W: genesis

Ты силишься различить очертания, но говоривший будто ускользал, словно отражение в реке при легких волнах.

– Хотя со скидкой на ваше состояние, думаю, сойдет, —голос был странный, словно задуваемый каким-то посторонним шумом.

– Ты кто?! – спрашиваешь немного не своим голосом.

Послышался короткий смех.

– И ведь вечно сей вопрос. У всех. Один и тот же. «Ты кто?! Ты что за хрен?! Откуда ты взялся?!… » – передразнила фигура.

Сбитый с толку, опустил руку, нелепо стоишь и смотришь в сторону человеческих очертаний. Почему-то кажется, что даже если будет светлее, то увидеть это не выйдет.

– Ну скажу я имя, что понятнее станет? Или расскажу свою историю, то типа сможешь поверить? – насмешливо спросил, видимо, человек. – Хотя, конечно, с другой стороны, мое появление не вызовет вопросов разве что у мертвеца. Или у того, с кем я не хочу говорить. Давайте пока определим так: я стерегу ящериц, которые норовят ускользнуть в любой час, в любую минуту. Вы – одна из них.

Смотришь на труп доктора и замершую медсестру.

– Значит со мной говорить хочешь? – спрашиваешь его.

– Очевидно, да, – отвечает фигура. Она стоит неподвижно, но иногда словно разрывается, расплывается, дергается как огонь при ветре. – Не против, если сразу к делу? Времени у нас немного… – человек замолк, потом со вкусом, неторопливо рассмеялся. Непонятным и жутким был этот смех, не отсюда он звучал и не от человека в принципе.

– Обожаю сей каламбур, никогда не устаревает, – продолжил незнакомец. – Итак, времени у нас немного, поэтому давайте проведем беседу в более пристойной обстановке, то есть подальше отсюда? Как вам идейка?

Нормальная идейка, подумал ты. Если говорящая тень и представляет угрозу, то не сиюминутную. Разберешься потом. Пока же…

– Ай-яй-яй, вот от данного действия давайте… Молодой человек, давайте воздержимся, – протянул неизвестный.

Ты поднес нож к шее Лизы.

– И почему бы мне воздерживаться от данного действия? – терпеливо спросил ты. Нож от шеи не убрал.

– Могу почти уверенно утверждать, что если кто-то ухаживает за кем-то целое десятилетие, ставит капельницы, накладывает шины, гипсы, выкармливает с ложечки… Утки убирает, в конце концов, и всякое такое прочее, едино для того, чтобы самолично прикончить, когда придет пора, то у этого кого-то имеются весьма серьезные основания, – проговорила фигура.

Ты повернулся к Лизе и внимательно посмотрел в ее лицо: оно не шевелилось, глаза ненавидяще и невидяще смотрели в пустоту, алый фонтан из ее носа замер.

– Что за основания? – вновь спрашиваешь ты.

– Всякие разные, – последовал ответ. – Может быть, например, вдруг кто-то когда-то принимал участие в событии из ее детства, в коем присутствовали такие красочные атрибуты, как бомбежка, обстрелы, резня, уничтоженный до основания дом, убитые родители, несколько зарезанных братьев. И другие виды разнообразных мучений и боли, через которые ей пришлось пройти… Немножко вследствие чьих-то деяний.

Ты отстранился от Лизы, скальпель машинально выронил. Кураж и волнение, несмотря на собеседника рядом, покинули тебя. Осталась безумная, чудовищная апатия. И почему-то запредельная тоска.

– Я убил ее родню?

Ответ пришел не сразу, но пришел. Утвердительный.

– Ни черта не помню, – выговорил ты.

– Не удивительно.

Ты безразлично смотришь на фигуру.

– Что дальше?

Нечто похожее на голову собеседника немного склонилась влево.

– Давайте-таки уберемся отсюда. Вы согласны, маршал Химмель?

Ты осмотрел кабинет, доктора, вероятно, дважды спасшего тебе жизнь, Лизу, едва ее не отнявшую, резной стол, неподвижные часы, груду книг.

– Согласен.

…Прозвучавший выстрел оглушил женщину. Но она не заметила писка в гудящих перепонках. Все ее внимание было приковано к тому месту, где только что, – вот только что! – стоял человек, убивший ее детство, уничтоживший ее жизнь, человек, из-за которого ее существование, самое бытие стало адом. Она, заливая кровью из носа и без того бордовый окровавленный халат, с диким взглядом озиралась, после чего выскочила в коридор. Кругом стояло тягучее молчание, давящая тишина, в палатах и других помещениях лежали трупы от ее рук, но главная жертва непостижимым образом ускользнула. Что произошло? Совершенно неясно. Его способности, судя по показаниям, сошли на нет, он стал абсолютно обычным человеком, поэтому с бухты-барахты исчезнуть не мог.

Однако его и след простыл. Ни в одной палате, ни на одном этаже, ни во дворе больницы, – нигде его не было.

Сидя в тусклом ночном свете у распахнутых дверей лечебницы Алхилл, в которой не осталось ни единой живой души, Лиза зарыдала и зарычала, взвыла и закричала, закатываясь в истеричном исступлении.

Глава 4.

Dual

40 год Новой Федерации

Литтл-Таун

…такие примеры затуманивают и без того неясный смысл диалектической триады, делая её расплывчатость просто угрожающей, – это очевидно; в какой-то момент, охарактеризовав развитие как диалектическое, мы сообщим только то, что развитие проходит определенные ступени, то есть очень немногое. Интерпретировать же этот процесс развития в том смысле, что рост растения есть отрицание зерна, которое перестает существовать, и что созревание многочисленных новых зерен есть отрицание отрицания – некое новое начало на более высоком уровне – значит просто играть словами…

«Вопросы философии»

Рука Ани и без того дрожала от усталости, поэтому она с превеликим трудом удержала светильник, Кир сдавленно охнул, но вовремя утих. Лишним будет говорить насколько дед их напугал.

– Т-с-с! – сразу приложил он палец к губам и затянул свою трубочку. Мальчик едва—едва не закашлялся. – Бабульку с родаками разбудите.

– Но… – голос Ани с громкого резко перешел на шепот. – Как ты…?! Как?!

– Как я что? – улыбнулся дедушка. – Узнал о пропаже рукописи? Или услышал вас двоих дуралеев, пока шел в туалет?

Дети умолкли, с великой осторожностью и необычайной внимательностью следя за дедом.

– Успокоились оба, е-мое, – недовольно сказал тот. – Хотел бы заложить – уж наверное не пришел бы к вам.

Ребята переглянулись. Действительно, более ожидаемо было бы для него пойти к бабушке и все рассказать. Значит, на уме у престарелого родственника крутилось что-то иное.

– Вы оба, – продолжил дедушка, потянул трубку, выпустил дым. – Сильно меня расстроили. Особенно ты, Аня.

– А чего я? – сразу отреагировала девочка.

– Три года языком с тобой занимаюсь, а переводит брат. Не стыдно?

Она молчала, исподлобья и насупясь наблюдала за стариком.