W: genesis

Снова утыкается в потолок.

Морщит лицо. Чувствует щеки, губы. Двигает языком.

Поворачивает голову вправо. Какие-то приборы, проводки. Тянутся, тянутся, длинной своей утыкаются в правую руку.

Ощущение дискомфорта от иголок.

До слуха доходит звук: мерное попикивание.

Тииин. Тииин. Тииин.

И звуки птиц за окном. Почему-то жизнь за этим окном заставляет дышать тверже, глубже, увереннее. С некой целью.

Взгляд опускается от потолка в стену. Какая-то картина. Опять цветы. Подсолнухи.

Смотришь ниже: белое, кристально белое одеяло. Видны выпуклости ног.

Ты лежишь в больнице. Больница? Ага, больница. Что у тебя болит? Вроде ничего.

Тогда зачем ты здесь? Почему? Как долго?

А самое главное: кто ты?

Ты чувствуешь слова, под словами – категории понимания вещей. Глаза, руки, ноги, стол, цветы, окно, небо – вещи, предметы. Значения, подразумеваемые под ними ясны. Мысли бегут на каком-то языке. Какой он? Можешь ли ты помыслить на ином? А если произнести слова? Любые.

– Х-х-х…

Закашлялся, горло сдавил спазм. Снова поюлозил по рту языком, широко открыл, потом закрыл челюсть.

– Х-хочу апельсинов. И устриц.

Почему эти слова? Они дурацкие. Но произносить их – невыразимо приятно.

Улыбнулся. Внутри потеплело. Это неловкое движение уголками губ вызвало прекрасные переживания.

…Но все изменилось с быстротой молнии. Словно рефлекс заставил чувства обостриться. Улыбка исчезла, как резко выключенная лампочка.

Шаги.

Новые ощущения: мурашки, холодок по спине.

Что-то внутри, глубоко за биением сердца, за дыханием, за животом, за внутренностями, где-то в самом нутре говорило: опасность!

Откуда подобное взялось? Почему?! Звуки шагов. Ну и что? По-прежнему тепло. Тебе хорошо. На улице ветер, слышны колыхания природы, древесный скрип.

Но от шагов становится дурно. Что-то приближается. Кто-то приближается.

Разумеется. Ты же не один такой. Кто-то дышит и видит, у кого-то точно так же стучит и бьется сердце. Идет такой же человек. По-видимому, прямо сюда.

Тук-тук-тук-тук. Звуки четкие. Узкие.

Ты дышишь чаще. Сигналы приборов из гипнотизирующе—монотонных превращаются в частые и неритмичные. Тревожные. Громкие.

Нет! Эти аппараты выдадут тебя. Прячься!

Ты открываешь рот, не в силах совладать с возросшим дыханием и вырывающимся из груди сердцем.

Пришло, наконец, что-то, что тебе известно, очень и очень хорошо. Чему ты не удивился, что для тебя не явилось некой новинкой.

Шаги у твоей двери на секунду остановились. Все затихло. И только предательское «тиин-тиин-тиин-тиин». Толком не осознавая что делаешь, поднимаешь левую руку и пытаешься выдернуть иголки из правой. С непривычки руки тебя плохо случаются, дрожат, неловко дергаются.

Чувство, составляющее твою сущность, побуждает тебя к действиям. Оно укрепляет мысли, концентрирует волю. От него сводит все тело судорогой, но, вопреки ей, ты двигаешься. Ты действуешь.

Двери палаты медленно открываются. Из них появляется голова с длинными волосами.

Ты задыхаешься. Гадкое ощущение заполнило всю глотку, сердце бежит ходуном. Аппарат издает свой писк, оглушая им все вокруг.

Нет! Нельзя лежать! Беги! Что такое бежать?! Неважно! Беги, уноси ноги! Вставай!

Все же иглы поддаются, ты вырываешь их из вены. Но выходит слишком грубо. Ты чувствуешь укол. По руке потекло нечто теплое. Теплое, влажное, темно-красное.

От одного вида жидкости из руки последние силы покидают твое тело. Едва нашедшее тебя сознание ускользало, как песок сквозь пальцы.

Но оно оставалось. То, что было известно хорошо. Чему не удивился, что не явилось некой новинкой. То, что пришло ожидаемо.

Остался страх.

За 18 дней до встречи на земле Судей

Здание Новой Мировой Администрации

Марат оглядывал огромную карту, висящую перед ним. Она изрядно поистаскалась, виднелись участки с поблекшей краской, уголки пообтрепались. Да и сама она давно не отвечала действительности. Многие наименования поменялись, что по идее, делало ее совершенно бесполезной.

Но топонимика в настоящий момент была не важна. В конце концов, названия на картах просто-напросто отражают победителей в борьбе за движения капитала, иначе – отображают так называемые государственные границы. Той грозной конструкции, коя заполняла львиную долю карты, – больше нет, она уничтожена, истреблена, вытравлена, выдавлена, ластиком стерта. Она, Мировая Республика, осталась только на таких грязных, жалких картах, да в некоторых людях. Таких же грязных и жалких. Но сами-то континенты с ландшафтами остались прежними. Практически. А нации…Что нации? Огромные скопища подонков, вроде него, Марата, гнилых, вшивых, промерзших, которых загнали в определенные ареалы голод, холод, чума и чирьи. Взорвать бы это все к треклятой чертовой матери пламенем какой-нибудь одной, – всего лишь одной! – великой идеи, да не хватает уже пороху.

Так думал мужчина, впившийся, как клещ, в пожухлую ткань огромной карты мира. Если конкретнее, в одну точку слева: скромную, почти незаметную, одинокую. На ее месте красовалась узенькая, кем-то прожженная дырочка. Это обугленное отверстие выглядело необычайно бедно и пугливо по сравнению с большущими материками, величаво раскинувшимися правее.

Тем не менее, Марат смотрел точнехонько на прожженный круглешок.

– Значит, говоришь, заметили движение?

– Да, господин консул, – ответил широкоплечий человек, только и ждавший, когда молчание начальника прекратится.

– Какое именно, понятное дело, неясно?

– Сотрудники успели передать одно это странное: заметили движение. На этом все. Связь пропала.

Марат не поменял позиции, никак не пошевелился, стоял, коптил воспаленным взором карту. Но сморщился, как от притерпевшейся зубной боли.