Не удивляйтесь: мой приятель тоже
Был очень дружен не с одним вельможей
И падал в прах с смеющимся лицом
Пред золотым тельцом – или быком.
XXXIII
Вам гадко… но, читатель добрый мой, –
Увы! и я люблю большого света
Спокойный блеск и с радостью смешной
Любуюсь гордым холодом привета –
Всей этой жизнью звонкой и пустой.
На этот мир гляжу я без желанья,
Но первый сам я хохотать готов
Над жаром ложного негодованья
Непризнанных, бесхвостых «львиц и львов»!
Да сверх того вся пишущая братья
На «свет и роскошь» сыпала проклятья…
А потому см<отри> творенья их;
А я сегодня – что-то очень тих.
XXXIV
Люблю я пышных комнат стройный ряд,
И блеск и прихоть роскоши старинной…
А женщины… люблю я этот взгляд
Рассеянный, насмешливый и длинный;
Люблю простой, обдуманный наряд…
Я этих губ люблю надменный очерк.
Задумчиво приподнятую бровь –
Душистые записки, быстрый почерк,
Душистую и быструю любовь.
Люблю я эту поступь, эти плечи,
Небрежные, заманчивые речи…
Узнали ль вы, друзья, скажите мне,
С кого портрет писал я в тишине?
XXXV
«Но, – скажут мне, – вне света никогда
Вы не встречали женщины прекрасной?»
Таких особ встречал я иногда –
И даже в двух влюбился очень страстно;
Как полевой цветок, они всегда
Так милы, но, как он, свой легкий запах
Они теряют вдруг… и, боже мой,
Как не завянуть им в неловких; лапах
Чиновника, довольного собой?
Но сознаюсь, и сознаюсь с смущеньем,
Я заболтался вновь и с наслажденьем
К моей Параше я спешу – спешу
И вот ее в гостиной нахожу.
XXXVI
Она сидит близ матери… на ней
Простое платье; но мы замечаем
За поясом цветок. Она бледней