Второй корабль мы нашли, наверное, ещё миль через десять. Меня беспокоило то, что наша команда так страшно измотана, хоть пираньи буксировали судно посменно. Отдыха за время, которого одна часть команды выбивалась из сил, явно не хватало, чтобы другая успела эти силы восстановить. Приходилось делать привалы, во время которых мы простаивали.
Находка номер два была скорее похожа на большую лохань, чем на судно. Она сохранилась гораздо лучше, чем тот корабль, который мы нашли первым, но выглядела примитивней. Я так и не смог определить ни эпохи, ни народа, построившего эту посудину. «Лохань» оказалась плетёной из прутьев и обмазанной снаружи и изнутри смесью глины с чем-то цементирующим, вязким, что сделало её пластичной, прочной, но не хрупкой при застывании. В движение «лохань» приводилась шестами, которых сохранилось множество, но эта находка не смогла послужить нам по своему назначению, так-как дерево этих шестов ломалось от малейшего нажима и они больше не могли выполнять своё предназначение. Но мы их всё равно забрали, для того, чтобы сделать факелы.
Найденное судно не имело никакого груза, а его хозяева пустились в плавание толи совершенно голыми, толи в очень лёгкой одежде, истлевшей вместе с их телами. На них не было найдено ни одного металлического предмета. По-видимому, они совсем не знали металла, а пользовались лишь каменными ножами, топориками и кистенями.
Их скелеты были найдены точно в таких же позах, что и останки моряков с первого корабля. Что бы это значило?
Третья находка повергла нас в шок и едва не заставила повернуть обратно! Тяжёлый испанский галеон новейшей постройки, стоял поперёк русла подземной реки, перегораживая его от берега до берега. Он был разбит, в корпусе зияли многочисленные пробоины, полученные от ударов о скалы. Мачты отсутствовали, но были целы кормовые и носовые стрелковые башенки, что позволило ему сохранить грозный и величественный вид.
Как и в первых двух случаях, вокруг судна на обоих берегах виднелись тела моряков. При ближайшем рассмотрении мы поняли, что здесь трагедия случилась всего около месяца назад. На трупах, одетых в доспехи реконкисты поверх отличных камзолов, не было никаких повреждений, но даже теперь, когда их лица превратились в маски смерти, на них можно было прочесть выражение крайнего ужаса!
Галеон так прочно сидел, застряв между берегами, что сдвинуть его не представлялось возможности. И хорошо, что мы этого не сделали, иначе он бы сразу затонул и лёг на неглубокое дно, окончательно перекрыв нам движение. При осмотре судна мы нашли изрядное количество съестных припасов ещё годных к употреблению, неплохую сумму золотом в каюте капитана, двадцать новеньких чугунных пушек и артиллерийский погреб, полный бочонков с порохом.
Это последнее решило судьбу галеона. Но самой ценной находкой явились две шлюпки с целыми вёслами, ведь свой ялик мы потеряли.
Итак, перенеся к себе на борт все, что было съедобным и ценным, а также часть пороха, (пушки не тронули – отяжелять «Анхелику» таким грузом было для нас слишком большой роскошью), мы придали земле, то-есть завалили камнями тела погибших соотечественников, справили по ним походную заупокойную службу, после чего отвели свой корабль обратно на полмили, (теперь с помощью шлюпок это было проще), и взорвали галеон!..
Конечно, это было рискованно, мы ведь находились под землёй и в любую минуту потолок мог опуститься нам на головы. Все и так чуть не оглохли, несмотря на то, что отошли на приличное расстояние.
Зато теперь мы прошли свободно и не так, как раньше, а буксируя «Анхелику» сразу в две шлюпки! Не самый быстрый и лёгкий способ передвижения, но сейчас он был несравнимо эффективнее того, каким мы пользовались до сих пор.
На радостях, что казавшееся непреодолимым препятствие, успешно пройдено, мы решили сделать большой привал, чтобы дать команде хороший отдых перед длинной и тяжёлой дорогой ведущей в неизвестность. И это едва ли не погубило нас всех.
Привал устроили на продолговатом острове, образованном в результате свойства подземной реки постоянно разделяться на отдельные рукава и сливаться вновь. Мы поставили «Анхелику» на якорь, разбили лагерь, воткнув факелы по краям, разожгли костры, приготовили еду и сварили кофе.
Стало уютно и весело! Дон Мигель распорядился открыть бочонок вина, что было встречено приветственными криками, хоть команду нашу никак нельзя было отнести к любителям выпивки.
В общем, пир удался на славу, после чего все, кроме часовых, уснули, как убитые. Но мне не спалось. Что-то не давало покоя, какая-то недодуманная мысль или скорее предчувствие.
Чтобы хоть как-то развеяться, я стал осматривать всё вокруг. Пейзаж в общих чертах повторял то, что мы уже видели – кругом скалы, серо-чёрные воды подземной реки, (солёные, между прочим; пресная вода стекала сверху, то струйками, то небольшими водопадами), а ещё каменистые берега, местами полностью скрытые пушистым белым мхом похожим на плесень.
Эта плесень или мох, покрывала все поверхности на многие мили, превращая угрюмый каменный ландшафт в сказочно-зимний. Иногда она, правда, куда-то исчезала, оставляя большие и малые проплешины. Например, её не было вокруг всех трёх найденных нами кораблей. Не было её и на этом острове, зато кругом на обоих берегах и даже на низком в этом месте потолке пещеры, красовались густые заросли.
Глядя на потолок, я обратил внимание на то, что прямо над нами цвет пушистого покрова отличается от того идеально-белого, который был в остальных местах. Над нами было розовое пятно, по своим размерам и форме напоминающее очертание нашего лагеря. Я сперва принял его за отблеск костров и факелов, но границы пятна были слишком резко очерчены, чего не могло быть, будь это сполохи от огня.
Вдруг пятно стало темнее. Из нежно-розового оно преобразилось в агрессивно-насыщенное и… шевельнулось!
Я едва успел набрать воздух, когда эта дрянь отделилась от своего основания и упала на спящий лагерь толстым липким покрывалом! Но уже на трети пути её встретил фонтан драконьего пламени!
Думаете, я тогда соображал, что делаю? Нет, за те доли секунды, что прошли, пока розовое плесневое пятно отделялось, чтобы накрыть наш лагерь, соображать было некогда. Тут сработали драконьи инстинкты выживания – жги или сожгут!
Мой огненный зонт был настолько силён, что атакующее пятно подбросило обратно к потолку и разбило об него в клочья! Будь я в драконьем теле, от липкой мерзости не осталось бы даже пепла, но сейчас мне было непросто развить мощь, достаточную, чтобы прикрыть огнём весь лагерь одновременно. Но я справился, несмотря на то, что напитанная водой розовая дрянь не хотела гореть, шипела, съёживалась, чернела, сопротивлялась, как могла.
Однако силы мои были небеспредельны. Когда атаковавшее нас существо, (или чем оно там было?), превратилось в чёрные хлопья, я свалился без сил кверху лапами, и уже теряя сознание, слышал, как взвизгнули две из четырёх пираний, стоявших на часах, как повскакали все остальные, как они забегали, пытаясь понять, что случилось.
Когда меня отлили водой, то выяснилось, что опасность миновала, но две девушки получили множественные ожоги размером от мелкой монеты до полновесного дублона времён короля Максимильяна. Магдалена соскребла жгучую дрянь с их кожи ножом и смазала обожжённые места бальзамической мазью. Всё обошлось, но обе пострадавшие пираньи ещё долго были не в себе и их отправили отлёживаться в трюм.
По-видимому, розовая плесень охотилась именно таким способом – накрывала ничего не подозревавшую жертву и что-то с ней делала – толи обжигала, толи переваривала, толи забирала что-то такое, что требовалось ей в качестве пищи. Это моё предположение подтвердилось очень скоро и в полной мере.
Место нападения розовой плесени мы тут же в спешке покинули, хотя могли особо не торопиться – чтобы атаковать ещё раз ей требовалось сначала вырасти, после чего убедиться в том, что жертва пригодна для еды, то-есть неподвижна. К такой «охоте» была способна любая белая плесень, но чтобы напасть ей требовалось созреть до розового состояния. Зрела она буквально на глазах, после того, как убеждалась, что жертва не сбежит.
Видимо так погибли экипажи всех трёх кораблей, найденных нами во время пути. Их накрыла липкая жгучая мерзость, способная к тому же парализовать живое существо, попавшее в её объятия. Правда чем именно питалась эта тварь мы так и не поняли. Тела погибших конкистадоров не были съедены в том смысле, в котором мы привыкли понимать это слово. Впрочем, мы видели лишь высохшие мумии.
О, они же не должны были высохнуть во влажной атмосфере подземной реки! А ведь раньше мне это в голову не приходило. В таком месте трупы безобразно раздуваются, чернеют и всякое такое. А мы не чувствовали даже характерного запаха разложения. Возможно, хищной плесени требовалась влага живых тел, а может ещё что-нибудь?
Как я уже говорил, мы торопились, и размышлять над подобными проблемами было некогда. Теперь пираньи налегали на вёсла с удвоенной энергией, периодически посматривая вверх. В конце концов, Магдалена запретила им делать это, а слежение за потолком было вменено в обязанность мне. Но, как я уже сказал, для нападения нашему врагу требовалось время и неподвижность жертвы, а потому мы могли не беспокоиться.
Когда-то в нашем ялике, потерянном во время падения в этот речной «Тартар», помещались шесть пираний или один Ганс. Шлюпки вмещали больше гребцов, но соотношение решено было не менять. Более того – две шлюпки в узком русле подземной реки, где постоянно имелся риск ободрать борта «Анхелики», друг другу только мешали, а сил одной шлюпки вполне хватало, чтобы буксировать корабль с небольшой, но постоянной скоростью. Таким образом, тридцать девушек и один Ганс составили шесть смен, для того, чтобы двигаться непрерывно. Конечно, они выматывались за четыре часа гребли, но последующих десяти часов отдыха хватало, чтобы восстановить силы.
Более всего я тогда опасался, что привезу домой настолько мускулистых девчонок, что парни будут от них шарахаться. Увы, проблемы, ожидавшие нас по возвращении, были совсем иными!
А пока, мы уверенно шли вперёд, двигаясь к устью Амазонки, и радовались, что приближаемся к Атлантике, хоть совершенно не представляли себе, как будем выбираться на поверхность. Встречавшиеся по пути останки кораблей мы больше не исследовали. Зачем? Их сокровища нам были бы в тягость, а брать на себя роль могильщиков погибших моряков, мы не могли – не хватило бы ни сил, ни времени.
В один прекрасный день, (я уж не помню в который, так-как давно потерял счёт времени), мы с удивлением и радостью поняли, что течение усилилось. Между тем, подземная река здесь взяла круто в сторону. То есть в сторону «вильнуло» основное русло, но именно оно-то интересовало нас больше всего, так-как побочные рукава не смогли бы вместить «Анхелику», не повредив обшивку, а иные были узковаты даже для шлюпок.
За время нашего путешествия все мы привыкли к неожиданностям, а неожиданности полюбили нас. Только-только мы шли по подземной реке, протекающей в чём-то, напоминающем трубу, и вдруг неожиданно вышли на большую воду!
Что это за «большая вода» такая, стало понятно не сразу. Пространство вокруг нас внезапно расширилось, берега разъехались в разные стороны, потолок поднялся вверх на головокружительную высоту, и где-то в этой высоте замаячило нестерпимо яркое пятно – узкое отверстие из которого падал вертикальный сноп солнечного света!
«Анхелика» закачалась на волнах подземного озера, может быть не такого широкого, как озеро мокеле-мбембе, но после многодневного плавания в сливной трубе, (извините, но сравнение напросилось само собой), это озеро показалось нам просто бескрайне широким!
Над нами возвышался купол, способный накрыть собой крупный город, а может быть даже два или три города! Его стенки представляли собой неровный конус. Внизу они казались почти вертикальными, но на высоте, от которой даже у птицы дух захватывало, сходились к отверстию, за которым сияло голубое небо, и проплывали облака.
Мы попали внутрь потухшего вулкана! Причём потух он несусветное количество лет назад, и природе было угодно превратить его в подобие зуба выеденного изнутри зубной хворью.
Эх, вы не представляете, как меня потянуло туда, вверх, к свободе! Высоковато, но долететь можно, даже на попугайских крыльях. Однако как я мог бросить своих? Никак, совсем никак. Если бы кто-то раньше мне сказал, что возможно настолько привязаться к людям, я бы не поверил. Насчёт Драськи поверил бы, насчёт себя – нет. А вот, поди ж ты!.. Вот были бы у нас у всех крылья, тогда другое дело.
В общем, я не полетел. Соврал самому себе, что может быть, потом слетаю туда на разведку, и остался на месте. В любом случае не мог я оставить корабль без защиты, когда практически вся внутренняя поверхность вулкана была покрыта уже знакомой нам белой плесенью.
Откуда у этой плесени охотничьи навыки и чем она питается, пока ей на радость в подземный мир не принесёт очередной корабль с живыми моряками, мы узнали очень скоро. Исследуя берега подземного озера, на предмет возможности выбраться наружу, (безумная надежда, но как было не проверить?), мы обнаружили весьма оригинальную форму жизни, которая сперва нас изрядно напугала.
Это были круглоголовые существа с рыбьими хвостами, выпуклыми глазами на макушке, способными поворачиваться в разные стороны, и парой странных конечностей спереди, смахивающие на культи рук, отрубленных по локоть. Этими «культями» непонятные твари упирались в землю, составляя с помощью их и хвоста три точки опоры.
Иногда они переползали с места на место, неуклюже двигая телом и подтягиваясь всё на тех же «культях». Жалкое зрелище! Но самое главное то, как они совершали с помощью этих своих одиозных конечностей, которые на поверку оказались очень сильными, гигантские вертикальные прыжки, способные посрамить блоху!
Я совсем забыл сказать о размерах этих тварей. Так вот, габариты взрослых особей колебались от размера упитанного хряка, до размера буйвола! А ещё они оказались съедобными и весьма вкусными в варёном виде. Пираньи добыли одно из них с согласья Магдалены.
Тут-то и выяснилась истинная природа необычных существ, обитающих внутри вулкана. Они оказались… обыкновенными рыбами! Но эти рыбы проживали на суше, на гравийных пляжах тянущихся изнутри, вдоль стен вулкана. Так жили, по крайней мере, те прыгуны, которые доросли до взрослого состояния – молодь резвилась в воде.
На них-то и охотилась розовая плесень, а они питались в свою очередь её белой разновидностью. Их прыгучесть, (они могли сигануть на высоту в полтора раза превышающую мачту «Анхелики»), служила двойной цели – добыче пропитания и стремлению выжить, вовремя выскочив из под пласта падающей плесени. Той же цели служили и глаза на макушке.
А ведь обидно! Конечно, закон выживания беспощаден, и во всём живом мире происходит одно и то же – существо ослабленное старостью, болезнями или ранами, становится добычей хищника. Этот уголок живого мира не был исключением, но почему же ничего не подозревающие люди должны были становиться жертвами безмозглого толи животного, толи растения, только потому, что их приняли за потерявшего бдительность прыгуна?
Обойти озеро вокруг у нас не получилось – обошли только левый берег, вдоль которого проследовали до очередной неожиданности, а именно до выхода из мира подземного озера. Не думаю, что если бы мы исследовали берега озера целиком, то выход на поверхность нашёлся бы на правой стороне. Если бы он вообще существовал, то через него давно уже сюда проникло бы что-нибудь снаружи, но ни малейших признаков активного сообщения с внешним миром не было видно.
В любом случае проверить эти соображения не получилось, потому что, когда мы приблизились к дальнему краю озера, то внезапно были подхвачены течением настолько сильным, что оно потащило нас словно на аркане, прямо, как нам казалось, на стену пещеры!
В это время в буксировочной шлюпке сидел Ганс. Когда течение вдруг ускорилось, парень совершенно растерялся, и, не зная, что делать, только оглядывался туда-сюда, хлопая глазами. Дон Мигель и Магдалена кричали ему, чтобы он возвратился на корабль, но куда там!