4 жизни и 2 казни. Книга 1, часть 2

Романтический вид открывается с колокольни – в массе домиков она не сразу видна. Однако если ты знаешь как на неё выйти, получишь действительно удовольствие от обзора, типичного для портовых городов: как и в Фуншале домики спускаются волнами крыш к зеркалу моря. У причала стоит парусник. Прямо девятнадцатый век. Орудия на колокольне тоже из тех времён. Смотрят строго и грозно чугунными стволами в морской простор. Вся картина как бы окаймлена листвою деревьев, в ветках коих поёт свою песню Сирин: «В наш парк пришла весна, растаяли снега, а вместо снега расцветают уж луга, листва шумит, письмо лежит…» Надо будет сюда прийти с дамами – вид-то романтический!

Осло, Гражданин мира

Желающие поехать в этот город – члены экипажа и курсанты – сели в автобус, нам организована экскурсия в музеи Осло.

Проезжаем дорогой, идущей через скальники, они стенками обрываются перед лентой дороги. Стенки зашиты в сетку-рабицу, в скалы вбиты шкворни, на которых держится сетка. Сделано грамотно – у нас на родине бывали случаи, когда вот примерно с таких же скальников срывались каменюги и, бывало, «бомбили» мимопроходящие машины. Может произойти весьма опасный инцидент. Но здесь – Европа, можно ехать спокойно. Я впадаю в дремоту.

Мокошь идёт по Земному миру и птицы летят вокруг неё. Каждый её шаг – это спасение сотен тысяч душ, бережно собираемых птицами, успокоение страстей, подогреваемых анчутками и беспятными. Они пытаются сделать из нас горделивых сластолюбцев, блудливых обжор, завистливых лодырей и просто злобливцев. Они неустанно стараются из Земного мира вмешаться в ход вещей нашего мира. Иногда им это удаётся, тогда горе тем, кто пойдёт за ними вслед, спотыкаясь о всякий придорожный камень и упрямо расшибаясь о каждый встречный угол.

Просыпаюсь от того, что автобус останавливает свой бег – мы на месте. Этот музей многие из нас, яхтсменов, хотели бы посетить, вот и я вхожу в него – посередине установлен «Фрам» – по-норвежски это означает «Вперёд». Да уж, дубовый корпус производит впечатление массивности и солидности – верно, у него толщина бортов под метр. Такой не раздавит во льдах. На палубу можно подняться: шпиль, штурвал, рубка – всё как на фотографиях, которые я когда-то видел в книгах. Сделано добротно.

В помещении по периметру на стенах стенды – всё посвящено Нансену. Великий человек был. Гражданин мира. Вот фотографии детей, опухших от голода, людей, тощих, как скелеты из Освенцима. Все это было – было на нашей с Вами Родине, читатель. Миллионы людей погибли. За одно это надо судить тот преступный режим, который допустил ли или организовал ТАКОЕ задолго до всяких гитлеров. Приговор так и не был вынесен, а он должен быть самым суровым. Многие в Европе не понимали или не хотели задумываться вообще о сути явления, произошедшего в те страшные годы в России. Горе тем, кто в страстях пойдёт за горделивым злобливцем. А ведь адмирал Колчак на допросе немало интересных вещей порассказать успел, в том числе он же резонно заявил на допросе, что на территориях Белой армии не бывало никакого голода, хотя имелись те же самые проблемы и трудности, и те же люди на этих территориях жили. С приходом же Советской власти моментально возникли проблемы с продовольствием глобального масштаба. Протоколы допроса Колчака остались безвестными, были запрятаны на долгие десятилетия в подвалах ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ.

Те из европейцев, кто задумывался в то время над проблемами России, большей частью ошибались. Но они искренне хотели помочь людям, они призывали к помощи, они не молчали и не усмехались в своём благополучии над нищими дурачками. Так вот искренне хотел помочь людям и Фритьоф Нансен.

Мы возвращаемся к автобусу, где нам выдают бутерброды, что-то попить типа кока-колы или фанты на выбор.

Далее проходим в следующий музей: Тур Хейердал – национальная гордость Норвегии. Гражданин мира.

Я слышал только о его путешествии на Кон-Тики, а он путешествовал и на других лодках, все экспедиции были исследовательскими, много дали исторической науке. Все эти экспонаты, стенды с описаниями походов были бы весьма интересны моему приятелю, Вите, однако, меня лично не столь интересует вся эта коллекция редкостей.

Перед нами выступает Тур Хейердал – нет, не тот знаменитый путешественник, он уже, конечно, почил. Это его сын, уже очень пожилой человек, оказывается, в их роду Хейердалов все носят имя Тур. Он говорит на английском. Его речь понятна. По каким-то маленьким, едва уловимым подсознанием намёкам, приметам я вдруг осознаю, что человек этот слишком уж высокого мнения о себе, он болен тщеславием. Моя догадка подтверждается позднее, когда я вижу стать его поведения на судне, он с нами путешествовал из Норвегии в Германию. Какая-то дистанция отчуждённости присутствует в его поведении. Читается в его лице. Мне кажется, его отец был несколько иным человеком.

После этого музея мы сразу же садимся в автобус и отъезжаем обратно. Могли бы дать время на прогулку по городу. Всё-таки Осло, столица Норвегии, когда ещё доведётся здесь побывать?

Ларвик, месяц в Норвегии

Вообще, Ларвик – традиционный порт захода парусников из России. Даже нередко это регатный порт захода. В тот раз мы зашли туда сразу после Варнемюнде, на отстой, месячишко поболтались там. Вахты шли одна за другой. На вахтах были и курсанты, не одни матросы, было полегче.

Это очень маленький городишко, посёлочек. Чуть в сторону отойдёшь – и на тебе, лес. На сопочках, прямо, как на родине, можно даже грибы собирать, чем и баловался иногда артел.

Достопримечательностей очень немного – в центре города тюрьма, небольшое кирпичное зданьице. Есть в городе бассейн, куда нам организовали выходы. Привлекает внимание церковка, у её подножия стоит пушка, наверное, XIX столетия. Оттуда хороший вид открывается, на гавань, на спускающийся по взгорью к морю город. Есть на берегу укрепления времён Второй Мировой войны, блиндаж, дот, они соединены траншеей. Говорят, немцы построили.

Пожалуй, главная достопримечательность, которую я лично открыл, это местная библиотека, где есть бесплатный доступ в интернет. Эта новость вызвала всеобщий интерес, все туда регулярно ходили проверять интернет. Марио, курсантов ментор, довёл до них ЦУ, чтобы никто там не злоупотреблял временем, что надо блюсти рамки гостевого приличия.

Далее мы переходим из Ларвика в Гамбург. Короткий, ничем не примечательный переход. Вахты, руль, паруса. Море. Погода была преимущественно пляжная.

Гамбург

В Гамбург надо заходить по Эльбе, это мощная река со стремительным течением. На поворотах это течение порывисто и привередливо. Капитан первой яхты, на которой я выходил когда-то в море, именно на Эльбе неправильно оценил силу течения и «впечатался» в латеральный буй. Когда я пришёл на яхту, то на её скуле была огромная вмятина, один шпангоут был сломан, бимс был с серьёзной трещиной. Игорь, помощник капитана, тогда кувалдой отрихтовал борт. Сварные швы, выполненные предшественником капитана, выдержали эти невзгоды, сделано было добротно.

Сейчас под моим контролем курсанты стоят вахту на руле. Один, вечно выделывающийся молодой человек особенно невнимателен и привередлив, на течениях судно серьёзно поводит в стороны, а он ни в какую не желает слушать советов. Кое-как он отстоял свой час, затем был сменён другим курсантом. Этот был уж получше на руле.

В Гамбурге мы стояли недели две. Там была у нас на борту парусная школа, человек двадцать-тридцать парусных романтиков, занимающихся на курсах, чтобы получить немецкие яхтенные права. Интересные люди. Симпатичные женщины. За общим доброжелательным настроем временами чувствовалась со стороны некоторых парусников-немцев прохладца, некоторая сдержанность в общении.

Был у нас там и дейли-трип. Показушки с парусишками да верёвочками, трейнизы вперемешку с кадетами бегают по палубе. Мне выпало на руле постоять, полтрипа где-то рулил. Капитан Г. спрашивает второго помощника, моего вахтенного: «Ну что этот жидёныш там ещё свои сказки вещает?» Второй помощник что-то отвечает с улыбкой и вежливо, как всегда. Читатель, речь идёт о немце, который в качестве ли трейниза или в качестве друга судового агента явился с инициативой провести на корабле выставку каких-то материалов о Холокосте, вообще говоря, тема очень больная для немцев. Не присутствовал я при этих переговорах-договорённостях, но думаю, что ни судовой агент, ни его друг-антифашист, ни многочисленные трейнизы не подозревают о том какими гадкими словами навеличивают их порою наши толстячки-начальнички. Видимо, это «жидёныш» не имеет точного перевода на немецкий, а будь таковой в немецком, так уж наверняка признали бы такие речения запрещённой пронацистской пропагандой. По крайней мере, в Росфедерации за подобные публичные выходки профашистского толка некоторых политиков пытались привлечь к уголовной ответственности за разжигание межнациональной ненависти. Наш пузатый капитан любит такие вот заспинные разговоры-шипения по адресу людей, которым в лицо он будет улыбаться и болтать что-то любезное.

В городе были празднества, в начале мая там большой фестиваль, День города, на котором множество народа, много там и маленьких парусников и корабликов побольше.

Боцман организовал нам покрасочный «аврал». Все красят все металлические части судна, вообще-то это называется «подкрашиванием», краску изводят на «косметику», кроем ею неподготовленные поверхности. Всё согласно указаниям боцмана и прочего начальства. Все курсанты занимаются этим бестолковым занятием.

Во время такого вот подкрашивания один из курсантов замирает, уставившись на берег с улыбкой любопытства. Там, за контейнерами двое особей мужского пола, сняв штаны делают друг другу «массаж» своих пятых конечностей. Такое шоу в нормальной жизни конечно не увидишь. Толерантное общество. В данном случае это ещё и признак близости небезызвестного Риппербана, гамбургского пристанища блуда и разврата, наверняка обиталища чертей и бесов в Земном мире.

Был в Гамбурге и такой примечательный случай с нашими курсантами. Сидит их парень на вахте, «на тумбочке» почти что, в коридоре, где курсантские кубрики находятся. По судну ходят туристы – немцы же! – и курсант чувствует себя раскованно. В голос сообщает своему товарищу своё мнение относительно проходящей мимо девицы: «Них… какие тёлки ходят тут!» Проходящий мимо «немец» говорит на чистейшем русском языке: «И не стыдно вам, молодой человек?» Другой «немец» из толпы откликается: «А это они тут вместо того, чтобы мореходные науки учить, учатся курить, пить и материться!» В конце концов, та самая «немка», по поводу которой был отпущен «комплимент» разворачивается и говорит: «А знаете, так приятно, когда на тебя молодые люди внимание обращают!» Дежурный курсант покрывается густой бордовой краской и, закрыв лицо руками, спешно под гвалт смеха удаляется со своей позиции. По статистике эмигрантская диаспора из бывшего СССР в Германии уступает по численности только туркам.

Наше дальнейшее путешествие имело портом захода опять Ларвик. Не бросал я тогда в воду монетку – доведётся ли ещё раз побывать в этом маленьком городишке? На колокольню ходил я в тот раз, с туристками. Они действительно оценили вид, и в самом деле романтический.

Переход в Травемюнде был примечателен всеобщим интересом к мостам, под которыми мы прошли, они соединяют Данию и Швецию. Когда-то по этому мосту я ехал из Мальмё в Европу. Теперь под мостами все усиленно фотографировались.

Травемюнде

В этом порту был у нас «дейли-трип»: туристы платят деньги, покупают билет на вояж, и весь день катаются на корабле. Ничего особенного, я бы не стал тратиться на такое «удовольствие», тем не менее, здесь эта услуга, как говорится, была востребована, народу набралось прилично.

Возвращаемся назад, подходим к причалам Травемюнде. Вопреки обычаю Марио, руководитель кормовой группы, вдруг заявляет мне, чтобы я готовился подавать выброску.

Выкладываю бросательный кольцами, вяжу к гаше. Остальные укладывают концы, курсанты, дурачатся понемногу, парусный мастер вопреки моим ожиданиям тих и спокоен, что-то готовит. Я не очень обращаю внимание на происходящее вокруг, занят своим делом, а его я задумал сделать с некоторой творческой инициативой (вопреки ходячей приговорке мореманов, гласящей, что инициатива на флоте наказуема), которая незаметна постороннему глазу, если прямо не привлечь внимание – буду подавать из-под руки бросательный. Мимо пробегает «главный» по бросательным, матрос Влад, суетливо тараторит мне под руку – «не так выкладываешь!» – я отругиваюсь, ссылаясь между прочим на парусного, что, мол, тот так всегда делал, на планширь несколько бросательного конца выкладывал. Тот пробегает обратно, что-то тараторит, типа «смотри сам, но так не делается». Марио хранит молчание, смотрит куда-то в сторону. Хорошо, что больше советчиков не было, обычно, из-за всех этих советчиков маленькое, но серьёзное дело идёт на смарку. Корму всё ближе подтягивают к причалу. Однако буксир не может работать «на укол», потому на меня с подачей бросательного возложено достаточно ответственное дело – обычно неудачный бросок провоцирует нервишки на мостике и вызывает довольно много ехидных комментариев. Мы ждём, визуально кажется, что мы близко к причалу, движение относительно воды усиливает эту иллюзию. Марио изрекает своё традиционное: «подавай выброску» – негромко и невнятно, если бы я не был привычен к его голосу и не ждал именно от него этой команды, то момент прохлопал бы.

Беру в руку выложенную бухту, аккуратно, чтобы шлаги не спутались, не спеша, зацениваю расстояние, ёкает лёгкое сомнение, и я ещё немного оттягиваю время своим комментарием: «Далековато однако. Ну ладно, х… с ним». Замах, не суетливый, не торопливый, но спокойный, уделяя внимание тому, чтобы не было слома линии руки и линии бухты с грушкой бросательного на конце. Школа «Алмаза» даёт о себе знать, хоть я и не имел практики подачи бросательного уже долгое время, но руки помнят своё дело, груша с бухтой постепенно набирают скорость обратного хода – броска, подсознательно мозг определяет момент, когда надо выпустить бухту, которую груша увлекает вперёд и немного вверх. Бросок получается точным и достаточно сильным, все смотрят как груша в солнечном свете описывает дугу по направлению к шавртовщику. В голове мелькает мысль: «Забыл крикнуть аttention!» – но это уже не важно, у пала только швартовщик, толпа встречающих держится на некоторой дистанции от него.

В это время все, безусловно, смотрят на полёт бросательного, на то, как раскручиваясь вытягивается тощим удавчиком бухта, многие следят со скрытым злорадством, заготавливая что-то в тоне поучительного «ну, вот не получилось, я так и знал», некоторые, не понимая особенно сути происходящего, просто смотрят на это, как на развлечение. Кольца бухты за эти доли секунды вытягиваются одно за одним в полёте.

Вот груша шлёпается о причал, в полуметре от швартовщика, в метре-двух от среза причальной стенки, отбивая от асфальта заметный столбик пыли. Швартовщик, кажется, не совсем был уверен, какую-то долю мгновения он выждал, как будто специально давая возможность бросательному концу, вытянувшемуся полностью в направлении с судна на берег, утянуть её обратно, в воду. Специально они что ли тоже тупят?! – «Ну вот не получилось! Я так и знал» – Но нет, груша уверенно лежит, обычно в таких случаях на конец наступают ногой, хватают рукой, как угодно, но стараются быстрее забрать себе это маленькое несъедобное «счастье» – пока оно не «убежало» обратно. Специально он что ли тупит?!..

«Выброска летит один раз» – вспомнилось речение Петровича с судоверфи (Царство ему Небесное!), это правда – намокший в воде конец гораздо труднее заново выложить аккуратной бухтой, он будет тяжелее, кольца мокрой бухты будут цепляться друг за друга, шансы на удачный повторный бросок уменьшаются с каждым неудачным. Плюс теряется время. Плюс на мостике будет неудобно – о капитане судят по тому, как он умеет швартоваться. Швартовщик выдерживает эту предательскую долю секунды. Специально он что ли тупит?! Потом хватает грушу и начинает выбирать бросательный. Швартов следом за ним уползает в воду и на берег.

Все наши старые «морские волки» молчат, все делают потихоньку своё дело. Парусный выдавливает из себя, проходя мимо, – «Молодец, хорошо бросил», – по лицу его видно то, чего ожидали видимо в душе все, повода для традиционного для этой публики самовлюблённого поучения, как надо было сделать, «не получилось, я так и знал» (естественно в других выражениях и других тонах). Им сказать нечего и это означает неохотливое признание факта, я иду к шпилю, на ходу отвечаю парусному, что обычно я подаю бросательный «с руки», сегодня вот решл попробовать «из-под руки подать» – он молча кивнул головой, на лице его читалось что-то ещё более кислое. Наверное он понял меня, «главный» по бросательным, как и остальные, не только не поняли, но видимо и не обратили внимания на мои слова. Швартовка между тем шла своим чередом как по писанному.

Травемюнде, это небольшой портовый городишко. Вдали виден парусник с чёрным бортом. Прямо как «Крузенштерн», это его собрат из серии «летающие П», «Пассат», теперь он тут в качестве музея.

Давал я шефу немецкой парусной школы гитару, он своим подопечным организовал небольшой творческий вечер, с участием некоторой активной группы они исполняли песенки, зачитывали рифмованные выступления-куплеты. Далее была Abschlusspraty, в одном местном кафе, посидели мы также и там, я и моя новая симпатичная знакомая, немочка.

Пятая помощница как умеет стряпает козни и злобные выходки против меня и против прочих нелюбимых-неугодных – даром, что пятая, капитан лелеет её так, что старпом и второй помощник только ей и поддакивают. Один из курсантов позже даже по наивности всерьёз предположил, что пятая помощница – это капитанова жена, даже может быть и по должности. Я бы предположил, что на деле он – её жена, а она – его муж.

Капитан тайно плетёт интрижки: понукает своим подручным-приспешникам, чтобы они против нас, «нелюбимых», устроили травлю – сами оне, телеса колыхающиеся, конечно на высотах недосягаемого Олимпа, якобы «вне политики». Старается поспевать, как умеет, в этих делах-делишках и наш боцман, облако в штанах.

Вся эта компашка имеет помимо личной неприязни ещё и персональный интерес – на места «нелюбимых», выдавленных с борта парусника, они хотят пристроить в рейс своих жён-сватов-братов и прочих блатов. Напишут в судовой роли, что это матрос, а что там на самом деле творится, никого не должно интересовать. Пассажирки капитановы получат ещё и денег за халявное путешествие. Такие вот в Росфедерации капитаны.

Нильс, немецкий мальчишка, лет десяти, с родителями был тогда на борту трейнизом, видно, что парень он смышлёный, родители говорят, что он хочет на капитана учиться. Я показал парню несколько заплёток – кнопы, репки, что-то подарил на память. Наверняка, станет он хорошим капитаном, не то, что наше пузо в кепке.

Начинается рейс назад. Щемящее душу расставание с нею – я с нею познакомился ещё в Норвегии, она была трейнизом. Симпатичная женщина, интеллигентная. В голове рой мыслей, основной лейтмотив – а что если мы не увидимся больше? Увидимся. Обязательно. Ведь не зря же шествует по Земному миру Мокошь, и её внимание касается и таких душ, как наши.

А капитан, похоже, изволют быть весьма недовольными. Как это водится, устраивает всякого рода пакости руками подручных. Ну ничего, мы и не такое в жизни видали. Не нравится мне капитан. Как обычно. Таких в иное время некоторые под винты бы с удовольствием спустили. Такой у меня характер, видимо, – всегда «проблемы с начальством». Не всегда, но весьма нередко.

Говорят, в советское время на каждом судне был первый помощник капитана – не только старший был, но и ещё один, самый главный. Это тот, кто должен был следить за политической чистотой в экипаже, куратор шпионажа от КГБ, в общем. Народ таких ненавидел. Судя по байкам, имеющим хождение в народе, такие типы обычно ничего не делали полезного, а всё выискивали повод для «дела» против кого-то неблагонадёжного. Например, мотористов арестовывали, если в Ла-Манше замечали их вымазанными в смазке. Обоснование было такое – человек хотел выпрыгнуть с судна и доплыть до «проклятой капиталистической Европы» – до Франции, Великобритании рукой подать. Но вода холодная, все знали, что для сокращения потерь тепла в холодной воде надо намазаться смазкой, чем-нибудь жирным. И бывали, говорят, такие случаи – прыгали иногда через борт такие вот беглецы. Вот и стали первые помощники при малейшем подозрении в «покушении на подготовку к побегу» оформлять дела. Говорят, что даже дела до тюрьмы доводили – на 3—5 лет сажали людей, и никого не интересовало, что человек должен был в машине ковыряться и без чумазости «маслопупу» никак не обойтись. У первых помощников своя отчётность о проделанной работе! Не всегда сажали, но первые в любом случае могли если не судьбу, то трудовую биографию человеку своими пакостями испортить. Толковал мне такие речи «дед», стармех, на одном ледоколе, про времена минувшие. Крепко он ненавидел бывшего первого помощника капитана, который на «Красине» в постсоветской России пристроился экскурсоводом: скольким же -людям эта с…а судьбу сломала в Балтийском пароходстве! Вот с такими «первыми» у меня в советское время были бы проблемы. Или у них со мною.

А капитан наш, судя по всему, был молодечиком, карьеру сделал в советское время, хорошо устроился и в постсоветской Росфедерации. Не раз хвалился тем, как он хитро обставлял различных прохвостов-проверяющих. Сам прохвост, хвалится этим.

Что-то в духе «заведования» первых помощников он мастерит за кулисами и против меня. Обычно, такие провокации преследуют одну цель – выгнать неугодного человека. Капитановы подручные в команде парусника подпевают этой поганой песенке. Только не все спешат прыгать в эту компашку подручных, это радует.