо того чтобы получать заработную плату, в итоге своего труда из-за штрафов становились даже должниками своих светлейших «хозяев». Поучительные черты изобретательности фабричных самодержцев по частя вычетов из заработной платы раскрыл также последний хлопковый кризис. «Мне самому», – говорит фабричный инспектор Р. Бейкер, – «недавно пришлось привлечь к судебной ответственности одного хлопчатобумажного фабриканта, который и эти тяжёлые и мучительные времена вычитал у некоторых работающих у него „подростков“» (старше 13-ти лет) «по 10 пенсов за врачебное свидетельство о возрасте, которое стоит ему только 6 пенсов и за которое закон допускает вычеты лишь в 3 пенса, а обычай – никаких вычетов… Другой фабрикант, чтобы достигнуть той же цели без столкновения с законом, облагает каждого из работающих на него бедных детей платой в 1 шилл. за обучение искусству и тайнам прядения, которая взимается немедленно после того, как врачебное свидетельство удостоверяет их достаточную зрелость для этого занятия. Следовательно, существуют глубинные течения, без знания которых невозможно понять таких чрезвычайных явлений, как стачки во времена, подобные теперешнему» (речь идёт о стачке машинных ткачей на фабрике в Даруэне в июне 1863 г.). «Reports of Insp. of Fact. for 30th April 1863», p. 50, 51. (Фабричные отчёты всегда охватывают время, которое выходит за пределы их официальной даты.)]

Мы отмечаем здесь только материальные условия, при которых совершается фабричный труд. Все органы чувств одинаково страдают от искусственно повышенной температуры, от воздуха, насыщенного частицами сырого материала, от оглушительного шума и т. д., не говоря уже об опасности для жизни среди тесно расставленных машин, которые с регулярностью, с какой происходит смена времён года, создают свои промышленные бюллетени убитых и изувеченных.[784 - Законы для охраны от опасных машин оказали благотворное действие. «Но… в настоящее время появились новые причины несчастных случаев, не существовавшие 20 лет тому назад, а именно, возросшая скорость машин. Колёса, валы, веретёна и ткацкие станки приводятся теперь в движение с возросшей и постоянно возрастающей силой; пальцы должны быстрее и увереннее захватывать порванную нить, потому что медлительность и неуверенность приносят для них гибель… Большое число несчастных случаев вызвано стремлением рабочих быстрее закончить свою работу. Необходимо напомнить, что для фабрикантов в высшей степени важно держать свои машины в непрерывном ходу, т. е. непрерывно производить пряжу и ткани. Всякая остановка на одну минуту есть потеря не только двигательной силы, но и продукта. Поэтому надсмотрщики, заинтересованные в количестве продукта, подгоняют рабочих, чтобы машины не останавливались; да это не менее важно и для рабочих, если они оплачиваются по весу продукции или поштучно. Поэтому, хотя на большинстве фабрик формально воспрещается чистить машины во время их работы, на практике всегда так делается. Одна эта причина за последние 6 месяцев вызвала 903 несчастных случаев… Хотя чистка производится ежедневно, однако по субботам обыкновенно назначается основательная чистка машин, и она совершается по большей части при работающих машинах… Эта операция не оплачивается, и потому рабочие стараются как можно быстрее покончить с нею. Поэтому число несчастных случаев в пятницу, в особенности же в субботу, много больше, чем в остальные рабочие дни. Несчастные случаи в пятницу превышают среднее число их в первые 4 дня недели примерно на 12 %, в субботу несчастных случаев бывает на 25 % больше, чем в среднем за каждый из 5 предыдущих дней: а если принять во внимание, что фабричный день по. субботам составляет всего 7? часов, а в остальные рабочие дни 10? часов, то превышение будет составлять более 65 %» («Reports of Insp. of Factories for 31st October 1866». London, 1867, p. 9, 15, 16, 17).] Экономия общественных средств производства, достигшая зрелости лишь в условиях благоприятного тепличного климата фабричной системы, вместе с тем превращается в руках капитала в систематический грабёж всех условий, необходимых для жизни рабочего во время труда: пространства, воздуха, света, а также всех средств, защищающих рабочего от опасных для жизни или вредных для здоровья условий процесса производства, – о приспособлениях же для удобства рабочего нечего и говорить.[785 - В первом отделе третьей книги я расскажу об относящемся к последнему времени походе английских фабрикантов против тех статей фабричного акта, которые имеют целью оградить конечности «рук» от машин, опасных для жизни. Здесь достаточно будет одной цитаты из официального отчёта фабричного инспектора Леонарда Хорнера: «Я слышал, с какой непростительной лёгкостью отзываются фабриканты о некоторых несчастных случаях; например, потеря пальца, по их мнению, это – пустяк. В действительности жизнь и все виды на будущее у рабочего настолько зависят от его пальцев, что такая потеря является для него в высшей степени серьёзным событием. Слушая такую глупую болтовню, я спрашивал: „Допустим, что вам требуется добавочный рабочий, и к вам пришли два рабочих, оба во всех остальных отношениях одинаково хороши, но у одного нет большого или указательного пальца; на котором же вы остановитесь?“ Они без малейшего колебания высказывались за того, у которого все пальцы целы… У этих господ фабрикантов ложные предубеждения против того, что они называют псевдо-филантропическим законодательством» («Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1855»). Эти господа – «рассудительные люди», и недаром они симпатизировали мятежу рабовладельцев.] Не прав ли Фурье, называя фабрики «смягчённой каторгой»?[786 - На фабриках, которые раньше других фабрик подпали под фабричный акт с его принудительным ограничением рабочего времени и прочими постановлениями, исчезли некоторые из прежних зол. Самое усовершенствование машин требует на известной ступени «усовершенствованного устройства фабричных зданий», что идёт на пользу рабочим (ср. «Reports etc. for 31st October 1883», p. 109).][787 - Фурье называет фабрики «смягчённой каторгой» («les bagnes mitigеs») в книге: «La fausse Industrie morcelеe, rеpugnante, mensong?re, et l'antidote, l'industrie naturelle, combinеe, attrayante, veridique, donnant quadruple produit». Paris, 1835, p. 59 («Ложная хозяйственная деятельность, разобщённая, отталкивающая, фальшивая, и противоядие против неё: естественная хозяйственная деятельность, комбинированная, притягательная, истинная, дающая учетверённый продукт». Париж, 1835, стр. 59).]

5. БОРЬБА МЕЖДУ РАБОЧИМ И МАШИНОЙ

Борьба между капиталистом и наёмным рабочим начинается с самого возникновения капиталистического отношения. Она бушует в течение всего мануфактурного периода.[788 - См., между прочим: John Houghton. «Husbandry and Trade improved». London, 1727. «The Advantages of the East-India Trade», 1720. John Belters. «Proposals for Raising a College of Industry». London, 1698. «Хозяева и рабочие, к сожалению, находятся в постоянной войне между собой. Неизменная цель первых – получать труд для себя по возможности дешевле: и они идут на любые ухищрения с этой целью, между тем как рабочие с равной настойчивостью пользуются всяким случаем, чтобы предъявить своим хозяевам повышенные требования». «An Inquiry into the Causes of the Present High Price of Provisions», 1767, p. 61, 62. (Автор – священник Натаниел Форстер – всецело стоит на стороне рабочих.)] Но только с введением машин рабочий начинает бороться против самого средства труда, этой материальной формы существования капитала. Он восстаёт против этой определённой формы средств производства как материальной основы капиталистического способа производства.

Почти вся Европа пережила в XVII веке возмущения рабочих против так называемой Bandm?hle (называвшейся также Schnurm?hle или M?hlenstuhl) – машины для тканья лент и галунов.[789 - Bandm?hle была изобретена в Германии. Итальянский аббат Ланчеллотти в работе, появившейся в Голландии в 1636 г., рассказывает: «Антон Моллер из Данцига почти 50 лет тому назад» (Ланчеллотти писал в 1629 г.) «видел в Данциге очень искусную машину, которая одновременно изготовляла от 4 до 6 кусков ткани; но так как городской совет опасался, что это изобретение может превратить массу рабочих в нищих, то он запретил применение машины, а её изобретателя приказал тайно задушить или утопить» 

 Маркс цитирует работу С. Ланчеллотти: «L'Hoggidi overo Gl'ingegni non inferiori a'passati» («Современность, или Умы, не уступающие умам прошлых времён») по книге: J. Beckmann. «Beitr?ge zur Geschichte der Erfindungen». Band I, Leipzig, 1786, S. 125–126 (И. Бекман. «К „истории изобретений“. Том I, Лейпциг, 1786, стр. 125–126). Данные о работе Ланчеллотти Маркс берёт также из этой книги Бекмана.

. В Лейдене такая же машина впервые была применена в 1629 году. Бунты позументщиков принудили магистрат сначала запретить её; Генеральные штаты постановлениями 1623, 1639 гг. и т. д. должны были ограничить её применение, наконец, она была допущена на известных условиях постановлением от 15 декабря 1681 года. «В этом городе», – говорит Боксхорн («Institutiones Politicae», 1663) о введении Bandm?hle в Лейдене, – «около 20 лет тому назад был изобретён ткацкий станок, на котором один работник мог производить ткани в большем количестве и легче, чем несколько человек могли бы без станка произвести в равное время. Но это вызвало жалобы и неудовольствие ткачей, и магистрат, в конце концов, воспретил употребление станка». Та же машина в 1876 г. запрещена в Кёльне, а одновременное введение её в Англии вызвало волнение рабочих. Императорским указом от 19 февраля 1685 г. употребление её было запрещено во всей Германии. В Гамбурге она по приказанию магистрата была подвергнута публичному сожжению. 9 февраля 1719 г. Карл VI возобновил указ 1685 г., а в курфюршестве саксонском она была разрешена для общего применения лишь в 1765 году. Эта машина, которая наделала столько шума, в действительности была предшественницей прядильных и ткацких машин, а следовательно, и промышленной революции XVIII века. Пользуясь ею, совершенно неопытный в ткачестве подросток, двигая шатун взад и вперёд, мог приводить в движение весь станок со всеми его принадлежностями; в своей усовершенствованной форме эта машина производила одновременно 40–50 штук.] В конце первой трети XVII века ветряная лесопильня, построенная одним голландцем близ Лондона, была уничтожена в результате бунта черни. Ещё в начале XVIII века лесопильные машины, приводимые в движение водой, лишь с трудом преодолевали в Англии сопротивление народа, встречавшее поддержку парламента. В 1758 г., когда Эверет построил первую стригальную машину, приводившуюся в движение водой, её сожгли 100 000 человек, оставшихся без работы. Против scribbling mills [чесальных машин] и чесальных машин Аркрайта 50 000 рабочих, которые до того времени жили расчёскою шерсти, обратились с петицией к парламенту. Массовое разрушение машин в английских мануфактурных округах в течение первых 15 лет XIX века, направленное в особенности против парового ткацкого станка и известное под названием движения луддитов, послужило антиякобинскому правительству Сидмута, Каслри и т. д. предлогом для самых реакционных насильственных мер. Требуются известное время и опыт для того, чтобы рабочий научился отличать машину от её капиталистического применения и вместе с тем переносить свои атаки с материальных средств производства на общественную форму их эксплуатации.[790 - В старомодных мануфактурах ещё и в настоящее время иногда повторяются грубые формы возмущения рабочих против машин, Это имело место, например, среди шлифовальщиков Шеффилда в 1865 году.]

Борьба, которая велась в мануфактуре из-за размеров заработной платы, принимает мануфактуру как факт и во всяком случае не направлена против её существования. Поскольку же борьба направлена против образования мануфактур, её ведут не наёмные рабочие, а цеховые мастера и привилегированные города. Поэтому среди авторов мануфактурного периода господствует взгляд на разделение труда как на средство заместить потенциальных рабочих, а не вытеснить действительных. Различие это очевидно. Если, например, говорят, что в Англии потребовалось бы 100 миллионов человек для того, чтобы при помощи старой прялки переработать тот хлопок, который теперь при помощи машин перерабатывают 500 000 человек, то это, разумеется, вовсе не означает, что машины заняли место этих миллионов, которые никогда и не существовали. Это означает только, что для замещения прядильных машин потребовалось бы много миллионов рабочих. Напротив, если говорят, что паровой ткацкий станок выбросил в Англии 800 000 ткачей на мостовую, то речь идёт не о замещении существующих машин определённым числом рабочих, а наоборот, о существовании известного числа рабочих, которые фактически были замещены или вытеснены машинами. В мануфактурный период основой продолжал оставаться ремесленный способ производства, хотя и разложенный на отдельные операции. При относительно малом количестве городских рабочих, завещанных средними веками, потребности новых колониальных рынков не могли быть удовлетворены, и собственно мануфактуры открыли тогда сельскому населению, которое по мере разложения феодализма сгонялось с земли, новые области производства. Поэтому тогда разделение труда и кооперация в мастерской больше обнаруживали свою положительную сторону – повышение производительности занятых рабочих.[791 - Сэр Джемс Стюарт оценивает также и действие машин ещё совершенно в этом духе. «Я рассматриваю машины как средство увеличить (потенциально) число рабочих, которых не приходится кормить… Чем действие машины отличается от действия, вызываемого появлением новых жителей?» («Recherche des principes de l'еconomie politique», t. I, 1. I, ch. XIX.) Много наивнее Петти, который говорит, что она заменяет «полигамию». Эта точка зрения применима самое большее для некоторых частей Соединённых Штатов. Напротив: «Редко можно с успехом воспользоваться машинами для того, чтобы уменьшить труд отдельного человека; её постройка потребовала бы больше времени, чем будет сбережено её применением. С действительной пользой она может применяться только в том случае, если действует в крупном масштабе, если одна машина может помогать труду тысяч. Соответственно этому они находят наибольшее применение в наиболее населённых странах, где больше всего незанятых людей. Применение машин вызывается не недостатком в людях, а лёгкостью, с какой возможно массы людей привлечь к работе» (Piercy Ravenstone. «Thoughts on the Funding System and its Effects». London, 1824, p. 45).] Правда, кооперация и комбинация средств труда в руках немногих, применённые в земледелии, вызвали, – во многих странах задолго до периода крупной промышленности, – крупные, внезапные и насильственные революции в способе производства, а потому и в условиях жизни и средствах занятости сельского населения. Но эта борьба первоначально разыгрывается больше между крупными и мелкими земельными собственниками, чем между капиталом и наёмным трудом; с другой стороны, поскольку рабочие вытесняются средствами труда – овцами, лошадьми и т. д., – акты непосредственного насилия создают здесь первую предпосылку промышленной революции. Сначала рабочие прогоняются с земли, а потом приходят овцы. И только расхищение земли в большом масштабе, как, например, в Англии, создаёт арену для крупного земледелия.[792 - {К 4 изданию. Это относится и к Германии. Там, где у нас существует крупное земледелие, т. е, в особенности на востоке, оно сделалось возможным лишь вследствие «Bauernlegen» [ «сгона крестьян с земли»], проводившегося начиная с XVI века, в особенности же после 1648 года. Ф. Э.}] Поэтому при своём начале этот переворот в земледелии имел внешнюю видимость скорее политической революции.

Средство труда, выступив как машина, тотчас же становится конкурентом самого рабочего.[793 - «Машины и труд находятся в постоянной конкуренции» (Ricardo. «Principles of Political Economy», 3rd ed. London, 1821, p. 479).] Самовозрастание капитала при помощи машин прямо пропорционально числу рабочих, у которых они разрушают условия существования. Вся система капиталистического производства основывается на том, что рабочий продаёт свою рабочую силу как товар. Разделение труда делает эту рабочую силу односторонней, превращая её в совершенно частичное искусство управлять отдельным частичным орудием. Когда и управление орудием переходит к машине, вместе с потребительной стоимостью рабочей силы исчезает и её меновая стоимость. Рабочий не находит себе покупателя подобно тому, как никто не берёт изъятые из обращения бумажные деньги. Часть рабочего класса, которую машина превращает таким образом в излишнее население, т. е. такое, которое непосредственно уже не требуется для самовозрастания капитала, с одной стороны, гибнет в неравной борьбе старого ремесленного и мануфактурного производства против машинного, а с другой – наводняет более доступные отрасли промышленности, переполняет рынок труда и понижает поэтому цену рабочей силы ниже её стоимости. Говорят, будто большим утешением для пауперизованных рабочих должно служить то обстоятельство, что, с одной стороны, их страдания только «временные» («a temporary inconvenience»), а с другой стороны – машина ведь лишь постепенно овладевает всем полем производства, благодаря чему уменьшаются размах и интенсивность её разрушительного действия. Одно утешение побивается другим. Когда машина постепенно овладевает известной сферой производства, она производит хроническую нищету в конкурирующих с нею слоях рабочих. Когда переход совершается быстро, её действие носит массовый и острый характер. Всемирная история не знает более ужасающего зрелища, чем постепенная, затянувшаяся на десятилетия и завершившаяся, наконец, в 1838 г. гибель английских ручных хлопчатобумажных ткачей. Многие из них умерли голодной смертью, многие долго влачили существование со своими семьями на 2? пенса в день.[794 - До проведения закона о бедных 1833 г. конкуренция между ручным ткачеством и машинным ткачеством затягивалась в Англии из-за того, что вспомоществованиями от приходов пополняли заработную плату, упавшую далеко ниже минимума. «В 1827 г. его преподобие Тернер был ректором в Уилмслоу в Чешире, фабричном округе. Вопросы комитета по делам эмиграции и ответы Тернера показывают, каким образом поддерживалась конкуренция ручного труда против машин. Вопрос: „Не вытеснено ли применение ручных станков применением механических станков?“ Ответ: „Несомненно; оно было бы вытеснено в ещё большей степени, чем это наблюдается в действительности, если бы ручные ткачи не имели возможности соглашаться на понижение заработной платы“. Вопрос: „Но, соглашаясь на это, они нанимаются за плату, недостаточную для их существования, и рассчитывают на поддержку прихода, чтобы покрыть дефицит в средствах существования?“ Ответ: „Да, конкуренция между ручным станком и механическим станком фактически поддерживается налогом в пользу бедных“. Итак, унизительный пауперизм или эмиграция – вот благодеяния, которыми трудящиеся обязаны введению машин. Из уважаемых и до некоторой степени независимых мастеровых их низводят до положения раболепных босяков, живущих унизительным хлебом благотворительности. Вот что называют „временнымстраданием“» («A Prize Essay on the Comparative Merits of Competition and Co-operation». London, 1834, p. 29).] Напротив, английские хлопчатобумажные машины произвели острое действие на Ост-Индию, генерал-губернатор которой констатировал в 1834–1835 годах: «Бедствию этому едва ли найдётся аналогия в истории торговли. Равнины Индии белеют костями хлопкоткачей». Конечно, поскольку эти ткачи расстались с сей временной жизнью, постольку машина уготовала им только «временные страдания». Впрочем, «временное» действие машин оказывается постоянным, потому что они завоёвывают всё новые и новые сферы производства. Таким образом, тот характер самостоятельности и отчуждённости, который капиталистический способ производства вообще придаёт условиям труда и продукту труда по отношению к рабочему, с появлением машин развивается в полную противоположность между рабочими, с одной стороны, условиями труда и продуктами труда – с другой.[795 - «Та же самая причина, которая увеличивает чистый доход страны» (т. е., как здесь же поясняет Рикардо, доход лендлордов и капиталистов, богатство которых с экономической точки зрения равно богатству нации), «может в то же время создавать избыточное население и ухудшить положение рабочего» (Ricardo. «Principles of Political Economy», 3rd ed. London, 1821, p. 469). «Постоянная цель и тенденция всякого усовершенствования механизма фактически заключается в том, чтобы совершенно избавиться от труда человека или уменьшить его цену посредством замены труда взрослых рабочих мужчин женским и детским трудом или труда обученных рабочих – трудом чернорабочих» (Ure. [ «Philosophy of Manufactures», p. 23]).] Поэтому вместе с машинами впервые появляется стихийное возмущение рабочего против средства труда.

Средство труда убивает рабочего. Конечно, всего осязательнее проявляется эта прямая противоположность в тех случаях, когда вновь вводимая машина вступает в конкуренцию с традиционным ремесленным или мануфактурным производством. Но и в пределах само?й крупной промышленности постоянное усовершенствование машин и развитие автоматической системы действуют аналогичным образом.

«Постоянная цель усовершенствования машин заключается в том, чтобы сократить ручной труд или усовершенствовать производственный процесс на фабрике, заменяя в том или ином звене производственной цепи человеческий аппарат железным».[796 - «Reports of Insp. of Fact. 31st October 1858», p. 43.] «Применение силы пара или воды к машинам, которые прежде приводились в движение рукой, случается каждый день… Постоянно производятся всё новые и новые сравнительно мелкие усовершенствования в машинах, имеющие своей целью экономию двигательной силы, улучшение продукта, увеличение производства при неизменности времени или вытеснение ребёнка, женщины или мужчины, и хотя на первый взгляд они не имеют большого значения, тем не менее, они дают важные результаты».[797 - «Reports etc. for 31st October 1856», p. 15.] «Во всех случаях, когда известная операция требует большого искусства и уверенной руки, её стараются по возможности быстрее взять из рук слишком искусного и часто склонного ко всяческой беспорядочности рабочего и передать особому механизму, который действует с такой регулярностью, что наблюдать за ним может ребёнок».[798 - Ure «Philosophy of Manufactures», p. 19. «Огромная выгода от машин, применяемых на кирпичных заводах, заключается в том, что они дают хозяину полную независимость по отношению к искусным рабочим» («Children's Employment Commission. 5th Report». London, 1866, p. 130, № 46).] «При автоматической системе талант рабочего всё более вытесняется».[799 - Ure. «Philosophy of Manufactures», p. 20.] «Усовершенствование машин позволяет не только уменьшить число занятых взрослых рабочих, необходимых для достижения определённого результата, но и заменяет одну категорию человеческого труда другой: более искусных – менее искусными, взрослых – детьми, мужчин – женщинами. Все эти перемены вызывают постоянные колебания в уровне заработной платы».[800 - Там же, стр. 321] «Машина непрерывно выбрасывает взрослых с фабрики».[801 - Там же, стр. 23.]

Победное шествие машинной системы, вызванное сокращением рабочего дня, продемонстрировало нам исключительную её эластичность, достигнутую в результате накопления практического опыта, в результате уже имеющегося в наличии количества механических средств и постоянного прогресса техники. Но кто мог бы в 1860 г., когда английская хлопчатобумажная промышленность достигла зенита, предвидеть те стремительные усовершенствования в машинах и соответствующее им вытеснение ручного труда, которые были вызваны в следующие три года таким стимулом, как Гражданская война в Америке? Здесь достаточно будет пары примеров из официальных данных английских фабричных инспекторов по этому вопросу. Один манчестерский фабрикант заявляет:

«Вместо 75 кардных машин нам теперь требуется только 12, при которых мы получаем прежнее количество такого же, если не лучшего качества… Экономия на заработной плате составляет 10 ф. ст. в неделю, экономия на хлопковом угаре 10 %». В одной манчестерской тонкопрядильне «ускорением движения и введением различных автоматических процессов в одном отделении устранена четверть, в другом свыше половины рабочего персонала, между тем как гребенная машина, заменившая вторую кардную машину, сильно уменьшила число рук, занятых раньше в чесальном отделении».

Другая прядильная фабрика определяет свою общую экономию на «руках» в 10 %. Господа Гилмор, владельцы прядильных фабрик в Манчестере, заявляют:

«В нашем трепальном отделении сбережения на „руках“ и заработной плате, сделанные благодаря новым машинам, мы определяем в целую треть… в отделении банкаброшей и в отделении ленточных машин сбережения на издержках и руках составляют около трети; в прядильном отделении сбережения на издержках – около трети. Но и это не всё: наша пряжа, направляемая к ткачу, настолько улучшена благодаря применению новых машин, что он получает больше ткани и лучшего качества, чем при прежней машинной пряже».[802 - «Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1863», p. 108 sqq.]

Фабричный инспектор А. Редгрейв замечает по этому поводу:

«Уменьшение числа рабочих при увеличении производства быстро прогрессирует; на шерстяных фабриках недавно началось новое сокращение числа рук, и оно всё продолжается; несколько дней тому назад один школьный учитель, живущий близ Рочдейла, сказал мне, что большое сокращение числа учащихся девочек в школах объясняется не только давлением кризиса, но и изменениями в машинах шерстяных фабрик, вследствие чего было рассчитано в общем 70 рабочих, занятых половину времени».[803 - лнить мировой рынок. Уже в последние 6 месяцев 1866 г. ткань почти невозможно было продать. Тогда начинается отправка товаров на консигнацию в Китай и Индию, что, разумеется, сделало переполнение рынка ещё более значительным. В начале 1867 г. фабриканты прибегли к своему обычному средству – к понижению заработной платы на 5 %. Рабочие оказали сопротивление и заявили, – теоретически это было совершенно правильно, – что единственный выход из создавшегося положения состоит в том, чтобы работать сокращённое время, 4 дня в неделю. После продолжительного сопротивления господа, которые сами называют себя капитанами промышленности, должны были согласиться на это, причём в некоторых местах заработная плата была понижена на 5 %, в других же осталась без изменения.]

Следующая таблица[804 - Таблица составлена на основе данных трёх парламентских документов под общим заглавием «Factories» («Фабрики»): «Return to an Address of the Honourable the House of Commons, dated 15 April 1856» («Отчёт, представленный по запросу высокочтимой палаты общин от 15 апреля 1856 г.»); «Return to an Address of the Honourable the House of Commons, dated 24 April 1861» («Отчёт, представленный по запросу высокочтимой палаты общин от 24 апреля 1861 г.»); «Return to an Address of the Honourable the House of Commons, dated 5 December 1867» («Отчёт, представленный по запросу высокочтимой палаты общин от 5 декабря 1867 г.»).] показывает общий результат механических усовершенствований в английской хлопчатобумажной промышленности, обязанных своим появлением Гражданской войне в Америке.

Итак, с 1861 по 1868 г. исчезло 338 хлопчатобумажных фабрик, т. е. более производительные и более крупные машины сосредоточились в руках меньшего числа капиталистов. Число паровых ткацких станков уменьшилось на 20 663; но продукт их в то же время увеличился, так что усовершенствованный ткацкий станок даёт теперь больше, чем старый. Наконец, число веретён возросло на 1 012 547, между том как число занятых рабочих уменьшилось на 50 505. Следовательно, та «временная» нищета, которой хлопковый кризис подавлял рабочих, была усилена и закреплена быстрым и непрерывным усовершенствованием машин.

Однако машина действует не только как могущественный конкурент, постоянно готовый сделать наёмного рабочего «избыточным». Она громогласно и преднамеренно прокламируется и используется капиталом как враждебная рабочему сила. Она становится самым мощным боевым орудием для подавления периодических возмущений рабочих, стачек и т. д., направленных против самодержавия капитала.[805 - «Отношения между хозяевами и рабочими на стекольных и бутылочных заводах – это хроническая стачка». Отсюда быстрое развитие производства прессованного стекла, при котором главные операция выполняются машинами. Одна фирма в Ньюкасле, которая раньше производила дутого стекла 350 000 ф. в год, теперь вместо того производит 3000500 ф. прессованного стекла («Children's Employment Commission, 4tn Report», 1865, p. 262–263).] По Гаскеллу, паровая машина с самого начала сделалась антагонистом «человеческой силы» и дала капиталистам возможность разбивать растущие притязания рабочих, которые угрожали кризисом зарождающейся фабричной системе.[806 - Gaskell. «The Manufacturing Population of England». London, 1833, p. 3–4.] Можно было бы написать целую историю таких изобретений с 1830 г., которые были вызваны к жизни исключительно как боевые средства капитала против возмущений рабочих. Прежде всего мы напомним об автоматической мюль-машине, потому что она открывает новую эпоху автоматической системы.[807 - Некоторые очень существенные новшества в применении машин в машиностроении были введены г-ном Фэрберном на его собственном машиностроительном заводе под влиянием стачек.]

В своих показаниях перед Комиссией о тред-юнионах Несмит, изобретатель парового молота, делает следующее сообщение о тех усовершенствованиях в машинах, которые он ввёл вследствие большой и продолжительной стачки машиностроительных рабочих в 1851 году:

«Характерная черта наших современных механических усовершенствований – введение автоматических рабочих машин. Теперь машинному рабочему приходится не самому работать, а лишь наблюдать за прекрасной работой машины, что доступно всякому подростку. В настоящее время устранён весь класс рабочих, которые полагались исключительно на своё искусство. Раньше у меня на одного механика приходилось четыре подростка. Благодаря этим новым механическим усовершенствованиям я сократил число взрослых мужчин с 1 500 до 750. Следствием было значительное увеличение моей прибыли».[808 - «Tenth Report of the Commissioners appointed to inquire into the Organization and Rules of Trades Unions and other Associations: together with Minutes of Evidence». London, 1868, p. 63, 64 («Десятый отчёт комиссии по изучению организации и уставов тред-юнионов и других ассоциаций, включающий протоколы показаний». Лондон, 1868, стр. 63, 64).]

Об одной машине для печатания красками на ситцепечатных предприятиях Юр говорит:

«Наконец, капиталисты постарались освободиться от этого невыносимого рабства» (т. е. от тягостных для них условий договоров с рабочими), «призвав на помощь ресурсы науки, и скоро они были восстановлены в своих законных правах, – правах головы над другими частями тела».

Об одном изобретении для шлихтования основы, непосредственно вызванном стачкой, он говорит:

«Орда недовольных, мнившая себя непобедимой за старыми укреплениями разделения труда, обнаружила, что её обошли с флангов и её оборонительные сооружения при современной механической тактике сделались бесполезными. Ей пришлось сдаться на милость и гнев победителей».

Об изобретении автоматической мюль-машины он говорит:

«Она была призвана вновь восстановить порядок среди промышленных классов… Это изобретение подтверждает развитую уже нами доктрину, что капитал, заставив науку служить себе, постоянно принуждает мятежные руки труда к покорности».[809 - Ure. «Philosophy of Manufactures», p. 367–370.]

Хотя работа Юра появилась в 1835 г., следовательно, в эпоху, когда фабричная система была развита ещё сравнительно слабо, она до сих пор остаётся классическим выражением духа фабрики не только по своему откровенному цинизму, но и по той наивности, с которой она выбалтывает нелепые противоречия капиталистического мозга. Например, развив ту «доктрину», что капитал при помощи науки, взятой им на содержание, «постоянно принуждает мятежные руки труда к покорности», он возмущается тем, «что с известной стороны механико-физическую науку обвиняют в том, будто она идёт на службу деспотизму богатых капиталистов и служит орудием угнетения бедных классов».

После широковещательной проповеди о том, как выгодно для рабочих быстрое развитие машин, он предостерегает их, что своей непокорностью, стачками и т. д. они ускоряют развитие машин.

«Такие насильственные бунты», – говорит он, – «обнаруживают самый презренный вид человеческой близорукости, ту близорукость, которая делает человека своим собственным палачом».

Наоборот, несколькими страницами раньше говорится:

«Без этих сильных столкновений и перерывов, вызываемых ложными воззрениями рабочих, фабричная система развилась бы много быстрее и с ещё большей пользой для всех заинтересованных сторон». Потом он опять восклицает: «К счастью для населения фабричных округов Великобритании, усовершенствования в механике совершаются лишь постепенно». «Несправедливо», – говорит он, – «обвинять машины в том, будто они ведут к уменьшению заработной платы взрослых, вытесняя известную часть последних, благодаря чему их число начинает превышать потребность в труде. Но машины ведь увеличивают спрос на детский труд и таким образом повышают его заработки».

Но, с другой стороны, этот же утешитель защищает низкую заработную плату детей тем, «что она удерживает родителей от посылки своих детей на фабрики в слишком раннем возрасте». Вся его книга представляет собой прославление неограниченного рабочего дня, и если законодательство воспрещает истязать детей 13 лет больше 12 часов в сутки, то это напоминает его либеральной душе о самых мрачных временах средневековья. Это не мешает ему призывать фабричных рабочих к благодарственной молитве провидению за то, что оно посредством машин «создало им досуг для размышлений о своих нетленных интересах».[810 - Ure. «Philosophy of Manufactures», p. 368, 7, 370, 280, 322, 321, 475.]

6. ТЕОРИЯ КОМПЕНСАЦИИ ОТНОСИТЕЛЬНО РАБОЧИХ, ВЫТЕСНЯЕМЫХ МАШИНАМИ

Целый ряд буржуазных экономистов, как Джемс Милль, Мак-Куллох, Торренс, Сениор, Джон Стюарт Милль и др., утверждают, что все машины, вытесняющие рабочих, постоянно и необходимо высвобождают в то же время соответствующий капитал, который даст работу этим самым вытесненным рабочим.[811 - Рикардо первоначально разделял это воззрение, но позже с характеризующим его научным беспристрастием и любовью и истине отказался от него. См. David Ricardo. «Principles of Political Economy», гл. XXXI «О машинах».]

Предположим, что капиталист применяет 100 рабочих, например в обойной мануфактуре, причём каждый получает по 30 ф. ст. в год. Следовательно, ежегодно пускаемый в оборот капиталистом переменный капитал составляет 3 000 фунтов стерлингов. Допустим, что 50 рабочих он увольняет, а остальных 50 занимает при помощи машин, которые стоят ему 1 500 фунтов стерлингов. Для упрощения мы оставляем в стороне здания, уголь и т. д. Предположим далее, что ежегодно потребляемый сырой материал стоит по-прежнему 3 000 фунтов стерлингов.[812 - NB. Я привожу иллюстрацию совершенно в стиле названных выше экономистов.] «Высвободился» ли благодаря этой перемене какой-нибудь капитал? При старом способе ведения дела вся пущенная в оборот сумма в 6 000 ф. ст. состояла наполовину из постоянного и наполовину из переменного капитала. Теперь она состоит из 4 500 ф. ст. (3 000 ф. ст. в сыром материале и 1 500 ф. ст. в машинах) постоянного и 1 500 ф. ст. переменного капитала. Переменная, или превращённая в живую рабочую силу, часть капитала составляет уже не половину, а лишь ? всего капитала. Вместо высвобождения здесь происходит связывание капитала в такой форме, в которой он перестаёт обмениваться на рабочую силу, т. е. происходит превращение переменного капитала в постоянный. Теперь капитал в 6 000 ф. ст. при прочих равных условиях не может занимать более 50 рабочих. С каждым усовершенствованием машин он занимает всё меньше и меньше рабочих. Если бы вновь вводимые машины стоили меньше, чем вытесненные ими рабочая сила и орудия труда, например вместо 1 500 только 1 000 ф. ст., то переменный капитал в 1 000 ф. ст. превратился бы в постоянный капитал, т. е. был бы связан, а капитал в 500 ф. ст. высвободился бы. Предполагая, что годовая заработная плата остаётся прежняя, этот капитал образовал бы фонд для занятия примерно 16 рабочих, – между тем как уволено 50, – и даже много меньше, чем 16 рабочих, так как для превращения этих 500 ф. ст. в капитал часть их придётся превратить в постоянный капитал и, следовательно, только остальную часть можно будет превратить и рабочую силу.

Но допустим даже, что производство новых машин даст работу большему числу механиков; может ли это послужить компенсацией для выброшенных на мостовую обойщиков? В лучшем случае изготовление машин потребует рабочих меньше, чем вытесняется применением машин. Сумма в 1 500 ф. ст., которая представляла только заработную плату уволенных обойщиков, теперь, в форме машин, представляет: 1) стоимость средств производства, необходимых для изготовления машин; 2) заработную плату изготовляющих их механиков; 3) достающуюся «хозяину» последних прибавочную стоимость. Далее: раз машина готова, её не приходится обновлять до самой её смерти. Следовательно, для того чтобы добавочное число механиков могло получать постоянные занятия, необходимо, чтобы фабриканты обоев один за другим заменяли рабочих машинами.

Впрочем, упомянутые апологеты и не имеют в виду такого рода высвобождение капитала. Они имеют в виду жизненные средства высвободившихся рабочих. Нельзя отрицать, например, что в приведённом выше случае машины не только высвобождают 50 рабочих и тем самым делают их «свободными», но одновременно и прекращают их связь с жизненными средствами стоимостью в 1 500 ф. ст. и таким образом «высвобождают» эти жизненные средства. Итак, тот простой и отнюдь не новый факт, что машины освобождают рабочего от жизненных средств, на языке экономистов означает, что машины освобождают жизненные средства для рабочего, или превращают их в капитал, который применяет рабочего. Как видим, всё дело в способе выражения. Nominibus mollire licet mala.[813 - «Nominibus mollire licet mala» («Зло подобает прикрашивать словами») – слова из сочинения Овидия «Наука любви», книга вторая, стих 657.]

По этой теории, жизненные средства стоимостью в 1 500 ф. ст. были капиталом, который увеличивал свою стоимость посредством труда пятидесяти уволенных обойщиков. Следовательно, этот капитал утрачивает своё занятие, раз пятьдесят человек увольняются, и не может успокоиться до тех пор, пока не найдёт нового «приложения», при котором эти пятьдесят рабочих снова получают возможность производительно потреблять его. Итак, рано или поздно капитал и рабочие снова должны соединиться, и тогда компенсация налицо. Следовательно, страдания рабочих, вытесняемых машинами, столь же преходящи, как и богатства этого мира.

Жизненные средства в сумме 1 500 ф. ст. никогда не противостояли уволенным рабочим как капитал. Как капитал противостояли им 1 500 ф. ст., превращённые теперь в машины. При ближайшем рассмотрении оказывается, что эти 1 500 ф. ст. представляли только ту часть обоев, ежегодно производившихся 50 уволенными рабочими, которую они получали от своего предпринимателя как заработную плату – не натурой, а в денежной форме. На эти обои, превращённые в 1 500 ф. ст., они покупали жизненные средства на ту же сумму. Поэтому последние существовали для них не как капитал, а как товары, и сами они были по отношению к этим товарам не наёмными рабочими, а покупателями. То обстоятельство, что машины «освободили» их от покупательных средств, превращает их из покупателей в непокупателей. Отсюда уменьшение спроса на соответствующие товары. Voil? tout [вот и всё]. Если это уменьшение спроса не компенсируется увеличением его ещё откуда-нибудь, то понижается рыночная цена товаров. Если это продолжается сравнительно долго и в значительных размерах, то происходит увольнение рабочих, занятых в производстве данных товаров. Часть капитала, который раньше производил необходимые жизненные средства, будет воспроизводиться теперь в другой форме. Во время падения рыночных цен и перемещения капитала рабочие, занятые в производстве необходимых жизненных средств, тоже «освобождаются» от некоторой части своей заработной платы. Таким образом, вместо того, чтобы доказать, что машина, освобождая рабочих от жизненных средств, в то же время превращает последние в капитал, применяющий этих рабочих, господин апологет с помощью своего испытанного закона спроса и предложения доказывает, наоборот, что машина не только в той отрасли производства, в которой она введена, но и в тех отраслях производства, в которых она не введена, выбрасывает рабочих на мостовую.

Действительные факты, искажённые экономическим оптимизмом, таковы: вытесняемые машиной рабочие выбрасываются из мастерской на рынок труда и увеличивают там число рабочих сил, пригодных для капиталистической эксплуатации. В седьмом разделе мы увидим, что это действие машин, которое изображают нам здесь как компенсацию для рабочего класса, в действительности является самым ужасным бичом для него. Здесь отметим только следующее: конечно, рабочие, выброшенные из одной отрасли промышленности, могут искать занятия в какой-либо другой. Если они находят таковое и если таким образом вновь восстанавливается связь между ними и жизненными средствами, которые были освобождены вместе с ними, то это происходит при посредстве нового, дополнительного капитала, ищущего применения, а отнюдь не того капитала, который функционировал уже раньше и теперь превращён в машины. Но если даже и так, то как ничтожны всё же их перспективы! Искалеченные разделением труда, эти бедняги столь мало сто?ят вне своей старой сферы деятельности, что они имеют доступ лишь в немногие низшие, постоянно переполненные и плохо оплачиваемые отрасли труда.[814 - Один рикардианец, полемизируя против нелепостей Ж. Б. Сэя, замечает по этому поводу: «При развитом разделении труда искусство рабочего может найти себе применение только в той особой сфере, в которой он приобрёл выучку; сам рабочий является своего рода машиной. Поэтому абсолютно ничему не поможет попугайская болтовня, что вещам свойственна тенденция отыскивать свой уровень. Стоит посмотреть вокруг себя, и мы увидим, что они в течение долгого времени не могут найти своего уровня и что если они находят его, то он оказывается ниже, чем был в начале процесса» («An Inquiry into those Principles respecting the Nature of Demand etc.». London, 1821, p. 72).] Далее, каждая отрасль промышленности ежегодно притягивает новый поток людей, который доставляет ей необходимый контингент для регулярного замещения и роста. Когда же машины освобождают часть рабочих, занятых до того времени в определённой отрасли промышленности, контингент заместителей тоже перераспределяется заново и поглощается другими отраслями труда, между тем как первоначальные жертвы по большей части опускаются и гибнут в переходное время.

Не подлежит никакому сомнению, что машины сами по себе не ответственны за то, что они «освобождают» рабочего от жизненных средств. Они удешевляют и увеличивают продукт в той отрасли, которой они овладевают, и сначала оставляют без изменения массу жизненных средств, производимую в других отраслях промышленности. Следовательно, после введения машин, как и до него, в распоряжении общества находилось всё такое же или большее количество жизненных средств для высвобожденных рабочих, если оставить в стороне огромную часть годового продукта, которая расточается неработающими. И в этом – pointe [зацепка] экономической апологетики! Противоречий и антагонизмов, которые неотделимы от капиталистического применения машин, не существует, потому что они происходят не от самих машин, а от их капиталистического применения! А так как машина сама по себе сокращает рабочее время, между тем как её капиталистическое применение удлиняет рабочий день; так как сама по себе она облегчает труд, капиталистическое же её применение повышает его интенсивность; так как сама по себе она знаменует победу человека над силами природы, капиталистическое же её применение порабощает человека силами природы; так как сама по себе она увеличивает богатство производителя, в капиталистическом же применении превращает его в паупера и т. д., то буржуазный экономист просто заявляет, что рассмотрение машины самой по себе как нельзя убедительнее доказывает, что все эти очевидные противоречия суть просто внешняя видимость банальной действительности, сами же по себе, а потому и в теории они вовсе не существуют. Таким образом он избавляет себя от всякого дальнейшего ломания головы и кроме того приписывает своему противнику такую глупость, будто он борется не против капиталистического применения машины, а против самой машины.

Конечно, буржуазный экономист вовсе не отрицает, что при этом получаются и временные неприятности; но ведь у всякой медали есть своя оборотная сторона! Для него немыслимо иное использование машины, кроме капиталистического. Следовательно, эксплуатация рабочего при посредстве машины для него тождественна с эксплуатацией машины рабочим. Поэтому тот, кто раскрывает, как в действительности обстоит дело с капиталистическим применением машин, тот вообще не хочет их применения, тот противник социального прогресса![815 - Одним из виртуозов в этом самонадеянном кретинизме является, между прочим, Мак-Куллох. «Если выгодно», – говорит он с аффектированной наивностью 8-летнего ребёнка, – «всё более и более развивать искусство рабочего, так чтобы он был способен производить всё увеличивающееся количество товаров при прежнем или меньшем количестве труда, то должно быть не менее выгодно, чтобы он пользовался помощью таких машин, которые наиболее эффективным образом содействуют ему в достижении этого результата» (MacCulloch. «Principles of Political Economy» Edinburgh, 1830. p. 166).] Совершенно в духе знаменитого головореза Билла Сайкса: «Господа присяжные, конечно, этим коммивояжёрам горло было перерезано. Но это – не моя вина, а вина ножа. Неужели из-за таких временных неприятностей мы отменим употребление ножа? Подумайте-ка хорошенько! Что было бы с земледелием и ремёслами без ножа? Не приносит ли он спасение в хирургии, не служит ли орудием науки в руках анатома? А потом – не желанный ли это помощник за праздничным столом? Уничтожьте нож – и вы отбросите нас назад к глубочайшему варварству».[816 - «Изобретатель прядильной машины разорил Индию, что, впрочем, мало нас трогает» (A. Thiers. «De la propriеtе». [Paris, 1848, p. 275]). Г-н Тьер смешивает здесь прядильную машину с механическим ткацким станком, «что, впрочем, мало нас трогает».]

Хотя машины неизбежно вытесняют рабочих из тех отраслей труда, в которых они введены, однако они могут вызвать увеличение занятости в других отраслях труда. Но это действие не имеет ничего общего с так называемой теорией компенсации. Так как всякий машинный продукт, например один аршин машинной ткани, дешевле, чем вытесненный им однородный продукт ручного труда, то получается следующий абсолютный закон: если общее количество товаров, произведённых машинным способом, остаётся равным общему количеству замещённых ими товаров, производившихся ремесленным или мануфактурным способом, то общая сумма прилагаемого труда уменьшается. То увеличение труда, которое обусловливается производством самих средств труда, – машин, угля и т. д., – должно быть меньше того труда, который сберегается применением машин. Иначе машинный продукт был бы не дешевле или даже дороже ручного продукта. Однако общая масса товаров, производимых при помощи машин сократившимся количеством рабочих, не только не остаётся без изменения, но, напротив, вырастает до размеров, далеко превышающих общую массу вытесненных ремесленных товаров. Предположим, что 400 000 аршин машинной ткани производятся меньшим количеством рабочих, чем 100 000 аршин ручной ткани. В учетверённом продукте заключается и учетверённое количество сырого материала. Следовательно, производство сырого материала должно учетвериться. Что касается потреблённых средств труда, например зданий, угля, машин и т. д., то пределы, в которых может возрасти дополнительный труд, необходимый для их производства, изменяются сообразно разности между теми массами продукта, которые при одном и том же числе рабочих могут быть произведены машинным способом, с одной стороны, и ручным способом – с другой.

Поэтому с расширением машинного производства в одной отрасли промышленности увеличивается производство прежде всего и в тех других отраслях, которые доставляют первой её средства производства. Насколько благодаря этому возрастает масса занятых рабочих, это зависит при данной продолжительности рабочего дня и интенсивности труда от строения употребляемых капиталов, т. е. от отношения между их постоянными и переменными составными частями. Это отношение, в свою очередь, значительно варьирует в зависимости от того, в какой мере машины уже овладели или овладевают данной отраслью промышленности. Число рабочих, обречённых на работу в угольных копях и рудниках, колоссально возросло с развитием применения машин в Англии, хотя это возрастание в последние десятилетия замедляется применением в горном деле новых машин.[817 - По переписи 1861 г. (т. II, Лондон, 1863) число рабочих, занятых в угольных копях Англии и Уэльса, составляло 246 613, в том числе 73 546 до 20-летнего и 173 067 старше 20-летнего возраста. К первой рубрике принадлежит 835 человек 5–10 лет, 30 701 – от 10 до 15 лет, 42 010 – от 15 до 19 лет. Число занятых в железных, медных, свинцовых, оловянных и других рудниках – 319 222.] Вместе с машиной появляется новый вид рабочих – производители машин. Мы уже знаем, что машинное производство всё в большей мере овладевает и этой отраслью производства.[818 - В Англии и Уэльсе в 1861 г, производствам машин было занято 60 807 лиц, считая в том числе и фабрикантов вместе с их приказчиками и т. д., ditto [а также] всех агентов и торговцев этой отрасли. Напротив, исключены производители сравнительно более мелких машин, например, швейных и т, д., а также производители инструментов для рабочих машин, например, веретён и т. д. Число всех гражданских инженеров составляло 3 329.] Далее, что касается сырого материала,[819 - Так как железо – один из важнейших сырых материалов, то здесь стоит отметить, что в 1861 г. в Англии и Уэльсе был 125 771 железолитейщик, в том числе 123 430 мужчин, 2 341 женщина. В числе первых 30 810 до 20 лет и 92 620 старше 20 лет.] то не подлежит, например, никакому сомнению, что бурное развитие бумагопрядения не только форсировало возделывание хлопка в Соединённых Штатах, а вместе с тем и африканскую работорговлю, но и сделало размножение негров главным занятием так называемых пограничных рабовладельческих штатов. В 1790 г., когда в Соединённых Штатах была произведена первая перепись рабов, число их составляло 697 000, а в 1861 г. уже примерно четыре миллиона. С другой стороны, не менее верно, что расцвет механических шерстяных фабрик вместе с прогрессирующим превращением пахотной земли в пастбища для овец вызвал массовое изгнание сельскохозяйственных рабочих и превращение их в «избыточных». В Ирландии ещё в настоящее время совершается этот процесс, – её население, уменьшившееся после 1845 г. почти наполовину, низводится до размеров, точно соответствующих потребностям её лендлордов и господ английских шерстяных фабрикантов.

Если машина овладевает предварительными или промежуточными ступенями, через которые должен пройти предмет труда, пока он не примет своей окончательной формы, то вместе с материалом труда увеличивается и спрос на труд в тех отраслях производства, которые ведутся ещё ремесленным или мануфактурным способом и в которые поступает машинный фабрикат. Например, машинное прядение доставляло пряжу столь дёшево и в таком изобилии, что ручные ткачи, без всякого увеличения затрат, сначала могли работать полное время. Таким образом, их доход увеличился.[820 - «Семья из 4 взрослых лиц» (хлопчатобумажных ткачей) «с двумя детьми в качестве шпульников зарабатывала в конце прошлого и начале текущего столетия 4 ф. ст. в неделю при 10-часовом рабочем дне; если работа была очень спешная, они могли заработать больше… Раньше они постоянно страдали от недостаточного предложения пряжи» (Gaskell, цит, соч., стр. 25–27).] Отсюда наплыв рабочих в хлопчатобумажную ткацкую промышленность, пока, наконец, 800 000 ткачей, вызванных в Англии к жизни машинами, – дженни, ватер-машиной и мюль-машиной, – не были убиты паровым ткацким станком. Таким же образом вместе с изобилием одёжных тканей, производимых машинным способом, возрастает число портных, портних, швей и т. д., пока не появляется швейная машина.

Соответственно увеличению массы сырых материалов, полуфабрикатов, рабочих инструментов и т. д., которые машинное производство доставляет при относительно небольшом числе рабочих, обработка этих сырых материалов и полуфабрикатов подразделяется на многочисленные подвиды, а потому разнообразие отраслей общественного производства растёт. Машинное производство ведёт общественное разделение труда несравненно дальше, чем мануфактура, потому что оно в несравненно большей степени увеличивает производительную силу захваченных им отраслей промышленности.