Имя нам легион. Чертово болото

– Какая гроза? Какой пожар? – недопонимал часть истории Павел, но его вопросы были начисто проигнорированы прочими собеседниками, чей уровень осведомленности превышал возможности участкового.

– Бежал я долго. Проклиная себя, на чем свет стоит. Не ведая дороги. Звери встречались мне на пути, но не трогали меня, филины и вороны кричали над головой, словно знали о том черном деле, которое я сотворил. Провидение или рок, привели меня в монастырь… слышали, может о таком? Его уже давно нет. Монах там жил, отшельник на горе, подле Братска что. С тех пор гору Монастырной и кличут…

– Эко тебя занесло… – удивился пройденному Андреем пути, Павел, прикинув расстояния от этих мест до древнего монастыря, – слышали, конечно, краеведение изучали.

– Так вот именно там мне душу и спасли. Вернее часть души. В молитвах, смирении, служении Господу я провел долгие годы, замаливая собственные грехи. Пока в один прекрасный момент настоятель монастыря, – тут Андрей осекся, видимо перебирая в памяти увядшие, от времени, имена и события, – простите, мужики, но из – за времени моя память не сохранила его имени, – в конечном итоге сдался он.

– Ничего страшного, продолжай, хором подбодрили священника мужчины.

– В общем, велел он мне обратно идти, да в деревне этой, которая только строиться начинала, приход организовать. Видения у него были, что сила черная, которую я породил, все силиться из болот выйти, да мир честный поработить. Форпост был нужен. А мне искупление.

За разговором, дорога привела трех путников к окраине вышеупомянутой деревни и над первым же забором появилась серая рожа дневной формы, презрительно скривившая нос при виде местного священнослужителя. Вслед незамедлительно полетели проклятия и ругательства, которые и сопровождали весь дальнейший путь спутников.

– Я вернулся, послушав своего поводыря. Хоть дорого мне это стоило. Странные сны и видения не покидали мою голову, день, ото дня отравляя мое естество. Виделась мне поруганная женщина, которая звала меня к себе. «Болото не отпускает своих жертв» – не раз повторяла она во сне, будто читая мне приговор. Странности начались уже здесь… Поначалу все гладко шло. И часовенку срубили быстро, и приток денег пошел на содержание прихода, но стал я чувствовать ночами, будто сны в реальность обращаются, а сознание мое двоиться, множиться, заставляя иной, черной формой творить порою лютые вещи.

Очередной поворот и перекошенная часовенка замаячила на горизонте.

– Почти пришли, – подбодрил Андрей своих благодарных слушателей, – возле церкви мы будем в безопасности.

– Хорошо бы… – мечтательно протянул Денис.

– А еще вас ждет душистый чай, – улыбнувшись, обернулся к мужчинам священник и, спохватившись, продолжил историю, – как гром среди ясного неба по деревне прокатилась череда убийств. Страшных, сатанинских, диких. Будто бы являлся со стороны болот человек, страшно похожий на меня, только выглядящий моложе и всегда, его появление, означало, чью либо смерть. В народе его прозвали отшельник и поклялись извести всем светом. Мужики дозоры выставляли, дежурили по очереди, да исчезал, неизменно, отшельник, будто след простывал. А сила болота множилась, разрасталась с каждой жертвой, с каждой загубленной душой, ибо служил черный человек идолу верно, исправно снося в тухлые воды тело за телом. В конечном итоге я заметил еще одну странность – что ни жертва в деревне, то шрам от укуса волчьего на руке как будто рассасывался, становился бледнее, в конечном итоге, практически исчезнув совсем.

Священник, закатав рукав спортивного костюма, наглядно продемонстрировал пришельцам чистую, здоровую кожу старческой руки.

Неожиданно полоса легкого тумана, преградила мужчинам путь, кругом опоясав огороженное здание церкви по периметру. Странно… Денис отметил про себя, что раньше не заострял внимание на подобном явлении.

Будто прочитав мысли своего слушателя, священник поспешил прояснить ситуацию:

– Это я так влияю на пространство. Мы сейчас ни в вашем мире и ни в этом, – он медленно обвел рукой близлежащие дома, полные самых отвратительных рож, – мы даже чуть глубже, – улыбнулся он, назидательно подняв палец кверху.

Священник первым нырнул в туман, приглашая гостей в свое убежище. Чувствуя злобные взгляды на своих спинах и повышенное внимание дневных форм, Павел и Денис поспешили укрыться в спасительную полосу теплого тумана, быстро вынырнув с иной стороны, оказавшись прямо у кованых ворот, ведущих через небольшое кладбище к объекту христианского культа.

– Будьте как дома, – продолжил беседу радушный хозяин, проворно семеня по натоптанной тропинке между старыми, советскими и дореволюционным захоронениями, вынуждая мужчин броситься вслед за ним, чтобы не упустить суть рассказа, – так вот, и я решил включиться в борьбу, выследив гада. К моему удивлению мне это удалось легко, у окраины деревни буквально столкнувшись, нос к носу с супостатом. И что бы вы думали? – задал вопрос Андрей, открывая широкие, двустворчатые, деревянные врата внутрь часовни.

– Что? – не сдерживая накопившейся интриги, тут же спросил его Павел, позабыв свое положение представителя власти.

– Это я и был. Болото разделило меня в угоду Чернобогу, забрав часть души, совершившую грех с собой, в мутные воды и материализовавшую ее во плоти из своих гиблых вод. Только местные разбираться не стали. Прознали, кто источник их бед. Внесли меня в церковь, мною выстроенную на вилах и опустили умирать на алтарь. Грех порождает грех. Злоба порождает злобу. Все в мире взаимосвязано.

Несколько раз, чиркнув кресалом Андрей зажег несколько старых жаровен, длинные церковные свечи и затопил заранее уложенную печь, суетясь по месту своего обитания, как радушный хозяин.

– И что было дальше? – чуть ли не шёпотом спросил священника пораженный до глубины души, Денис.

– Я умер и воскрес с мертвецами, спустя много лет, – выдал Андрей, будто бы само собой разумеющееся событие, – только они тенями стали, а я… тоже тень, вот только сохранившее свое естество, объединившее разные начала и… я привязан к этому месту, но смог переродиться единым, после своей смерти. Да, отшельник живет отдельно и иногда чудит, но лишь мое появление делает его разумным. Теперь, большую часть времени, он лишь призрак, живущий на отшибе, невидимый для живых. Кстати, тут давно живых не было. Со времен твоего деда, царство ему небесное! Я даже сразу в тебе не признал внука Константина. А когда понял кто ты, тут же осознал, что ты тоже… разделенный… повязанный грехом с болотом.

Священник взглянул на Дениса и попал в самую точку. Внутри Копылова все всколыхнулось, рождая понимание.

– Да, да… Воронцов это и есть ты. Точнее твоя греховная, разделенная форма… но вот как она образовалась? Что ты натворил рядом с болотом, чтобы навсегда быть повязанным с ним?

– Я… я не помню… – честно признался Денис, практически без чувств оседая на стул.

– Сегодня вспомнишь. Я наведу особый сон. Вещий. Надеюсь увиденное ночью, тебя не поразит, а пока располагайтесь, мужики. Я буду ночевать на улице. Моя теневая форма также неприятна, как и у остальных, пусть и весьма безобидна. Я только слоняюсь в ночи между могил и тихо молюсь Богу об упокоении. Такова моя функция, – Андрей улыбнулся, стремительно направившись к выходу, – чай на печи. Угощайтесь. И заранее доброй ночи – галантно пожелал он на прощание, плотно запирая за собой двери.

Глава 11. Неизбежное грехопадение

Кипяток в металлическом чайнике медленно дошел до кондиции через час умиротворяющего, трескучего горения печи. Все это время и Павел, и Денис провели в молчании, каждый погруженный в свои собственные мысли.

Удивительно по-домашнему и уютно, как в самых светлых мечтах Копылова о дедовском доме, будто бы и не было чертовой вакханалии вокруг, внутри часовни трещала березовыми дровами самодельная, наскоро сложенная из б/у кирпичей, небольшая печурка. Андрей сложил ее практически в центре помещения, отступив от середины лишь для того, чтобы жар печи тихонько качался перекошенного бока старого алтаря, занимавшего главенствующую позицию, где он так любил читать молитвы в морозные, пасмурные дни. Блики, вырывающиеся из гнутой, а поэтому слегка приоткрытой дверцы топки гуляли по разукрашенному потолку и образам, делая застывшие, грубые лики икон движущимися, живыми, понимающими людскую беду.

Едва густой, вкусно пахнущий сбор из местных трав был залит кипящей водой, а затем аккуратно процежен через заранее приготовленное Андреем сито, как наслаждаясь обволакивающим теплом, расположившись за столиком, который был установлен сразу же у подножия алтаря, Корнышев все-таки завел давно откладываемый разговор:

– Н-да… – начал он весьма размыто, – обстоятельства… – добавил он чуть позже, выдержав между двумя бессвязными словами довольно большую паузу и осторожно отпил горячий вар из обжигающей, алюминиевой кружки.

– Ты о чем? – совершенно не понял своего товарища Денис, который пытался уже битых десять минут размочить в своей порции отвара, засохшую на десять рядов, старую сушку.

– Так вот как получается, Денис… Судя по рассказу Андрея, случаи у вас идентичные. То есть вроде и ты совершал все эти преступления в Братске, но в то же время не ты, – Корнышев надолго задумался, уставившись на небольшое пламя ближайшей жаровни у стены, – современная наука никогда не признает тебя невменяемым, Денис… По возвращении домой, тебе будут выдвинуты обвинения, в убийстве посторонних людей и твоего друга, хочу я этого или нет.

– Вот оно как… – поглощенный текущими обстоятельствами Копылов даже думать забыл о мире, который ждал его за порогом заговоренных мест, – все настолько плохо?

– Ты даже не представляешь… – сокрушенно вздохнул Павел, явно не договаривая главного.

– И сколько мне дадут, товарищ полицейский, за деяния моего двойника?

– Минимум двадцать пять, – нехотя признался он, – а то и вышку. Ты же, вроде как, маньяк… – с трудом выдавил сотрудник из себя неудобное слово.

– Маньяк…

«Господи, да за что мне это?» – невольно понеслось в мыслях Копылова, – «так больно осознавать, что вся эта кровь и грязь на руках моих. А если бы Воронцов попытался убить Дарью? Сына? Дочь? Мне нельзя возвращаться домой…»

Неутешительный вывод заставил Дениса вздохнуть и отойти к приоткрытым воротам часовни. Сквозь щелистую поверхность створок внутрь помещения просачивался осенний хлад, освежающий открытые части тела.

«Я не создан для тюрьмы» – Денис выглянул на улицу, сквозь щель, осматривая древние могилы в закатной мгле, – «я свободолюбив, успешен, люблю и любим. Тюрьма сопоставима со смертью. Или даже смерть предпочтительнее столь большого срока… Я помогу Павлу выбраться на волю, а сам останусь здесь, в местах своего детства. Иного выхода я не вижу»

Вновь тяжело вздохнув, Денис обессиленно опустился на пол, облокотившись спиной о стену.

Прислушавшись, отчаявшийся мужчина, на границе слуха уловил, как местный священник громко читает молитвы на другом конце старого погоста.

– Я тебя расстроил? – задал риторический вопрос Корнышев, с беспокойством вглядываясь в сидящего товарища по несчастью.

– Ни сколько! – довольно эмоционально отсек дальнейшие расспросы Денис, медленно поднимаясь на ноги, – ладно, давай решать проблемы, по мере их поступления. Я спать. Доброй ночи.

Забравшись в скрипучую койку и тем самым прервав ненужный разговор, Копылов отвернулся к стене, перебирая в памяти дорогие образы. От воспоминаний наворачивались слезы.

Свет свечей и жаровен практически не достигал этой части помещения и Денис, чувствуя себя предельно несчастным, был рад, что Павел не видит его страдальческого выражения лица и бездумных, покрасневших глаз, уставившихся в пустоту.

До боли жалко было добродушного патологоанатома. Мужчина живо представил себе, как Евгений, радушно встречая старого друга посреди ночи, получает предательский удар ножом в живот от Воронцова и недоуменно оседает на пол посредине холодного морга.

Дениса передёрнуло от отвращения, когда фантазия подсунула страдающему разуму картину дальнейших, замаскированных под религиозное преступление, непотребств и манипуляций, которые Воронцов непременно совершал с телом его друга на одном из рабочих столов.