Колдовской замок. Часть VI. Ключ

Дон Мигель и Магдалена посмотрели друг на друга и рассмеялись, после чего старшая пиранья захлопотала над фингалом, изуродовавшим благородный лик её любимца.

И тут я обратил внимание, что мы снова идём среди тумана. Когда мы успели войти в него снова? А может быть, вообще не выходили? Тогда все эти золотые города и окровавленные зиккураты, торчащие из зелени, все эти пернатые жрецы и их безвольные жертвы… Это всё, что же, нам привиделось? Неужели это был мираж? Как знать…

Если рассуждать здраво, то, скорее всего, мы стали жертвой галлюцинации, потому что больно уж всё там было ярким, вычурным, словно не настоящим, а каким-то художественно-декоративным. Но в таком случае эта галлюцинация была массовой и очень уж реалистичной – я своими ушами слышал, как лопались человеческие черепа под ударами кувалды, как завывал после этого жрец, как с глухим ватным стуком катились по ступеням тела несчастных жертв…

Да нет же! Не могло у меня с людьми быть одной и той же галлюцинации – слишком разная у нас природа. Я попугай с драконьей начинкой или дракон в попугайских перьях. Вот если бы я трансформировался в человека… Нет, я не знаю, что тогда было бы, а гадать – только время терять.

Что-то здесь было не так. А триера с римскими воинами? В её реальности сомневаться не приходилось – столкновения удалось избежать лишь отчаянными усилиями. А ведь её появление здесь на самом деле куда как менее вероятное явление, чем зиккураты и дворцы на берегах Великой реки. Признаюсь честно – эти загадки я не смог решить тогда, не могу и сейчас. Но в то время у меня к тому же очень скоро появились другие заботы.

Глава 16. Интермеццо девятнадцатое – Адская пасть

Между тем, вокруг как-то стемнело. Неужели наступил вечер? Ерунда, до заката ещё далеко – солнце совсем недавно перевалило через полдень. Туман вокруг стал каким-то странным – клочковатым, серым и липким. Вдруг снова похолодало и потянуло в сон, несмотря на середину дня. Вот тогда-то мы и вспомнили про кофе.

Среди припасов, которыми одарили нас индейцы, имелось несколько мешочков с ароматными зёрнами. Ещё в походе к озеру мокеле-мбембе я видел, что индейцы не заваривают их целиком, а предварительно измельчают в порошок. На камбузе у нас имелась ручная мельница, хранившаяся на тот случай если мука в походе кончится, а пополнить запасы удастся только немолотым зерном. Молоть на ней кофейные зёрна было любо-дорого, лучше, чем растирать их в специальных ступках, как это делали индейцы.

Если тогда, в джунглях, пираньи морщили носы от одного только горького аромата чёрного напитка, то сейчас они выстроились в очередь с кружками в руках, нетерпеливо заглядывая друг другу через плечо.

Магдалена придумала класть за щёку несколько кристалликов тростникового сахара, которого у нас тоже был запас. Это смягчало горький вкус, и тут же было подхвачено всеми остальными. Ганс, тот вообще кидал сахар в кружку в большом количестве, что превращало чёрный напиток в какую-то патоку. Только дон Мигель и я продолжали пить кофе по-индейски – без всякого подслащивания. Ну, с ним было всё ясно – мальчик самому себе доказывал свою стойкость и мужественность. Что до меня, то мои щёки устроены не так, как у людей, вот и некуда положить сахар!

Тем временем, холод усиливался. И это на Амазонке! В какой-то момент мы поняли, что тумана вокруг нас нет, зато кругом вихрится и завывает самая настоящая метель. Магдалена скомандовала всем надеть мокасины.

Это разновидность обуви, которую я, кстати, не видел на индейцах-аборигенах, а только на пришлых воинах, представляла собой промежуточную стадию между сапогами и кожаными чулками, и была не такой неуклюжей вещью, как наши штормовые сапоги, которые я уже упоминал ранее. Пираньи поворчали немного, но обулись. Всё-таки свирры не викинги – холод им непривычен и вреден.

Кому приходилось по-настоящему скверно, так это мне! Вы когда-нибудь видели попугая в мокасинах? Я – нет. И с одеждой было туговато. Единственное, что я мог на себя напялить, это импровизированное пончо из половинки пледа, которое соорудила для меня Магдалена. Вот только летать с этой штукой на шее я совершенно не мог. Пришлось без крыльев забраться на свой насест на мачте, где я и уселся, рискуя отморозить лапы.

Зачем я это сделал? Просто я понял, что нам не может всё время везти. Я уже излагал свои мысли о неизбежной череде везения и невезения, поэтому не буду повторяться. Вы себе не представляете, насколько оправдались мои опасения!

Сначала всё было, как было – жуткий холод, снег норовивший сделать из меня снежное чучело, нулевая видимость. Потом снег вдруг разом куда-то сдуло, и я увидел низко нависшие тучи, серые от холода джунгли по берегам Великой реки и её, вновь ставшие свинцовыми, воды.

Вот тут-то и случилось такое, чего я не видел ни в одном из миров, чего я никогда не забуду! На моих глазах, в полумиле от нас, середина реки вдруг провалилась и её воды с рёвом устремились в эту огромную воронку, в которую, наверное, поместилась бы Непобедимая Армада целиком, если бы её угораздило появиться на Амазонке в этот момент!

«Анхелику» вдруг потащило к краю этой невероятной бездны, да так резко, что многие, кто находился на палубе, не удержались на ногах!

Вынужден признаться – с перепугу я обделал мачту. Такого со мной не случалось даже среди жаркого боя, когда пули и ядра норовили пригладить на мне перья! Но в тот момент мне было не до конфуза.

А ещё я до сих пор не знаю, что заставило меня, кувырком свалившись с мачты, заорать во всё горло – «В трюм! Все быстро в трюм! Бросайте всё, спускайтесь в трюм!»

Это на самом деле спасло жизнь тем, кто стоял на вахте. Пираньи замерли в недоумении, но Магдалена привыкла доверять мне, не рассуждая и не расспрашивая, потому что расспросы в критической ситуации гибельны. Она тут же принялась загонять девушек в трюм, в чём ей помог дон Мигель, который спустился туда последним, со мной на руках.

Он успел увидеть отверстую адову пасть и побелел, как полотно, за что я его совершенно не осуждаю, но это не заставило его впасть в панику. Мой воспитанник держался одинаково мужественно и на поле брани, и перед лицом стихии!

В это время мы уже практически стояли на краю обрыва в бездну, и времени хватило только на, чтобы спрыгнуть вниз и задраить люк. И тут началось нечто кошмарное!

Чтобы представить себе наше состояние, насыпьте полбанки гороха и трясите, кувыркайте её, как вам заблагорассудится, несколько минут. Нам же это время показалось вечностью! Если бы мы могли приготовиться к той адской карусели и хотя бы привязать себя к неподвижным частям в трюме, пережить случившееся было бы легче. Но такой возможности у нас не было.

Люди, мешки с припасами, оружие, какая-то утварь, какие-то тряпки, спальные тюфяки, запасные снасти, всё превратилось в беспорядочную, кричащую на разные голоса, беспомощную, пихающуюся и лягающуюся мешанину. В воздухе повис тяжёлый запах рвоты и не только рвоты. И ведь всё это происходило в кромешной темноте – две масляные лампы, освещавшие трюм, оказались тут же раздавленными.

И всё же я понял, что нас не просто кувыркает, а несёт куда-то вниз, причём сначала мы падали отвесно, а потом заскользили по наклонной плоскости, что замедлило движение и не дало нам разбиться в лепёшку! Тем не менее, приземление, а точнее приводнение, было жёстким. Удар, и меня чуть не размазало по днищу «Анхелики», после чего придавило сверху чем-то мягким и тяжёлым!..

Глава 16. Интермеццо двадцатое – «Нижняя» река

На некоторое время я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что погребён под грудой из тел, стонущих пираний. Первоначально я решил, что у меня переломаны все кости и это меня огорчило. Но тут же я сделал одно открытие, которое меня порадовало – «Анхелика» слегка покачивалась, а за бортом слышался тихий плеск волн. Это значило, что мы на воде, что судно сохранило плавучесть, и корпус даже не дал течи! Настоящее чудо, учитывая в какую бездну мы ухнули.

Преисполнившись уважения и благодарности по отношению к голландским корабелам прошлых лет, («Анхелика» появилась на свет, как ганзейское судно голландской постройки), я принялся выбираться, что было не так-то легко. Ничего не соображающие, не понимающие где сейчас чьи руки-ноги-головы, пираньи, воспринимали мои попытки, как агрессию и дважды чуть не свернули мне шею!

Но вот, наконец, я утвердился на чём-то деревянном и неподвижном, произвёл учёт костей и с удивлением обнаружил, что все они на месте! Недоставало изрядного количества перьев в хвосте, но это, как говорится – дело наживное.

Итак, собравшись с духом, я выпустил несколько огненных пузырей самой малой силы, чтобы никого ненароком не обжечь. Картина была удручающая.

Первое, что бросилось в глаза – физиономия Ганса, пребывавшего в глубоком обмороке. При этом изо рта у него торчал чей-то мокасин. Дон Мигель, как и я, оказался погребённым под завалом из пираний. Его я откопал и растолкал в первую очередь. Надо было отдраить люк, пока мы здесь совсем не задохнулись, определить, куда мы попали, произвести смотр команде, среди которой наверняка найдутся раненые, осмотреть судно, произвести учёт потерям.

Мы вышли на палубу в кромешную, гулкую темноту. Где мы? Что это за место? Пришлось освещать корабль факелами. Я их зажёг штук пять, и вот, что мы увидели!

«Анхелика» стояла, (именно стояла!), посреди реки. Нет, это была уже не Амазонка, а какая-то другая река со стоячей, как нам сперва показалось, водой. Ширина этой реки была невелика, но потом выяснилось, что вся она состоит из множества нешироких и неглубоких параллельных русел, то соединяющихся, то расходящихся между собой. Берега и промежутки между этими руслами-протоками, были каменными, покрытыми чем-то белым, пушистым, какой-то разновидностью толи мха, толи плесени.

Но это было ещё что! Самым диковинным было то, что над нашими головами нависал каменный потолок. Похоже, что так было на протяжении всей этой странной реки.

Вот это было да! Сделав несложное сопоставление, я понял, что это река подземная, течёт она, скорее всего вдоль наземного русла Амазонки, а попали мы сюда через внезапно открывшийся на дне Великой реки провал, который видимо тут же и закрылся, спустив нас сюда, как в сточную канаву. И как, спрашивается, нам теперь отсюда выбираться?

Что касается команды, всё оказалось лучше, чем я опасался. В очередной раз подумалось – а не из резины ли сделаны мои пираньи? Не было даже переломов, всё обошлось ушибами, ссадинами и парой вывихов. Вот что значит свиррское воспитание и спортивная подготовка! Любые другие девахи на их месте, будь то изнеженные барышни или привыкшие к труду крестьянки, сейчас лежали бы в обмороке или нуждались бы в помощи врача. Конечно, наши девчонки были грязные, как чушки, но эта участь не миновала никого из нас. Всем требовалась помывка и стирка, а хозяйство нуждалось в восстановлении и спасении того, что можно было спасти.

Этим все и занялись, как только пришли в себя, но самой главной проблемой у нас был корабль. Мы лишились мачты, оснастки и некоторых палубных надстроек. Пропал мой позолоченный насест – память об Анхе и незабываемых делах тех лет! Это было грустно, но я в очередной раз сказал себе, что самая главная память о моей воспитаннице, это её пра-пра-пра-пра-правнук – дон Мигель, которому в очередной раз удалось спастись. Я сразу припомнил талисман удачи незабвенного жреца Ра-му двенадцатого и решил, что здесь не обошлось без вмешательства этого артефакта. А вскоре мне довелось убедиться, что эти подозрения не лишены оснований.

На то, чтобы привести всё в надлежащий вид, ушли, наверное, сутки. Повторюсь – нам несусветно повезло, что корпус корабля выдержал и не развалился. Мы действительно скатились с этакой каменной горки, размером с настоящую гору, по которой сейчас тонким слоем струились воды с потолка. Во время нашего падения эти воды, конечно, были подобны могучему водопаду, который нёс «Анхелику» в свих объятиях, иначе нас просто размолотило бы о скалы. Теперь же верхнее «окно», ведущее к амазонскому дну и огромной водной массе Великой реки, было закрыто.

Нда, неизвестно когда оно откроется в следующий раз, да и толку для нас от этого не будет – наверх не забраться, а если бы даже это удалось, то выйти наружу этим путём людям не под силу. Значит, надо было убираться отсюда, пока новое излияние сверху не сбросило нам на головы тонны воды!

В корпусе нашего судна не было обнаружено ни пробоин, ни трещин, но мачты явно не хватало. Теперь «Анхелика» выглядела, как большая лодка и надо было придумать, как привести её в движение.

Компас, как ни странно, работал здесь не хуже чем на поверхности земли в нормальных условиях. Это позволило нам определить, что подземная река, (или реки), течёт в том же направлении, что и Амазонка. Вот только течение это было чрезвычайно медленным. Надежды на то, что оно понесёт наше судно по направлению к дому, не было никакой. Двигаясь таким ходом, «Анхелика» достигла бы побережья Атлантики лет через двадцать!

Ветра здесь тоже не было, но у нас не было и средств передвижения под парусом. Шестов, которыми можно было бы отталкиваться, приводя корабль в движение, мы лишились вместе с мачтой. Оставалось одно – тащить корабль на буксире, а самим для этой цели идти по берегу.

Так и сделали. Смастерили себе упряжь, впряглись и пошли. Медленно пошли, спотыкаясь. Берега здесь были не просто каменными, они местами представляли собой длинные россыпи камней всевозможных размеров, а местами были сплошь покрыты скалами. Идти по такой дороге было крайне трудно, если не сказать – невозможно. Но мы двигались. Очень медленно, но двигались.

Ганс был способен заменить в таком деле едва не половину команды, но его силы тоже были не беспредельны. Дон Мигель работал наравне со всеми, даже больше других, и частенько Магдалене приходилось буквально гнать его вон из упряжки!

Другой проблемой был холод. Нет, здесь не было ни снега, ни мороза, но температура колебалась в районе пяти – семи градусов тепла, (примерно, конечно), а согреться можно было только работой – топливо приходилось экономить. Тут снова нас выручили уцелевшие запасы кофе, дающего одновременно и тепло, и бодрость.

Я научился варить его, используя минимум дерева, которое приходилось экономить ещё и для освещения, ведь не мог же я до бесконечности изображать из себя свечку! А вскоре нам стали попадаться корабли.

Первую находку мы сделали, преодолев около пяти миль. Это было сложно назвать кораблём – видимо он попал сюда очень давно, и от дерева осталась лишь труха, рассыпающаяся при прикосновении. Но из-за того, что он пролежал здесь века без движения и какого-либо внешнего воздействия, общий вид или точнее контур судна был вполне различим.

Внутри и рядом с ним мы нашли немало человеческих костей, но не смогли определить, что это были за люди. Примечательно то, что все металлические детали сохранились в целости, так-как были из бронзы. Ни на корабле, ни при погибших моряках не было найдено ничего железного. Целее всего выглядел груз, когда-то хранившийся в трюме, а теперь лежащий на поверхности. Это были ряды превосходных амфор содержащих масло. Они были воткнуты в песок, насыпанный в трюм, в качестве балласта, и благодаря этому не побились друг о друга, когда корабль попал сюда. Но может быть, его не мотало настолько, как мотало нас?

Находка оказалась не бесполезной – масло в амфорах давно прогоркло и загустело, но по-прежнему могло гореть, хоть и воняло отвратительно. Это решило на длительное время нашу проблему с освещением, и теперь путь нам озаряли допотопные, чадящие, но достаточно яркие масляные светильники, вместо разбитых во время катастрофы фонарей.

Меня занимало одно – что убило моряков этого корабля, которые были явно живы, когда попали сюда? Это был не голод. Не похоже также, что они погибли в битве друг с другом – ни у кого в руках не было оружия. Короткие мечи и окованные бронзой дубинки лежали у каждого в районе талии, а значит, не покидали поясов, за которые их заткнули. Но при взгляде на скелеты создавалось впечатление, что люди старались отойти или даже отползти подальше от своего корабля.