W: genesis

– Можно было догадаться, – протянул доктор, не отрывая от тебя внимательный взгляд. – Что именно его припомните в числе первых. Но чтобы совсем первым…

– Вы его знаете? – сразу перебиваешь. Вопрос был глупый, разумеется, длинный мужчина, в белом халате поверх зеленой рубашки, его знал. – Он жив?

– О да. Жив, – последовал ответ. – И судя по последним новостям, еще как жив. Не успел появиться из своего затворничества, так моментально все на ушах.

– Кто он? Тоже солдат? – слушать абстрактные речи порядком выводило, нужно уточнять и максимально сужать вопросы.

– Нет, то есть в некотором плане, да, – полученный ответ врача тебя не удивил. – Он из джиханов. Помните кто это?

Похожее, крайне похожее слово мелькало в голове. Почему-то вспоминалась «земляника». Явно не то. Поэтому ты без обиняков ответил: «Нет».

– Джиханы, они же «идущие против закона» – некогда популярное, масштабное и противоправное движение, ставящее своей целью борьбу против бывшей Мировой Республики, – неторопливо ответил доктор Паэльс.

– А я был на стороне этой самой Республики? – вкрадчиво уточняешь, ответно глядя в крохотные кругленькие очки собеседника.

– Именно. В целом понятие «джиханы» не очень легко определяется, особенно учитывая, что их нет, но…

– Почему нет? – резко спрашиваешь ты.

– Потому что нет Республики, – ответил врач с улыбкой. – Нельзя идти против закона, которого не существует, как думаете?

– То есть я… мы проиграли?

– С одной стороны, да. Но, с другой стороны, чтобы вы не одолевали себя тяжелыми думами, джиханы тоже не победили. Республики нет, но и нас… В смысле, джиханов, – тоже.

Ты присел на своей койке. Инстинктивное чувство, – чувство злобы и презрения. – заполнило сердце.

– Вы – джихан? – прямо спрашиваешь ты.

Доктор опять слабо улыбнулся, не отвел взгляда, никакого страха или чувства вины не выказал.

–Когда-то я был на их стороне, если уж на то пошло, да. И не смотрите на меня так, уважаемый. Противостояние кончилось, уж во всяком случае наше с вами точно. – с грустью произнес Паэльс. Улыбка отобразилась на его лице. Какая-то малоприятная, мягко говоря, она тебе не нравилась, хотя точно не мог сказать почему.

– Мы с вами сражались?

Твой доктор издал короткий, но довольно приятный смешок. Видимо, он человек смешливый.

– Боюсь, случись это, я бы с вами сейчас не беседовал. Вы некогда представляли из себя одно из воплощений силы республиканской армии, дорогой мой. Жалкий доктор медицинских наук… Хм, вернее, джиханских наук, ведь они Республикой не признавались, что на мой взгляд, являлось наибольшим преступлением с вашей стороны… Гкхм… Ну да ладно. Итак, жалкий доктор – птица не вашего полета. Вы бились со всякими нашими… джиханскими… могучими бойцами, имена которых гремели на весь мир, круша, да изничтожая все на своем пути. А такие как я старались свести на нет жертвы и разрушения, которые оставались после ваших игрищ, – ответил Паэльс, под конец став полностью серьезным. Его лицо остекленело и похолодело, он уткнулся глазами куда-то в пол. После чего добавил: «Да. Игрищ. Жестоких и совершенно бесплодных… Совершенно бесплодных». Доктор помрачнел и тяжелым голосом продолжил. – Человек – это то, что он знает и то, что он делает. Каждый выполняет свою работу в этой жизни. Я понимаю. Вы исполняли свою, но… Проклятие войнам отныне и вовеки, – таково мое мнение. Ваши и, чего греха таить, наши эти… бойцы могучие, – вы изничтожали все, до чего могли дотянуться. С бешенством и упоением этим бешенством, более бешеные, чем бешеные собаки.

– Тогда зачем же вы меня лечили? – неприязнь к доктору почему-то прошла так же быстро, как и появилась.

– Повторю: такие как я стараются свести кровь и смерти к минимуму. Мне все равно кто передо мной, я попытаюсь его спасти. Больные дети с территорий подконтрольных Республике или больные дети с джиханских земель, – думаете я делал различие? – улыбка на лице Паэльса приобрела оттенок печали, но благородной что ли. – Кроме того, под конец стало непонятно где свои, а где чужие. Все дрались против всех, в последнем бою, как я слышал, схлестнулись какие-то совершенно чудовищно огромные массы людей… И не совсем людей, даже вовсе нелюдей. Все убивали всех, убивали всякого, до кого могли дотянуться, ближний убивал ближнего… Кстати, ранения свои, по разным сообщениям, вы получили, защищая именно джиханских детей.

– От кого? – спросил ты, сжимая и разжимая кулак.

– От рейхана.

– Судя по названию, подвид джиханов?

– В некотором смысле, – согласился доктор. – Рейхан, иначе «над законом» – предводитель джиханского движения. Самый сильный, самый ловкий, самый хитрый, самый во всех отношениях… Короче говоря, тот, кто в естественном полузверином отборе той буйной эпохи показал себя наиболее успешным в устранении конкурентов. Правда, именно тот, с которым вы сражались, показал себя таковым намного, намно-о-ого раньше.

Ты садишься на кровать, аккуратно свесив ноги, машинально потирая больное колено, почесывая щеки и подбородок. За те дни, пока ты сам за собой ухаживал, они порядочно заросли темной щетиной. Смотришь в окно: впервые за период твоего пребывания появились серо-серые облака на фиолетово-голубом небе. Похоже, скоро будет дождь. Надо бы выйти на улицу, подумалось тебе. Здесь сидеть решительно противно. Почему-то от услышанного внутри появилась не то сосущая пустота, не то усталость. Не хотелось больше говорить о прошлом. И все же…

– Какие новости пришли о Хао? – раз уж начал выяснять, нужно дойти до конца.

Доктор тоже о чем-то задумался, сидя в неглубоком кресле.

– Прошу прощения? – переспросил он.

– Вы сказали, что этот Хао жив. И вы получили о нем какую-то информацию, – пояснил ты.

– А, да. Последние десять лет, когда все худо-бедно утихло, он, дойдя до Святой Земли, – так мы ее тут называем, уж простите за высокопарный слог. – дойдя до Святой Земли там их и провел. Никто не знает чем именно он занимался, никто за десять лет не смог подобраться к его обиталищу ближе, чем на сто миль. Собственно, слукавлю, если скажу, что новое правительство сильно этим озаботилось или очень старалось, – произнес Паэльс. – Не чета Республике, о-хо-хо. М-да… М-да-а… Сами понимаете, крушение столь массивной надгосударственной структуры, как Мировая Республика, не могло произойти без последствий, без сучка, без задоринки, так сказать. «Сучков» навырастал воз и маленькая тележка, включая экономические, политические, общественные реформы, разные другие преобразования. Плюс с десяток, а то и больше локальных военных конфликтов, борьба с оставшимися джиханами, с контрреволюционерами, с непримиримыми сторонниками Республики, а такие тоже нашлись… К моему вящему удивлению. В общем, не до того было. Революция-с, – доктор снисходительно развел руками. – Первые год-два многие говорили о Хао и о том, как же с ним поступить. Почему он безмолвствует, почему бездействует. Но раз он исчез, а сделать ничего с его ситуацией не выходило, то и мир потихоньку о нем позабыл. А учитывая… репутацию тех мест, – имею в виду Святую Землю и ее окрестности, – то отсутствие новостей – исключительно отменные новости. И десять лет ничего не происходило.

– Но теперь он дал о себе знать? – ты старался не перебивать собеседника, ловя каждое слово.

– Верно, собственно неделю назад… – Паэльс тяжело вздохнул. – Приблизительно сразу перед тем, как вы очнулись.

Тут доктор повел себя странно: зачем-то оглянулся по сторонам, хотя в твоей палате сидели только вы вдвоем, придвинулся ближе к тебе и принялся горячечно бормотать голосом на тон ниже обычного.

– Я почему-то думаю, что подобное совпадение ой как не случайно, дорогой вы мой маршал. Не судите меня превратно, я не сторонник мистификаций, обыкновенные совпадения за таинственную закономерность не принимаю, все же я человек медицины, человек науки, но… Но я разного повидал и от нашего брата, и от вашего. Я знаю, на что вы были способны. Поэтому не могу отделаться от чувства, что вы скажете свое слово в судьбе Хао. Или он в вашей.

Его лицо почему-то наполнилось болью и состраданием, похоже – неподдельным. Такая реакция тебя несколько смутила.

– О моем выздоровлении ведь тоже умолчать не вышло? – тихо спросил ты. Доктор в ответ отрицательно покачал головой.

В дверь осторожно постучали. Вы оба обернулись: вошла Лиза и сообщила, – все на том же обрубленном, изуродованном диалекте вашего с Паэльсом языка, – что пора завтракать. Он глянул на часы.

– Ба, сколько времени! Засиделся я с вами, дорогой мой, – доктор встал и размял шею. – Давайте не будем нарушать режим и покушаем. А поболтать всегда успеем. Идет?

Киваешь.

Он ободряюще улыбнулся и направился к выходу. Уходя, мужчина в халате обернулся.

– Надеюсь, я дал вам четко понять: вы не всем друг. Наше заведение – отнюдь не исключение. Учтите.

Сказав на чистейшем вашем языке, он вышел, предоставляя тебя Лизе, которая накрывала на стол нехитрую утреннюю снедь.

Но последние слова были излишни. Ведь ты четко ощущал непонятным своим инстинктом, что на протяжении всего разговора у двери вас подслушивала эта крепко сбитая женщина неопределенного возраста.

***

Ночью сон не шел. Пару раз провалившись в сонливое забытье, ты вываливался в явь и в итоге уснуть не получилось. Может причина во вчерашнем сновидении, может в том, что в больнице явно что-то происходило, – кто знает. Наблюдая за разнообразными тенями на стене от настольной лампы, ты размышлял о словах профессора.

Они напрягали и напрягали сильно. Особенно его последнее высказывание, плюс информация о том, что твое пробуждение не осталось незамеченным. Исходя из услышанного, ты был, что называется, крупной шишкой, инкогнито остаться не выйдет.

Также можно с высокой долей вероятности предположить, что среди персонала находились доносчики новой администрации, иначе как бы они узнали о твоем состоянии. Вопрос же об отношении к тебе новых правителей оставался открытым. Но, снова вспоминая последние высказывания доктора, на благосклонность от каждого встречного рассчитывать не приходилось.

И лучше быть готовым к худшему.