Встреча

Иван не спеша пошагал за девушкой.

В церкви было довольно сумрачно. Служба как раз закончилась, и редкие посетители, покидая церковь, перешептывались в прихожей.

Возле свечного ящика стоял молодой священник. И, пока Иван озирался по сторонам, батюшка терпеливо объяснял пожилой даме в шляпке:

– В вашем возрасте, матушка, пора бы уже отличать настоящую любовь от юношеской влюбленности. А уж тем более – от блуда. Любовь – тиха, скромна, не ищет своего, не злится, всё переносит, всех и всегда прощает. А ваша горячка чувств – это всё от лукавого.

Под монотонные доводы священнослужителя Иван прошел в глубину церквушки.

Всюду мерцали свечи, и пара высоких сутулых женщин в темных халатах с косынками на головах протирали подсвечники у икон. В одной из этих уборщиц Иван вдруг узнал младшенькую сестру Володьки – Ольгу. Она скромно стояла перед иконой и собирала сгоревшие свечи в ящик.

Иван не спеша прошел к девушке.

– Привет, – окликнул он младшую сестру друга.

– Привет, – улыбнулась Ольга.

– А ты чего здесь делаешь? – огляделся по сторонам Иван.

– Убираюсь, – сказала Ольга.

– Так ты же вроде бы поступать поехала?

– Не поступила, – с легким непониманием посмотрев на парня, ответила, убирая, Ольга.

– Понятно, – сказал Иван. – А чего же домой не возвращаешься? Володька просил: если встречу, гнать тебя в Сумы в три шеи.

– Ну так гони, – улыбнулась Ольга.

– И погоню… – огляделся по сторонам Иван.

И вдруг, замечая вдали большую Богородичную икону, он на секунду замер. Постоял, присмотрелся и, позабыв про Ольгу, двинулся через храм к иконе.

С иконы на Ивана смотрела Прекрасная Незнакомка: знакомое белое полупрозрачное покрывало на голове, легкая, как и раньше во снах бывало, чарующая улыбка, немного печальный взгляд. Богородица кротко, по-матерински, смотрела в упор на парня, и светлые пятнышки солнца, игравшие на её щеке, делали её лик живым, таким дорогим и близким.

Иван задохнулся от всплеска чувств и на секунду замер.

А потом была мастерская. Иван собирал свои вещи в сумку, а рядом стоял Валерьян Сергеевич, болезненно кутался в халат и поучал:

– А как ты хотел? Это – Жизнь! Женщины не выносят, когда их боготворят. Они лишь свистят о Принце. А когда с таким Принцем встретятся, бегут от него, как от чумы гороховой. И попадают в руки холодных расчетливых ловеласов, которые о них ноги вытирают.

– Да-да, я помню, – застегнув сумку, перебросил её через плечо Иван. – Вы мне об этом уже рассказывали.

– Обиделся? Понимаю, – вздохнул Валерьян Сергеевич, после чего сознался: – Ну да, я, конечно, гусь! Но я ведь её для тебя привел! А ты убежал куда-то. Вот оно по инерции и случилось. Когда-нибудь ты меня ещё поймешь. И, надеюсь, простишь, Ванюша.

– А я Вас и так простил, – с улыбкой сказал Иван. – Вы мне, действительно, здорово помогли. Спасибо, – искренне протянул он руку художнику.

– Ну, тогда и прекрасно, – явно испытывая неловкость, обменялся с Иваном крепким рукопожатием Валерьян Сергеевич, после чего, перехватив взгляд парня, ненароком брошенный им на картину Мадонны Литты с улыбающимся черепом вместо лица, сказал: – По-моему, так – честнее.

Иван кивнул:

– Вам виднее.

А Валерьян Сергеевич предложил:

– Так, может, всё же останешься? Я бы тебя своим соавтором заявил. Официально. Появился бы новый художественный тандем: Петровский и Ракитин. Деньги пошли бы. Загранпоездки. А там, глядишь, с Танею всё наладится. Она девушка хорошая, добрая. У меня глаз наметан. Прекрасной женой тебе будет. Вот увидишь.

– Прощайте, – сказал Иван. – Успехов Вам, Валерьян Сергеевич. И – Любви. Большой, настоящей, чтобы лицо у Вашей суженой появилось.

С сумкой через плечо Иван вышел из подъезда дома, в котором он прожил зиму, и, ослепленный ярким весенним солнцем, остановился.

Всюду чирикали воробьи, по искрящимся тротуарам бежали бодрые улыбающиеся прохожие, лениво катили коляски с младенцами молоденькие мамаши.

Внезапно рядом с Иваном возникла Ольга.

– Привет, – сорвала она с головы берет, и ее длинные роскошные русые волосы рассыпались по пальто.

Иван посмотрел на Ольгу и снова узнал её:

– Так это ты тут всегда сидела? Когда ж ты успела вырасти?!

– Да вот успела, – улыбнулась Ольга и едва заметно порозовела.

– Может, пойдем соку выпьем? – предложил Иван.

– Пойдем, – согласилась Ольга, и они вместе пошли по широкой весенней улице.

Людей вокруг становилась все больше и больше. Иван и Ольга шагали в потоке прохожих, болтали о том о сем и беззаботно, радостно улыбались.

А за ребятами, отраженная в стекле одной из множества поблескивающих витрин, внимательно наблюдала знакомая Богородица в длинном белом подряснике, с полупрозрачным белым омофором на голове. Изящно, с достоинством подняв руку, она незаметно благословила удаляющихся молодых людей. После чего повернулась и, невидимая для всех, растаяла в блестках солнца.

    1990, 2000 гг.

«Студент хладных вод»

Экранизация одноименной повести А. Ф. Киреева

«…Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих».

    (1 Кор. 1, 19—21)

Солнечным летним полднем в зарослях осоки бойко журчал ручей. Над водою порхали бабочки, стремительно проносились перламутровые стрекозы. Всюду слышался шорох листьев, зуд насекомых и щебет птиц. В мелодию тихих природных звуков вплелся вдохновенный мужской голос:

– …великость тел и малость элементов во Вселенной поражают нас мудростью своего строения, гармонией и совершенством прилаженности в своих взаимосвязях и отношениях. Вся Вселенная в своей совокупности и все мельчайшие детали ее безмолвно свидетельствуют и учат человека смиренному и благоговейному предстоянию перед Творцом…

Постепенно начали появляться первые признаки человеческого присутствия: там промелькнула бетонная цепь столбов, соединенных зудящим электропроводом; здесь – ржавый трактор с оборванной гусеницей; чуть дальше – дыра в заборе, целлофановые бутылки, горой сваленные в саду.

– …и если эти звездные и атомные океаны могут научить хотя бы одного человека смиренной любви к Богу, Творцу, к Спасителю мира Христу, то уже потому, – между тем продолжал голос, – их существование было бы оправданно и благословенно…