Индульгенции

– А я не хочу. Мне по хрен. И я уже удалил это говно с глаз долой. Вопросы?

Он затыкается, несколько секунд натирает лоб рукой. Может, предложить ему закурить? А то как-то не по-отцовски выходит. Но я не успеваю.

– Зачем ты это сделал? Ты вообще понимаешь, что делаешь?

– Узнаю Лиду, – усмехаюсь и затягиваюсь поглубже.

– Что? Какого…

– Я же говорил – яблочко от яблоньки. Но имей в виду – с ее истериками у меня опыта много. И твои меня уже не удивят. Она меня многому научила, что сгодится с тобой.

– Ну, конечно. И она же заставила тебя поселиться в кармане у Сафронова, где ты и сидишь. Как и во многих других карманах, но в этом – особенно.

– Че? – меня прошибает холодный пот, и сигарета не доходит до рта, зависая в воздухе. – Откуда ты…

– На РБК писали. Очнись – весь город знает все о твоих проблемах. Только ты живешь в иллюзиях, считая, что все это можно обойти, продав то, что досталось мне.

Ну уж нет. На РБК писали, что у меня временные трудности, да и то – с моих слов. Я не отказался от интервью, и поэтому никто ни черта не знает. Но есть же волшебник Алекс – вот он, корень зла. Сучонок все пронюхает, все вычислит.

– Так зачем тебе нужна была запись? Чего ты-то хотел?

– Ты сильно недооцениваешь людей вокруг, – голос Антона вновь становится ровным, и он пытается показать, что выиграл дуэль. – Когда-то это помогало быть самым крутым. Забивай на пешек и иди убивать ферзя. Но теперь ты просто большой должник всех на свете, и вместо того, чтобы заняться серьезной взрослой политикой, ты предпочел сложить лапки и умолять меня помириться.

– Да ты охренел, сынуля! – выбрасываю сигарету и делаю шаг в сторону Антона, хотя и знаю, что не стану его бить; никогда не бил, за что и поплатился.

Мимо проходят двое моих старых знакомых по опту. За ними – две их длинноногие эскорт-девочки. Мы остаемся в курилке вдвоем.

– Давай, – выждав, пока дверь закроется, говорит мой сын. – Сделай мне больно. Больнее, чем Лидия своим передозом сделала тебе, у тебя вряд ли получится.

– За что ты меня так ненавидишь?

– Ты мог бы засунуть Сафронову куда поглубже этим роликом. Даже если бы ты не хотел отдать его во благо здравого смысла, ты мог бы его монетизировать. Но твои понятия… – он разводит руками, заставляя меня дрожать от ярости еще сильнее. – Ты предпочел отдать все тяжелые фигуры в начале партии. И я бы настоятельно советовал хотя бы попытаться их восстановить.

– Ты просто идиот. Ты никогда ничего не поймешь. Малолетний засранец! – высказываю, наконец, то, чего он заслужил.

– А ты – старый засранец, – уже открыв рывком дверь, заявляет мой сын. – И тебе придется платить по счетам, хочешь ты того или нет.

Он снова уходит, и я не хочу его догонять. Настроение испорчено к чертовой матери, и я сажусь прямо на пол в курилке и закуриваю снова. Ненавижу свои слабые места. Не человек тот, у кого нет слабых мест, но мое слишком сильно болит, воспаление на нем никогда не проходит, и я действительно плачу по своим счетам. Что-то я сделал не так, где-то повернул не на ту дорогу с Лидией, и результатом этого стало такое отношение единственного дорогого мне человека. В чем я виноват? В том, что вкалывал, как проклятый, всю жизнь, и не успевал заниматься воспитанием сына? В том, что трахнул несколько симпатяшек, о некоторых из которых знала Лидия? В том, что не сразу заметил, как сгорала от героина моя жена, господи прости? Это те грехи, за которые нужно так казнить?

Видимо, ответ утвердительный. Спасибо жюри и всем прочим. Я понемногу трезвею, но это мне не нравится. И сейчас я пойду и вкачу еще поллитра виски, чем бы это ни было чревато. Я вам не сдамся, суки, слышите? Не нашлось еще того, кому я сдавался. И это видео – черт пойми, зачем оно Антону, – это не капитуляция. Это бизнес и политика, в которую превращаются большие обороты на какой-то стадии. И в этом я лучший. И ничего вы от меня…

Антон

…не больше полутора суток, но сейчас время кажется убийцей всего сущего. Вообще, так оно и есть. Мой папка когда-то был еще тем бойцом. А стал гнилым капитулянтом, оппортунистом. Но после этого загула длиной больше, чем в сутки, все это кажется далеким и неважным. Раз шансов на получение закладной на душу Ани у меня нет, и мне придется отступить. В конце-концов, не сообщать же мне органам, что у моего папки якобы было видео, доказывающее или не доказывающее невиновность какого-то нищего, ничего не значащего для мировой истории водилы. С такой трактовкой ситуации мне будет прямая дорога в Степанова-Скворцова, не иначе.

На рекламной вывеске я читаю прописанное крупными буквами «У БЕЗДОМНЫХ ЕСТЬ ПРАВА», и это заставляет меня впервые за последние пару часов улыбнуться. Единственное право бездомных – сдохнуть в очередные морозы. То есть, я не за человекоубийство, ни в коем случае. Но если роль нищих работяг для общества мне более-менее понятна, то с уличными голодранцами дело настолько темное, что лучше бы их не было. В любом случае, нынешняя зима недостаточно хороша, чтобы этот план сработал. Точнее, она вообще не хороша, кроме как для водителей, которым не нужно менять резину с летней на зимнюю и меня нынешнего, бредущего по Петроградке в летней куртке и футболке на голове тело. Если бы такси довезло меня до дома, мне пришлось бы просить водителя донести меня до квартиры, а это как-то унизительно, в стиле офисных работяг, которые «каждую пятницу в говно».

Кстати, я не знаю, какой сегодня день. Судя по тому, что Алена без вопросов приехала ко мне после какой-то тусовки, должна быть суббота. Ведь Аленушка у нас офисный планктон, устроенный мной в одну из фирм, доставшихся после развода моей мамке на роль менеджера по работе с клиентами. Туда же, куда я устроил еще одну девицу, с которой у меня было несколько игр со связыванием три года назад. Приятно, заходя в офис для беседы с коммерческим директором фирмы, понимать, в каком количестве девочек-менеджеров ты побывал. Если бы можно было устроить так же кого-то из моих бывших парней, я бы не отказался. Но все они, как на подбор, не годятся для полезной муравьиной офисной работы. А Алена сгодилась, ведь сколько она ни строй из себя элитированную птицу высокого полета на высоких каблуках и с дежурно томным взглядом, по сути, она обычная строевая курочка на грязном насесте.

Я захожу в квартиру так тихо, как могу. Мне нужно застать ее врасплох. Скинув всю одежду, включая трусы, в прихожей, я споласкиваю лицо холодной водой и растираю щеки, чтобы включить мозг хотя бы ненадолго. Уже зайдя в гостиную, я обнаруживаю, что зря волновался. Алена настолько убита, что спит в кресле в обнимку с букетом из пятидесяти одной желтой розы, с которым ждал ее курьер на пороге моего дома. На ее взгляд, это акт прощения, и как же моет быть иначе? Но это скорее проверка того, насколько хорошо она меня успела узнать.

Я подхожу к контроллеру аудиосистемы, выбираю на экране Synkro-Sketch, и с первыми жесткими звуками кика и перкуссии Алена просыпается. Просыпается с улыбкой. Значит, все сработало.

– Тошенька, – Алена откладывает цветы на пол и встает. – Так классно, милый.

– Я старался, – и тут я совершенно честен.

Она в коротком желтом платье, расширенном книзу, чулках и туфлях на длинном каблуке. Ей кажется, что она здорово угадала цвет к розам, но это не совсем так. И туфли она не сняла потому, что я так люблю. Все то, что доктор прописал.

– Я так давно тебя не видела, – она неторопливо начинает шагать ко мне.

– Стой, – жестом даю ей понять, что дальше идти не стоит. – Сядь в кресло.

– Оу, – она в замешательстве, но она знает мои игры; некоторые из них. – Как скажешь.

Я подхожу к ней ближе, заставляя ее выпрямить спину и внимательно следить за каждым моим движением.

– Ты простил меня? – шепчет она, когда я уже стою прямо над креслом.

– Я еще думаю, – улыбаюсь, чтобы она расслабилась. – Мы действительно давно не виделись. И я хочу на тебя посмотреть как следует, прежде чем мы поговорим обо всем, – наклоняюсь и шепчу ей в ухо, что ей следует делать, хотя никого рядом нет.

Отходя в кресло, стоящее напротив, в двух метрах от того, где сидит Алена, я ловлю себя на мысли, что это может затянуться. Я не слишком возбужден, и вид Алены меня не пока трогает, и дело может пойти прахом. Чертовы недосып и кокс сделают из меня импотента-параноика быстрее, чем разборки с папой.

Я сажусь в кресло, широко раздвинув ноги, и начинаю наблюдать за Аленой. У нее почти идеальный овал лица, маленькая пикантная родинка на щеке и фигура, сделанная в фитнес-клубе за мой счет. Она правильно питается, обладает даже слишком выразительной для такой фигуры грудью и выглядит, как место, где хотел бы побывать любой менеджер среднего звена вместо отпуска с задолбавшей женой и ноющими детьми. И она мне противна, просто отвратительна, потому что я знаю, что все эти старания направлены лишь на то, чтобы меня захомутать и привести в ЗАГС. Я не раз это слышал в той или ной форме. Тонкие намеки толщиной со слоновью кожу. Эти игры хороши до тех пор, пока от них вставляет. Когда формируется привыкание, ширево уже не то, и всегда нужно что-то новое. Я готов обновляться.

Девочка начинает выполнять свою задачу. Глупо улыбаясь и глядя мне в глаза, она снимает свои трусики-ниточки, и они быстро теряются где-то рядом с креслом. Интересно, она трахалась с кем-нибудь на вечеринке, куда ездила этой ночью? Надеюсь, что да. Она кладет ногу на кожаный подклокотник кресла, а другую переставляет, со стуком роняя шпильку на дорогой паркет. Сучка поцарапает его, но этот стук набойки и скрытая за мнимой страстью глубинная ненависть заводят меня по-настоящему, и я все прощаю. Раздвинув ноги пошире, она ласкает себя, и я делаю тоже с собой. У ее чулок красные бортики. Весьма симпатичные, и укрепляющие образ Алены, как true slut. Она никогда не нужна была мне другой, но сейчас и это ее качество стало блеклым. Она потускнела с того момента, как в ее головке поселились мысли о замужестве. И теперь каждый томный вздох, каждое ее движение по самому чувствительному месту только приближают ее к той развязке, которой она боится. И я получаю кайф только от этого. Я хочу делать людей зависимыми, а потом обращаться с ними, как с отходами, но не потому, что я зол на людей, а потому что большинство из них сами только этого и желают. Круто быть жертвой – не нужно самому жертвовать ничем, не нужно быть сильнее или умнее других. Жертва – всегда в почете, в том числе у самой себя.

– Schneller, tunes, – бормочу, глядя ей в глаза, хотя она все равно знает только три фразы по-английски, а по-немецки – только «хэндэ хох» и «зер гут».

Трек переключается на Look at Yourself, за что я искренне благодарен моему треклисту. Алена кончает со стоном, почти переходящим в плач и со скрежетом продирается каблуком по паркету. Все. Это был прощальный поцелуй. Болезненный взгляд и лживая улыбка показывают, насколько вымученным был этот оргазм, а я прекращаю стимулировать себя.

– Возьми меня, детка, – просит Алена.

Просто заменитель. Как заменитель сахара, но просто какая-то andereMaedchen, nichtmeineLiebe, и я это хорошо помню. У той, что действительно может быть собой, тоже есть andere Mann, и я должен выместить на ком-то ненависть к нему.

– Оставь ключи на столике, – наконец оторвав взгляд от мерзкого лица Алены, четко проговариваю я.

– Что?

– Оставь ключи. Я больше не хочу тебя здесь видеть. Никогда.

– Но… – она торопливо опускает ногу и поправляет платье.

– Уйди сейчас же. Не забудь ключи.

– Но в чем дело? Что я сделала не так? – она вскакивает и подходит ко мне.

– Не приближайся ко мне.