W: genesis

– Учебник, вроде, – неуверенно подсказала девочка.

– В общем, не суть, допустим, тетрадь, короче «тетрадь служит»… Нет, «послужит»… Снова не знаю, потом «моего…»… Ай, не пойму эти каракули, что за почерк?! «И пропуском многих деталей», снова околесица, «но все-таки незначимых в общей картине»… Ой, данное слово первый раз вижу.

– Ты уверен, что вообще чего-то учишь, а? – не удержалась девочка.

Кир засопел и в упор посмотрел на сестру. Под одеялом было и неудобно, и душно, и тесно. Лежа вплотную, они кое-как приспособились для чтения.

– Ну сама валяй переводи тогда! – он перешел с шепота на голос. – Умная нашлась.

– Все, все дальше давай, не хнычь!

– А я не хнычу!

– Дальше давай, господи!

– …«Возможно, многое ты»… Ммм… Ниал? Знаешь, вот! «Возможно, многое ты знаешь», потом… «многое не знаешь, а некоторое тебе не хотелось бы знать», дальше неразборчиво…

– Да кто же этот таинственный «ты»? – сестра нахмурилась, и сдула ниспавшую челку. – Постоянно «ты», «ты», а имени нету. Письмо что ли какое-то?

– Нет, вряд ли. Смотри сколько тут страниц. Для письма явно перебор.

Ребята задумчиво смотрели на листы. Как сказала Аня, самым трудным стало не открытие верхней полки, а удержаться от желания чихнуть: когда она залезла, оттуда комьями повалила пыль. Поэтому девочка так долго не выходила, – пришлось в скором темпе вытирать ее отовсюду. Пачка бумаг была нетяжелой, сами листы скреплялись прочной бичевкой. К неимеверному разочарованию ребят, текст шел сплошь на другом языке.

–Пока что все звучит, как вступление, мне кажется, – сказал наконец Кир.

– К чему интересно? – прошептала девочка глядя на чернильные строчки.

– … «И все же Я напишу все так как было и»… «Постараюсь не»… «и не…»…

– Ты отличный переводчик, братец.

– Иди ты, честно! «…Великое, а ты помнишь, всего другого было в…»… Ну думаю, «было много»… «Основной целью моей»… «станет такая простая и…»… Эммм… «такая сложная вещь, как…».

– Как что? – шепот Ани был настойчив.

– Тралсум… Не могу, блин, вспомнить! Тралсум… Тралсум… Знакомое слово, до боли, – простонал Кир.

– Правда. «Основной целью моей… чего-то там… станет такая простая и сложная вещь, как правда», – подсказала Аня.

– Точно! Спасибо! Значит далее: «Достаточно было… в прошлом, чтобы нести их… в то …, которое мы вместе построили,… жутких … и многих потерь. В итоге…»…Нет, «в конце концов… не исправила, а только обмягчала»

– Может, «смягчала»?

– Да, «смягчала»… На «короткое» вроде «время ненавистную»…Тралсум… «Правду».

– Ненавистную правду? – переспросила сестра. – Кому же она ненавистна?

– Ты что, взрослых не знаешь? – усмехнулся мальчик.

За окном послышался скрип, потом отдаленный хлопок, чье-то мычание. Где-то залаяли собаки, кто-то в доме закашлял. Зашумел ветер, что-то заскрипело. Из маслянисто-густой ночной темноты, разбавленной лунным светом, вылетела юркая ласточка и резво прыгнула на подоконник детской комнаты.

Дети, пусть и напрягшиеся от всевозможных звуков, готовые сразу же свернуть свое переводческое предприятие, затаили дыхание, но не убрали лампу и не изменили положения.

– Это похоже дневник, – шепнула Аня, едва не уронив их тусклый источник света. – Рука затекла. Дай отдохну.

– Но чей? И кому автор писал? Зачем?

– Наверняка кому-то близкому, но тут важнее для чего он это настрочил.

– Смотри, выше пишет, что «времени осталось немного». Возможно, он уезжал и решил написать близкому человеку.

– Ага, такую-то пачку? Написать близкому человеку? Перед отъездом? На сорминорском? – улыбнулась девочка.

– Согласен, глупо, но мы можем пока лишь гадать, – Кир вздохнул и подпер рукой толстую щеку.

– Поехали дальше, – Аня взяла светильник и приблизила к рукописи.

– …«Также, хотел бы сразу сказать одну вещь»…, «конечно, тебе лично, однако»… «это невозможно, да и»,… « действие было бы разумно». У писателя такой странный и кривой слог, кошмар. То ли красуется, то ли человек был очень непонятный. «Избавить лист от… букв и ум от…», «напишу вот что: один»…Ого, гляди, слово «журналист» он написал на обычном диалекте, видимо, на сорминорском аналога нет.

– А может он сам не знал, – сказала Аня. – И с чего ты взял, что это «он»?

–Предположил… «журналист… несколько дней тому назад, задал мне такой вопрос: «…возможность прожить свою жизнь заново и исправить в ней что-нибудь, то что»… Хм, ну, наверно, «что исправил бы». «И знаешь каков был мой ответ?»…

Брат замолчал. Сестра следила за его переводом и тоже застопорилась на последнем слове первой страницы.

– Ну и? Каков? – прошептала Аня.

– Без понятия, – едва не плача пропыхтел мальчик, он силился вспомнить или додуматься до значения слова, но ни малейшей идеи в голову не приходило. Аня тихонечко, в кулак, хихикнула.

– На последнем слове, блин, – она перешла на тихий голос. – Самый ответ его.

– Он ответил «ничего», – сказал дедушка, усаживаясь на стоящее рядом кресло, закуривая трубку. – Ничего бы он не изменил в своей жизни.

***

10 Год Новой Федерации, одна из башен Совета

Мокнул ручку в чернильницу. Он все же решил начать, ибо пустой листок ощутимо давил. Начать с глупых и банальных слов, но с другой стороны, какие слова не банальны в начале?

«Моя история начинается не с меня. Однако так получилось, что на мне она заканчивается. Поэтому ниже Я опишу ее тебе.

Зачем?

Говорят, что человек пишет мемуары, – а для простоты давай назовем это именно так, – когда хочет оправдаться за свои поступки, уж если не перед другими, то перед самим собой, как минимум. Времени моего осталось немного, и эта довольно веская причина послужит оправданием моего корявого слога и пропуском многочисленных деталей, немаловажных, но все-таки незначимых в общей канве повествования. Возможно, многое ты знаешь, многое не знаешь, а некоторое тебе не хотелось бы знать вовсе.

И все же Я напишу все так, как было и никак иначе. Постараюсь не приукрашивать заурядное, не преуменьшать великое, а ты помнишь: всего случилось в избытке. Основной целью моей писанины станет такая простая и, одновременно, такая сложная вещь как правда. Достаточно хранилось тайн и недомолвок в прошлом, чтобы нести их смрадный груз в то переливающееся светлыми оттенками будущее, которое мы вместе построили. Хотя нет, скорее «вырвали». Вырвали ценой столь грандиозных усилий и в пору им потерь. В конце концов, ложь есть скоротечное обезболивающее, на долгую перспективу она никогда и ничего не исправляла, а только смягчала на короткое время ненавистную правду.

Также, хотел бы кое-что сказать в дополнение желательно, конечно, тебе лично, однако, увы, такое невозможно, да и, по правде говоря, не думаю, что данное действие было бы разумно, и уж если на прямоту, не очень того и хочу».