Капитал. Том первый

Это утверждение было опровергнуто опытами. Г-н Р. Гарднер ввёл с 20 апреля 1844 г. на двух своих больших фабриках в Престоне 11-часовой рабочий день вместо 12-часового. По истечении приблизительно года обнаружился тот результат, что «при прежних издержках было получено прежнее количество продукта, и что в целом рабочие за 11 часов зарабатывали ровно столько же, сколько раньше за 12 часов».[753 - Там же, стр. 19. Так как поштучная плата осталась без изменения, то размеры недельного заработка зависели от количества продукта.]

Я не касаюсь здесь экспериментов в прядильных и чесальных отделениях, потому что они были сопряжены с увеличением скорости машин (на 2 %). Напротив, в ткацком отделении, где к тому же производились весьма различные сорта лёгких узорчатых тканей, не произошло никаких перемен в объективных условиях производства. Результат был таков:

«С б января по 20 апреля 1844 г. при 12-часовом рабочем дне средняя заработная плата одного рабочего составляла 10 шилл. 1? пенса в неделю, с 20 апреля по 29 июня 1844 г. при 11-часовом рабочем дне средняя заработная плата была 10 шилл. 3? пенса в неделю».[754 - «Reports of Insp. of Fact. for 1844 and the quarter ending 30th April 1843», P. 20,]

В этом случае за 11 часов производилось больше, чем раньше за 12 часов, исключительно вследствие большей и равномернее распределявшейся работоспособности рабочих и вследствие экономного использования ими времени. В то время как они получали ту же самую заработную плату и выигрывали час досуга, капиталист получал прежнюю массу продуктов и сберегал уголь, газ и т. д., расходуемые за один час. Такие же эксперименты и с таким же результатом были произведены на фабриках гг. Хоррокса и Джэксона.[755 - Там же, стр. 21. Моральный элемент играл значительную роль в упомянутых выше экспериментах. «Мы», – заявили рабочие фабричному инспектору, – «мы работаем с большим воодушевлением, мы постоянно имеем в виду награду: возможность раньше уйти на ночь; бодрый и деятельный дух свойствен всей фабрике, от самого юного помощника до самого старого рабочего, и мы теперь больше помогаем друг другу» (там же).]

Когда сокращение рабочего дня, которое создаёт сначала субъективное условие для конденсации труда, т. е. даёт рабочему возможность расходовать больше силы в течение данного времени, проводится принудительно, т. е. в законодательном порядке, машина в руках капитала становится объективным и систематически применяемым средством для того, чтобы выжать больше труда в течение данного времени. Это достигается двояким способом: увеличением скорости машин и увеличением количества машин, которое находится под контролем одного и того же рабочего, т. е. увеличением арены труда последнего. Усовершенствования в конструкции машин отчасти необходимы для того, чтобы усилить давление на рабочего, отчасти они сами собой сопровождают интенсификацию труда, потому что ограничение рабочего дня побуждает капиталиста к самой строгой экономии на издержках производства. Усовершенствование паровой машины увеличивает скорость движения её поршня и в то же время, благодаря большему сбережению силы, даст возможность приводить в движение мотором прежних размеров более обширный механизм, причём потребление угля остаётся без изменения или даже понижается. Усовершенствование передаточного механизма уменьшает трение и, – что так поразительно отличает современные машины от старых, – низводит диаметр и вес больших и малых валов к постоянно уменьшающемуся минимуму. Наконец, усовершенствования рабочей машины, увеличивая её скорость и расширяя её действие, уменьшают её размеры, как это видно на примере современного парового ткацкого станка, или увеличивают вместе с корпусом размеры и число её орудий, как в прядильной машине, или посредством незаметных изменений деталей увеличивают подвижность этих орудий, – например, в середине пятидесятых годов скорость веретён в автоматической мюль-машине была увеличена таким образом на

/

.

Сокращение рабочего дня до 12 часов относится в Англии к 1832 году. Уже в 1836 г. один английский фабрикант заявлял:

«По сравнению с прежним временем труд на фабриках сильно возрос вследствие того, что значительно возросшая скорость машин требует от рабочего усиленного внимания и деятельности».[756 - John Fielden, цит. соч., стр. 32.]

В 1844 г. лорд Эшли, в настоящее время граф Шефтсбери привёл в палате общин следующие документально обоснованные данные:

«Труд лиц, занятых в фабричных процессах, в настоящее время втрое больше, чем был при введении этих операций. Несомненно, машины выполнили работу, которая заменила жилы и мускулы миллионов людей, но они изумительно (prodigiously) увеличили труд людей, которых они подчинили своему ужасному движению… Труд, заключающийся в том, чтобы в течение 12 часов следовать за двумя мюль-машинами, составлял, при прядении пряжи № 40. в 1815 г. 8 миль ходьбы. В 1832 г. дистанция, которую в течение 12 часов приходилось пройти при двух мюль-машинах при прядении того же номера, составляла 20 миль, а часто и больше. В 1825 г. прядильщику приходилось сделать на каждом мюле 820 вытягиваний за 12 часов, что составляет общую сумму в 1 640 вытягиваний за 12 часов. В 1832 г. прядильщик должен был сделать в течение своего двенадцатичасовою рабочего дня 2 200 вытягиваний на каждую мюль-машину, итого 4 400: в 1844 г. – 2 400, итого 4 800: а в некоторых случаях требуется ещё бо?льшая масса труда (amount of labour)… Здесь у меня в руках другой документ 1842 г., показывающий, что труд прогрессивно увеличивается не только потому, что приходится проходить большее расстояние, но и потому, что количество производимых товаров увеличивается, между тем как число рабочих соответственно уменьшается; и, далее, потому, что теперь часто прядётся худший хлопок, который требует большего труда… В чесальном отделении труд тоже значительно возрос. Теперь одно лицо выполняет такую работу, которая раньше распределялась между двумя… В ткацком отделении, в котором занято большое число лиц. по большей части женского пола, труд возрос за последние годы, вследствие увеличения скорости машин, на целых 10 %. В 1838 г. в неделю выпрядалось 18 000 мотков, в 1843 г. это число повысилось до 21 000. В 1819 г. число ударов челнока при паровом ткацком станке составляло 60 в минуту, в 1842 г. оно составляло 140, что свидетельствует об огромном возрастании труда».[757 - Lord Ashley, цит. соч., стр. 6–9, в разных местах.]

Ввиду этой поразительной интенсивности, которой труд достиг уже в 1844 г. при господстве закона о 12-часовом рабочем дне, представлялось, что английские фабриканты имеют основания утверждать, что дальнейший прогресс в этом направлении невозможен и что всякое дальнейшее сокращение рабочего времени равносильно сокращению производства. Что их рассуждения были справедливы лишь по видимости, это лучше всего доказывается появившимся в это самое время заявлением неутомимого цензора фабрикантов, фабричного инспектора Леонарда Хорнера:

«Так как количество производимых продуктов регулируется преимущественно скоростью машин, то фабрикант должен быть заинтересован в том, чтобы машины действовали с крайней степенью скорости, но совместимой со следующими условиями: сохранение машин от слишком быстрой порчи, сохранение доброкачественности производимых товаров, способность рабочего не отставать от машины, причём напряжение не должно быть больше того, которое он может развивать непрерывно. Часто бывает так, что фабрикант по своей торопливости слишком ускоряет движение. Тогда поломки и плохое качество продукта перевесят выгоды от скорости, и фабриканту придётся умерить ход машин. Так как деятельный и внимательный фабрикант наверное найдёт максимум достижимого, то я полагал, что невозможно за 11 часов производить столько же, сколько на 12. Я предполагал кроме того, что сдельно оплачиваемый рабочий напрягает свои силы до той крайней степени, за которой он уже не может постоянно сохранять одну и ту же степень интенсивности».[758 - «Reports of Insp. of Fact. [for quarter ending 30th September 1844, and from 1st October 1844] to 30th April 1845», p. 20.]

Поэтому Хорнер, вопреки опытам Гарднера и т. д., пришёл к заключению, что дальнейшее сокращение 12-часового рабочего дня необходимо уменьшит количество продукта.[759 - Там же, стр. 22.] Он сам 10 лет спустя цитирует сомнения, высказанные им в 1845 г., в доказательство того, насколько он тогда не понимал эластичности машин и человеческой рабочей силы, которые в равной мере напрягаются до крайней степени вследствие принудительного сокращения рабочего дня.

Обратимся теперь к периоду после 1847 г., со времени введения в законодательном порядке 10-часового рабочего дня на английских хлопчатобумажных, шерстяных, шёлковых и льняных фабриках.

«Скорость веретён у ватер-машин возросла на 500, у мюль-машин на 1 000 оборотов в минуту, т. е. скорость ватерных веретён, достигавшая в 1839 г. 4 500 оборотов в минуту, составляет теперь» (1862 г.) «5 000, а скорость мюльных веретён, достигавшая 5 000, составляет теперь 6 000 в минуту; это даёт в первом случае возрастание скорости на

/

, a во втором – на

/

».[760 - «Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1868», p. 62.]

Джемс Несмит, знаменитый гражданский инженер из Патрикрофта близ Манчестера, в одном письме к Леонарду Хорнеру в 1852 г. рассматривает усовершенствования, произведённые в паровой машине между 1848 и 1852 годами. Отметив, что паровая лошадиная сила, которая в официальной фабричной статистике всё ещё определяется в соответствии с её действием в 1828 г.,[761 - Это изменилось со времени парламентского отчёта 1862 года. Здесь вместо номинальной введена уже действительная паровая лошадиная сила современных паровых машин и водяных колёс {см. прим. 109a, стр. 400. Ф. Э.}. Точно так же и тростильные веретёна уже не смешиваются с собственно прядильными веретёнами (как было в отчётах 1839, 1850 и 1856 гг.); далее для шерстяных фабрик приведено число «gigs» [ «ворсовальных машин»], введено различие между джутовыми и пеньковыми фабриками, с одной стороны, и льняными – с другой; наконец, в первый раз введено в отчёт чулочновязальное производство.] является чисто номинальной и может служить лишь условным показателем действительной силы, он, между прочим, пишет:

«Не подлежит никакому сомнению, что паровые машины прежнего веса, часто даже именно те же самые машины, с той только разницей, что в них сделаны современные усовершенствования, в среднем выполняют на 50 % больше работы, чем прежде, и что во многих случаях те же самые машины, которые во времена предельной скорости 220 футов в минуту развивали 50 лошадиных сил, в настоящее время при меньшем потреблении угля развивают более 100 лошадиных сил… Современная паровая машина при прежнем числе номинальных лошадиных сил, вследствие усовершенствований в её конструкции, уменьшения объёма и изменений устройства парового котла и т. д., действует с большей силой, чем прежде… Поэтому, хотя теперь по отношению к номинальной лошадиной силе занято прежнее количество рук, число рук по отношению к рабочим машинам в настоящее время уменьшилось».[762 - «Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1856», p. 14, 20.]

В 1850 г. на фабриках Соединённого королевства применялось 134 217 номинальных лошадиных сил, приводивших в движение 25 638 716 веретён и 301 445 ткацких станков. В 1856 г. число веретён и ткацких станков составляло соответственно 33 503 580 и 369 205. Если бы на одну лошадиную силу приходилось столько же веретён и станков, как в 1850 г., то в 1856 г. было бы необходимо иметь 175 000 лошадиных сил. Но по официальным данным число их составляло всего 161 435, т. е. на 10 000 с лишним лошадиных сил меньше, чем потребовалось бы на основе расчётов 1850 года.[763 - Там же, стр. 14, 15.]

«Последний отчёт» (официальная статистика) «1856 г. устанавливает тот факт, что фабричная система распространяется со стремительной быстротой, число рук по отношению к машинам сократилось, паровая машина вследствие экономии в силе и других усовершенствований приводит в движение машины большего веса и что увеличение количества продукта достигается вследствие усовершенствования рабочих машин, изменения методов производства, увеличения скорости машин и многих других причин».[764 - Там же, стр. 20.] «Крупные усовершенствования, сделанные в машинах всякого рода, намного повысили их производительную силу. Вне всякого сомнения, сокращение рабочего дня послужило… стимулом для этих усовершенствований. Эти усовершенствования и более интенсивный труд рабочего привели к тому, что в течение сокращённого» (на 2 часа, или на

/

) «рабочего дня производится, по меньшей мере, столько же продукта, как производилось раньше в течение более долгого дня».[765 - «Reports etc. for 31st October 1858», p. 9, 10. Cp. «Reports etc. for 30th April I860», p. 30 sqq.]

Насколько увеличилось богатство фабрикантов вследствие более интенсивной эксплуатации рабочей силы, показывает уже одно то обстоятельство, что средний ежегодный прирост числа английских хлопчатобумажных текстильных фабрик составил с 1838 по 1850 г. 32, а с 1850 по 1856 г. – 86.

Как ни велик был прогресс английской промышленности в 8-летие 1848–1856 гг. при господстве 10-часового рабочего дня, в следующий шестилетний период 1856–1862 гг. он был далеко превзойдён. Например, на шёлковых фабриках было в 1856 г. веретён – 1 093 799, в 1862 г. – 1 388 544; ткацких станков в 1856 г. – 9 260, в 1862 г. – 10 709. Напротив, число рабочих в 1856 г. – 56 137, в 1862 г. – 52 429. Таким образом, увеличение числа веретён составило 26,9 % и ткацких станков – 15,6 % при одновременном уменьшении числа рабочих на 7 %. В 1850 г. на камвольных фабриках было в ходу 875 830 веретён, в 1856 г. – 1 324 549 (увеличение на 51,2 %) и в 1862 г. – 1 289 172 (уменьшение на 2,7 %). Но если принять во внимание, что тростильные веретёна входят в счёт 1856 г., но не входят в счёт 1862 г., то окажется, что число веретён с 1856 г. оставалось почти неизменным. Напротив, скорость веретён и ткацких станков с 1850 г. во многих случаях удвоилась. Число паровых ткацких станков на камвольных фабриках составляло в 1850 г. 32 617, в 1856 г. – 38 956 и в 1862 г. – 43 048. При них было занято в 1850 г. 79 737 человек, в 1856 г. – 87 794 и в 1862 г. – 86 063, но в этом числе детей до 14-летнего возраста было в 1850 г. 9 956, в 1856 г. – 11 228 и в 1862 г. – 13 178. Итак, несмотря на значительное увеличение числа ткацких станков в 1862 г. по сравнению с 1856 г., общее число занятых рабочих уменьшилось, число же эксплуатируемых детей увеличилось.[766 - «Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1862», p. 129, 100, 103, 130.]

27 апреля 1863 г. член парламента Ферранд заявлял в палате общин:

«Делегаты рабочих от 16 округов Ланкашира и Чешира, по поручению которых я говорю, сообщили мне, что вследствие усовершенствования машин труд на фабриках всё возрастает. Раньше один рабочий с помощником обслуживал два ткацких станка, теперь один рабочий без помощников обслуживает три станка и весьма нередко даже четыре и т. д. Как видно из сообщённых фактов, двенадцать часов труда втиснуты теперь менее чем в 10 рабочих часов. Отсюда само собой очевидно, в какой огромной степени выросли за последние годы муки труда фабричных рабочих».[767 - Один ткач на двух современных паровых ткацких станках производит теперь за 60-часовую неделю 26 кусков известного сорта ткани определённой длины и ширины, а раньше при старом паровом ткацком станке мог производить только 4. Ткацкие издержки на один такой кусок уже в начале 1850 г. понизились с 2 шилл. 9 пенсов до 5

/

пенса.Добавление к 3 изданию. «30 лет тому назад» (в 1841 г.) «от хлопкопрядильщика с 3 помощниками требовалось наблюдение только за одной парой мюль-машин с 300–324 веретёнами. Теперь» (конец 1871 г.) «с 5 помощниками он должен наблюдать за мюль-машинами, число веретён которых составляет 2 200, и производит по меньшей мере в семь раз больше пряжи, чем в 1841 году» (Александр Редгрейв, фабричный инспектор, в «Journal of the Society of Arts», January 5, 1872).]

Поэтому, хотя фабричные инспектора неустанно и с полным правом восхваляют благоприятные результаты фабричных законов 1844 и 1850 гг., однако они признают, что сокращение рабочего дня уже вызвало такую интенсивность труда, которая угрожает здоровью рабочих и, следовательно, разрушительно действует на самое рабочую силу.

«В большинстве хлопчатобумажных, камвольных и шёлковых фабрик истощающее состояние возбуждённости, необходимой для работы при машинах, движение которых за последние годы чрезвычайно ускорилось, было, по-видимому, одной из причин увеличения смертности от лёгочных болезней, показанного д-ром Гринхау в его последнем замечательном отчёте».[768 - «Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1861», p. 25, 26.]

Не подлежит никакому сомнению, что, когда законом у капитала раз навсегда отнята возможность удлинения рабочего дня, его тенденция компенсировать себя за это систематическим повышением степени интенсивности труда и превращать всякое усовершенствование машин в средство усиленного высасывания рабочей силы скоро должна снова привести к тому поворотному пункту, где становится неизбежным новое сокращение рабочего времени.[769 - В настоящее время (1867 г.) в Ланкашире среди фабричных рабочих началась агитация за восьмичасовой рабочий день.] С другой стороны, бурное развитие английской промышленности с 1848 г. до настоящего времени, т. е. в период десятичасового рабочего дня, превосходит эпоху 1833–1847 гг., т. е. период двенадцатичасового рабочего дня, ещё в большей мере, чем развитие промышленности в этот последний период превзошло её успехи в первую половину столетия фабричной системы, то есть в период неограниченного рабочего дня[770 - Следующие немногие цифры характеризуют прогресс собственно фабрик в Соединённом королевстве с 1848 года:* 1846 г.** в фунтах.(См. Синие книги (Statistical Abstract for the United Kingdom», № 8 и № 13. London, 1861 и 1866).В Ланкашире число фабрик увеличилось между 1839 и 1850 гг. всего на 4 %, между 1850 и 1856 – на 19 %, между 1856 и 1862 – на 33 %, между тем как число занятых лиц в оба одиннадцатилетних периода абсолютно увеличилось, а относительно понизилось. См. «Reports of Insp. of Fact. for 31st Oct. 1862», p. 63. В Ланкашире преобладают хлопчатобумажные фабрики. А какое относительно большое место занимают они вообще в производстве пряжи и тканей, видно из того, что из общего числа подобных фабрик в Англии, Уэльсе, Шотландии и Ирландии на их долю приходится 45,2 %, из общего числа веретён – 83,3 %, из общего числа паровых ткацких станков – 81,4 %, из общего числа паровых лошадиных сил, приводящих текстильные фабрики в движение, – 72,6 %, из общего числа занятых лиц – 58,2 % (там же, стр. 62, 63).]

4. ФАБРИКА

В начале этой главы мы рассматривали тело фабрики, расчленённую систему машин. Потом мы видели, как машины, присваивая женский и детский труд, увеличивают человеческий материал для капиталистической эксплуатации, как они, безмерно удлиняя рабочий день, захватывают всю жизнь рабочего и как, наконец, их развитие, позволяющее производить чудовищно возрастающие массы продукта всё в более и более короткое время, служит систематическим средством для того, чтобы в данный период времени привести в движение больше труда, т. е. чтобы всё более интенсивно эксплуатировать рабочую силу. Теперь мы обращаемся к фабрике в её целом, притом в её наиболее развитой форме.

Д-р Юр, Пиндар автоматической фабрики, описывает её, с одной стороны, как «кооперацию различных категорий рабочих, взрослых и несовершеннолетних, которые с искусством и прилежанием наблюдают за системой производительных машин, непрерывно приводимых в действие центральной силой (первичным двигателем)», с другой стороны – как «огромный автомат, составленный из многочисленных механических и сознательных органов, действующих согласованно и без перерыва для производства одного и того же предмета, так что все эти органы подчинены одной двигательной силе, которая сама приводит себя в движение».

Эти два определения отнюдь не тождественны. В одном комбинированный совокупный рабочий, или общественный рабочий организм, является активно действующим субъектом, а механический автомат – объектом; во втором сам автомат является субъектом, а рабочие присоединены как сознательные органы к его лишённым сознания органам и вместе с последними подчинены центральной двигательной силе. Первое определение сохраняет своё значение по отношению ко всем возможным применениям машин в крупном масштабе; второе характеризует их капиталистическое применение и, следовательно, современную фабричную систему. Отсюда излюбленная манера Юра изображать центральную машину, от которой исходит движение, не только автоматом, но и автократом.

«В этих огромных мастерских благодетельная сила пара собирает вокруг себя мириады своих подданных».[771 - Ure. «Philosophy of Manufactures», p. 18.]

Вместе с рабочим орудием и виртуозность в управлении им переходит от рабочего к машине. Дееспособность орудия освобождается от той ограниченности, которая вытекает из связи человеческой рабочей силы с личностью рабочего. Таким образом, устраняется тот технический базис, на котором покоится разделение труда в мануфактуре. Поэтому вместо характерной для мануфактуры иерархии специализированных рабочих на автоматической фабрике выступает тенденция к уравнению, или нивелированию, тех работ, которые должны выполняться помощниками машины,[772 - Там же, стр. 31. Ср. Карл Маркс. «Нищета философии». Париж, 1847, стр. 140, 141 [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 4, стр. 159–160].] вместо искусственно порождённых различий между частичными рабочими приобретают перевес естественные различия возраста и пола.

Поскольку разделение труда возрождается на автоматической фабрике, оно является, прежде всего, распределением рабочих по специализированным машинам и распределением масс рабочих, – не образующих, однако, расчленённых групп, – по различным отделениям фабрики, где они работают при расположенных одна возле другой однородных рабочих машинах, т. е. где они соединены лишь простой кооперацией. Расчленённая группа мануфактуры замещается здесь сочетанием главного рабочего с немногими помощниками. Существенное различие наблюдается между рабочими, занятыми действительно при рабочих машинах (сюда же относятся некоторые рабочие, которые наблюдают за машиной-двигателем или её заправкой), и простыми подручными (почти исключительно дети) этих машинных рабочих. К подручным же в большей или меньшей степени относятся и все feeders (которые просто подают в машину материал труда). Наряду с этими главными категориями выступает количественно незначительный персонал, который занят контролем за всеми машинами и постоянной их починкой, например, инженеры, механики, столяры и т. д. Это – высший, частью научно образованный, частью ремесленного характера слой рабочих, стоящий вне круга фабричных рабочих, просто присоединённый к нему.[773 - Характерно для преднамеренного статистического обмана, – а раскрыть его можно было бы вплоть до мелочей, – что английское фабричное законодательство категорически исключает из сферы своего действия упомянутых в конце текста рабочих, не признавая их фабричными рабочими; с другой стороны, отчёты, публикуемые парламентом, столь же категорически включают в категорию фабричных рабочих не только инженеров, механиков и т. д., но и управляющих фабриками, приказчиков, рассыльных, кладовщиков, упаковщиков и т. д., – короче, всех, за исключением самого владельца фабрики.] Это разделение труда является чисто техническим.

Всякая работа при машине требует подготовки рабочего с ранних лет для того, чтобы он научился сообразовать свои собственные движения с однообразно-непрерывными движениями автомата. Поскольку совокупность машин само образует систему разнообразных, одновременно действующих и комбинированных машин, постольку и основанная на ней кооперация требует распределения разнородных групп рабочих между разнородными машинами. Но машинное производство уничтожает необходимость мануфактурно закреплять это распределение, прикреплять одних и тех же рабочих навсегда к одним и тем же функциям.[774 - Юр признаёт это. On говорит, что рабочие «в случае необходимости» могут быть перемещены волей управляющего от одной машины к другой, и торжествующе восклицает: «Такого рода перемещение стоит в открытом противоречии со старой рутиной, которая разделяет труд и возлагает на одного изготовление головок к булавкам, на другого – заострение её конца». Он должен был бы скорее поставить вопрос, почему эта «старая рутина» преодолевается на автоматической фабрике только «в случае необходимости» Цитируется стр. 22 работы Э. Юра] Так как движение фабрики в целом исходит не от рабочего, а от машины, то здесь может совершаться постоянная смена персонала, не вызывая перерывов процесса труда. Самое убедительное доказательство этого даёт Relaissystem [система смен], применённая во время бунта английских фабрикантов в 1848–1850 годах.[775 - См. настоящий том, стр. 289 и сл.] Наконец, та быстрота, с которой человек в юношеском возрасте научается работать при машине, в свою очередь устраняет необходимость воспитывать особую категорию исключительно машинных рабочих.[776 - В случае нужды, как, например, во время Гражданской войны в Америке, буржуа в виде исключения употребляет фабричных рабочих на самые грубые работы, как мощение улиц и т. д. Английские «ateliers nationaux» [ «национальные мастерские»] 1862 и следующих годов для безработных хлопчатобумажных рабочих тем отличались от французских национальных мастерских 1848 г., что в последних рабочим приходилось выполнять за счёт государства непроизводительные работы, в первых же – производительные городские работы к выгоде буржуа, причём они производилось дешевле, чем при посредстве регулярных рабочих, с которыми принудили конкурировать безработного. «Вид рабочих с хлопчатобумажных фабрик в физическом отношении несомненно улучшился. Это я объясняю… поскольку дело идёт о мужчинах, тем, что общественные работы выполняются на открытом воздухе». (Здесь речь идёт о престонских фабричных рабочих. которые были заняты на «Престонском болоте».) («Reports of Insp. of Fact. October 1863», p. 59.)] Услуги же простых подручных на фабрике отчасти могут замещаться машинами,[777 - Пример: Различные механические аппараты, введённые на шерстяных фабриках со времени закона 1844 г. для замещения детского труда. Когда детям самих господ фабрикантов придётся проходить «школу» простых помощников на фабрике, тогда эта ещё почти совсем не разработанная область механики быстро сделает заметные шаги вперёд. «Едва ли найдётся какая-либо другая столь же опасная машина, как автоматическая мюль-машина. Бо?льшая часть несчастных случаев происходит с маленькими детьми, и именно вследствие того, что они для подметания пола подползают под мюль-машины во время работы последних. Многие „minders“» (рабочие на мюль-машинах) «привлекались» (фабричными инспекторами) «к судебной ответственности и были присуждены к денежным штрафам за проступки этого рода, но без каких бы то ни было заметных общих результатов. Если бы машиностроители изобрели машину для подметания, которая устранила бы для этих малюток необходимость лазить под машины, то это было бы счастливым вкладом в наши охранительные мероприятия» («Reports of Insp. of Factories for 31st October 1866», p. 63).] отчасти вследствие своей крайней элементарности допускают быструю и постоянную смену лиц, занятых такими работами.

Хотя машина технически опрокидывает, таким образом, старую систему разделения труда, тем не менее, последняя продолжает своё существование на фабрике сначала в силу привычки, как традиция мануфактуры, а потом систематически воспроизводится и укрепляется капиталом в ещё более отвратительной форме как средство эксплуатации рабочей силы. Пожизненная специальность – управлять частичным орудием, превращается в пожизненную специальность – служить частичной машине. Машиной злоупотребляют для того, чтобы самого рабочего превратить с детского возраста в часть частичной машины.[778 - Поэтому можно по достоинству оценить невероятную выдумку Прудона, который «конструирует» машины не как синтез средств труда, а как синтез частичных работ для самих рабочих.] Таким образом не только значительно уменьшаются издержки, необходимые для воспроизводства его самого, но в то же время получает завершение и его беспомощная зависимость от фабрики в целом, следовательно от капиталиста. Здесь, как и всегда, необходимо проводить различие между увеличением производительности, вытекающим из развития общественного процесса производства, и увеличением производительности, вытекающим из капиталистической эксплуатации этого процесса.

В мануфактуре и ремесле рабочий заставляет орудие служить себе, на фабрике он служит машине. Там движение орудия труда исходит от него, здесь он должен следовать за движением орудия труда. В мануфактуре рабочие являются членами одного живого механизма. На фабрике мёртвый механизм существует независимо от них, и они присоединены к нему как живые придатки.

«Унылое однообразие бесконечной муки труда, при котором всё снова и снова совершается один и тот же механический процесс, похоже на муки Сизифа: тяжесть труда, подобно огромному камню, всё снова и снова падает на изнурённого рабочего».[779 - Ф. Энгельс. «Положение рабочего класса в Англии». Лейпциг, 1845, стр. 217 [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 2, стр. 405]. Даже совершенно ординарный оптимистический фритредер, г-н Молинари замечает: «Человек, ежедневно наблюдая по 15 часов за однообразным ходом машины, истощается скорее, чем если он в течение такого же времени напрягает свою физическую силу. Этот труд наблюдения, который мог бы послужить полезной гимнастикой для ума, если бы он не был слишком продолжителен, разрушает своей чрезмерностью и ум, и самое тело» (G. de Molinari. «Еtudes Еconomiques». Paris, 1846 [p. 49]).]

Машинный труд, до крайности захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможность свободной физической и духовной деятельности.[780 - Ф. Энгельс, цит. соч., стр. 216 [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 2, стр. 404].] Даже облегчение труда становится средством пытки, потому что машина освобождает не рабочего от труда, а его труд от всякого содержания. Всякому капиталистическому производству, поскольку оно есть не только процесс труда, но в то же время и процесс возрастания капитала, присуще то обстоятельство, что не рабочий применяет условно труда, а наоборот, условие труда применяет рабочего, но только с развитием машины это извращённое отношение получает технически осязаемую реальность. Вследствие своего превращения в автомат средство труда во время самого процесса труда противостоит рабочему как капитал, как мёртвый труд, который подчиняет себе живую рабочую силу и высасывает её. Отделение интеллектуальных сил процесса производства от физического труда и превращение их во власть капитала над трудом получает своё завершение, как уже указывалось раньше, в крупной промышленности, построенной на базе машин. Частичное искусство отдельного машинного рабочего, подвергшегося опустошению, исчезает как ничтожная и не имеющая никакого значения деталь перед наукой, перед колоссальными силами природы и перед общественным массовым трудом, воплощёнными в системе машин и создающими вместе с последней власть «хозяина» (master). А потому этот хозяин, в мозгу которого машины неразрывно срослись с его монополией на них, в случаях столкновений с «руками» презрительно восклицает по их адресу:

«Пусть фабричные рабочие не забывают, что их труд представляет собой в действительности очень низкую категорию квалифицированного труда; что никакой другой труд не осваивается легче и, принимая во внимание его качество, не оплачивается лучше; что никакого другого труда нельзя получить посредством столь краткого обучения, в столь короткое время и в таком изобилии. Машины хозяина фактически играют гораздо более важную роль в деле производства, чем труд и искусство рабочего, которым можно обучить в 6 месяцев и которым может обучиться всякий деревенский батрак».[781 - «The Master Spinners' and Manufactureas' Defence Fund. Report of the Committee». Manchester, 1854, p. 17. Позже мы увидим, что «хозяева» начинают петь совсем по-другому, когда им угрожает потеря их «живых» автоматов]

Техническое подчинение рабочего однообразному движению средства труда и своеобразное составление рабочего организма из индивидуумов обоего пола и самых различных возрастов создаёт казарменную дисциплину, которая развивается в завершённый фабричный режим и доводит до полного развития уже упомянутый выше труд надзора, а вместе с тем и разделение рабочих на исполнителей [Handarbeiter] и надсмотрщиков за трудом, на промышленных рядовых и промышленных унтер-офицеров.

«Главная трудность на автоматической фабрике заключалась в обеспечении дисциплины, необходимой для того, чтобы заставить людей отказаться от их привычной беспорядочности в труде и уподобить их действия неизменной регулярности крупного автомата. Но изобрести и с успехом применить дисциплинарный кодекс, соответствующий потребностям и быстроте автоматической системы, – этот Геркулесов подвиг был благородным делом Аркрайта! Даже в настоящее время, когда эта система организована во всей её полноте, почти невозможно среди рабочих, уже достигших возмужалого возраста, найти полезных помощников для автоматической системы».[782 - Ure. «Philosophie of Manufactures», p. 15. Кто знаком с биографией Аркрайта, тот никогда не даст этому гениальному цирюльнику названия «благородный». Из всех великих изобретателей XVIII века это был, бесспорно, величайший вор чужих изобретений и самый низкий субъект.]