4 жизни и 2 казни. Книга 1, часть 2

Нет, пожалуй, ещё и иномарка, из Японии их тогда начали массово возить, их стало всё больше и больше на улицах, даже первые тогдашние в Союзе джипы, жёлтые «Ниссан Патрол», мелькали они в потоках машин. В одной комсомольской газете тогда попалась мне новость: задержан житель Кавказа с крупной суммой наличных денег, 400000 рублей (тогда это в голове как-то не очень укладывалось – у человека в СССР такие деньжищи, оказывается, могут иметься). Органы милиции выясняют откуда у него такая крупная сумма денег. Со слов задержанного он ехал на Дальний Восток для приобретения иномарки.

Кто-то уже тогда в конце 80-х годов понял всё, понял, чем дело пахнет. Из нашего городишки семья одного нашего приятеля уже тогда эмигрировала в США. Это казалось невообразимым пределом мечт: вот кому крупно повезло в жизни, уж он-то наверняка попал в рай, он конечно же был в наших глазах идеалом самого успешного, удачливого и везучего молодого человека.

Что такое парусник для человека?

Доводилось ли Вам когда-нибудь ходить под парусом? Если нет, то советую попробовать это дело. Если это «Ваше», то Вы найдёте под парусами свежий ветер, яркое солнце, морской простор, дальние страны, необычных людей, романтику – и ещё что-то. Сложно это описать словами. Заманивают ли русалки своими неслышными пениями или влекут с собою берегини в дальний путь, но нас таких глотателей широт немало. Пожалуй, великий поэт правильно определил это нечто встречей безмерности мечты с предельностью морей. Когда-то и я решил поискать мечтательную безмерность в морских пределах.

Справедливо будет сказать, что если главная сила не в учреждении, а в людях, то и корабль силён людьми. А люди были на корабле очень разные: интересные и серые, тщеславные и умные, честные и великодушные, добродушные и учтивые, завистливые и щедрые, скаредные и хитрые, наглые и злобные, глупые и внимательные, светлые и добрые. Я и сам был иногда одним, иногда другим. В одном я уверен: на палубе, под парусами есть настоящая жизнь.

Если Вам тяжко, если на жизненном горизонте не маячит ничего хорошего или маячит только что-то нехорошее, то попробуйте сходить в моря. Когда-то я так же для себя решил и не жалею о том.

Питер-Калининград.
Ремонт.

Наш корабль выходит сегодня из Питера. Наконец-то. Сколько раз откладывали дату. Дождались льда. Теперь приходится вот идти следом за ледоколом, который прорезает нам путь. На руле стоит Ник, матрос с приличным опытом рулевого. Мы были заняты на швартовке. Вдруг второй помощник капитана вызывает меня с палубы, по его тону понимаю – что-то неординарное происходит. Действительно, он и учебный помощник, Марио, нервно объясняют мне, что старший боцман, Слон, никакой. Идея их такова: я его должен бы успокоить и проводить в каюту. Для меня, новичка в экипаже, эта мысль кажется провокационной. Видимо, она исходит от капитана.

Слон стоит, опёршись о переборку коридора, в проходе клинкетной двери, его голова мотыляется из стороны в сторону, глазки туповато смотрят в пол, иногда – хитровато по сторонам. Командиров беспокоит то, что его голова постоянно мелькает у стальной двери клинкетки. Говорят, что когда-то курсант во время автоматического закрытия дверей хотел проскочить через дверь и не успел – его голова «застряла», прижатая дверью. Он остановил эту дверь, есть там рычажок тормоза, его отправили на лечение, но говорят, что с головой у него после этого инцидента было совсем не всё в порядке. Физических мер к Слону применять не пришлось, он поддаётся словесным уговорам и фактически сам отправляется в каюту. Я возвращаюсь на палубу.

Мы движемся на выход из северной столицы.

Прощай, Петербург! Следующий порт нашего захода – Калининград, «сухопутный авианосец» на Балтике.

После вахты обед – и на боковую, подводные лодки слушать. Моментально проваливаюсь в иной мир, где Сирин заливается трелями и я слышу его песню: «…а я смотрю в окно, скучаю без тебя. Люблю ли я тебя или нет – ищу в душе своей ответ». Эта песня забудется, если я не скажу себе прямо сейчас – запомни. Я запомнил, я её запишу, когда проснусь. Птица взлетает, испуганная грохочущим топотом тысяч ног – слоны и носороги продолжают свой неистовый танец, в такт немудрёному ритму вытаптывая поля и луга. От них в ужасе разбегаются во все стороны житные и зализные, межевики, поляхи, луговики и полевики. На самом крупном слоне сидит краснорожий упырь, вцепившись в его мотыляющиеся во все стороны уши-лопухи. Звон колокольный настораживает всё стадо слонов и носорогов, они разом и недоумённо смотрят в сторону. Упырь этим недоволен. Но звон не прекращается, я протягиваю руку в сторону, нащупываю мой телефон и выключаю на нём будильник. Встаю с кровати и собираюсь на вахту.

Погодка выдалась свежая, мы «ехали» все эти несколько дней по «неровной дороге». Вахты текли своим чередом. В ночные вахты я выходил на десять-пятнадцать минут загодя – подышать воздухом да сон согнать.

Смена вахты. Заданный курс, нулевое положение, вахту принял. Рулежка. Вахтенный смотрит временами на радары, АИС. В рубку, несмотря на закрытые двери, пробивается запах жжёной солярки – выхлопные газы выходят по бортам, носовее рубки, и встречные потоки ветра впрессовывают их в рулевую рубку. Пьём чай. В ночные вахты ещё бывали бутерброды для нас. Вот подходит к концу вахта, вахтенный меняет меня на руле, я иду вымыть кружки, вытряхнуть пепельницу и затем готовлю чайник, вода вскипает, четыре часа миновало. Приходит смена: заданный курс, нулевое положение. Вахту сдал, вахту принял. Разрешение вахтенного покинуть рубку. После ночной вахты, вахты грота, сразу спатиньки.

В этот раз из уст птицы Гамаюн льётся игривая песня: «Встречу я тебя, любовь моя, да поцелую крепко, и с тобой вдвоём пойдём гулять в наш дивный летний вечер!» Перерыв между ходовыми вахтами 8 часов, за это время надо отоспать своё, поесть, умыться, помыться, уладить стирально-побривальные дела.

Старшего боцмана за всё время нашего пути не видно и не слышно было. Позже он упомянул, что за его выходку при отходе получил внушение от капитана и указание всю «дорогу» заниматься мытьём клозетов и прочих мест общего и частного пользования. Раз он ко мне подплыл с «просьбой» помочь ему – надо было расставить обратно в салоне капитана убранные по-походному сувениры. Я не злопамятный и не люблю отыгрываться на людях за прошлое, взял да помог ему. Только вот Слон не из таких, шаги навстречу в памяти у него не откладываются.

Про Калининград всю «дорогу» ходили нехорошие слухи – тамошние пограничники и прочие полицейские учреждения особенно любят чего-нибудь на лапку вымогать. Это всё заботы не моего заведования. Комиссия при входе в порт наносит визиты к капитану.

В док мы входили на буксирах. Вот парусный мастер заметался на юте. Расторопность производит впечатление, так и делается всё на военных кораблях, а он из бывших военных. Бегает так, что не всякий курсант такую прыть способен проявить. Локтями отталкивает меня в сторону от кнехта – «иди отсюда!» – обязательно сам хочет везде поспеть. Он тоже новый человек в экипаже и старается протолкнуться вперёд. Не знаю уж, что ему про меня напели, но ко мне у него стойкое отвращение. Ладно, дорогой вы мой, шустрите. Я под чужие дудки плясать не намерен. Вот он заводит буксирный конец на кнехт, потом спешно переговаривается о чём-то с радиоинженером, старым парусником, который расписан тоже на ют, и так же стремглав перекидывает шлаги на кнехте. Предполагаемый результат – распределить шлаги на два кнехта. Только вот он на кормовой кнехт столько же шлагов наметал, сколько и на носовой. Вообще-то по правилам в этом случае положено на кормовой один-два шлага накинуть, а на носовой – уже все остальные, тогда тяга буксира будет равномерно распределяться на оба кнехта. А так толку от его суеты – ноль, тяга по-прежнему рвёт только кормовой пад кнехта. Но он зарабатывает авторитет и хочет здесь сделать карьеру. Вот и блещет познаниями в морской практике. По-русски говоря, пускает пыль в глаза. У меня такого желания нет, если есть возможность, я «курю», как и положено «ленивому» матросу. Мне такие игрища ни к чему. Далее продолжал он в том же духе, швартовки с его участием были небезопасны, все эти метания по палубе с криками не способствовали рабочей атмосфере.

***

В доке мы стояли месяца три-четыре. Основным мероприятием была замена фекальной установки. Новую заказали в Польше – удобно, под боком. Были ещё по мелочи залатки-ремонты. Мы починяли двери, подкрашивали рубку и вообще всё, что можно.

Вахты тянулись своим чередом. В какой-то момент стукнули холода. А капитан-то, действительно, жлобистый: валенки вахтенным матросам он покупать очень не хотел. Ник, матрос из Питера, нашёл в этом очередной повод для бунтарских заявлений, в меру возможностей я его поддерживал в выступлениях против наших скаредных начальничков. Как и следовало ожидать, парусный мастер остался в стороне: нельзя же самому себе портить карьерне перспективы. В этом нашем с Ником случае предприятие увенчалось успехом – капитан Г. выделил деньги из кассы на эти несчастные валенки, и в холода мы были как-то обувью обеспечены. Были у нас ещё и другие стычки с дорогими нашими начальничками – по поводу вахтенного расписания, например. Если я в основном поддерживал Ника, может быть, не всегда деятельно, то парусный мастер, как бывший военный, «привышный» к выслуживанию, никогда своего голоса не подавал, мнения по поводу климата в палубной команде не выражал, а старался протереться наверх, подыгрывая старшему боцману или помалкивая в его присутствии. Временами однако ж он нам что-то подсказывал, что-то супротив слоновьих идей. В целом эта наметившаяся конкуренция между Слоном и парусным не предполагала положительного разрешения, когда-нибудь она должна была привести их обоих к открытому препирательству. А пока что они играли в основном роли крутых мореманов, стараясь не задевать друг друга, но по поводу и без повода пеняя время от времени нам, матросам.

Вообще, в Калининград никто из экипажа не стремился, все хотели отсидеться в отпусках да на больничных. Был один кадр из механиков, который после Нового года упал «с сердечком» – ежу было понятно, что он разыгрывает комедию, отсиделся товарищ, теперь вот пришло ему предложение на выгодный контракт, надо было срочно рвать когти из этой дырени, потому и сказался он болезным не в мочь. Отпустили сердечного. Сейчас он, может быть, где-нибудь Атлантику на железной коробке пересекает. С Самары он, механик, на Новый год после официальной вечеринки, выпивали мы у него водку, хвалёную «Зелёную марку». С неё ли или ещё с чего, но на следующий день меня очень капитально воротило наизнанку.

С работягами на доке у меня нормальные отношения сложились. Сам когда-то доковым работал, знаю работёнку эту. Десять дней корабль в доке стоял, а это значит, что никакого водоснабжения не было. Т. е., например, надо было бегать с корабля по сходням в ближайший туалет на доке. Я Слону предлагал, чтобы он договорился с доковыми насчёт сауны, а там она была, да чтобы мы хоть туда на помывку ходили. Ни в какую. Ни сам он не мылся все эти десять дней, ни людям ничего не организовал. Я сам с доковым механиком Анатольичем договорился, ходил в сауну тогда да и позже, когда уже у нас душевые работали, по желанию. Всего-то делов было – бутылку старшему механику поставить. И то он от неё отказывался.

***

Мы стоим на палубе, Слон вещает некую баечку. Я её слушал не сначала, подошёл уже после затравки разговора.

Суть его истории следующая, и по этой истории у меня лично масса вопросов возникает. Из его слов следовало, что «как это у нас обычно бывает» (у кого у нас? – ты же ответственный за палубные работы, значит у тебя конкретно!) всё скорее, скорее надо делать, и отправили (кто конкретно отправил?) курсанта на штаг, без обвязки, т. е. страховочного ремня. Высота – 3—4 метра. Типа невысоко. Но это высотные работы, выше 2 метров, выше человеческого роста. Вообще-то это самая подлая высота, когда человеку кажется, что не опасно, что прыгни, и ничего тебе не будет. Это не пятидесятиметровый топ мачты, где автоматически держишься всеми четыремя лапами как следует. В общем, упал этот курсант. На кофель-нагельную планку. Перелом бедра, кричит, больно. Все метаются, а наш боцман, скомандовал другим курсантам быстро принести обвязку и одеть его в обвязку. Якобы был он в обвязке. «Сам упал, сам дурак». Эту-то вещь и объяснил боцман с видом весьма самодовольным и особенно подчеркнул, что по итогам разбирательства, не было ему, Слону, ничего, отвертелся он благополучно. Хотя, это была его прямая ответственность: не соблюдаются правила техники безопасности – не посылай людей на высотные работы. И по закону, и по человеческим понятиям должен он был отвечать за то, что курсанта покалечил.

Парусный в продолжение темы порассказал кое-что из его опыта на другом паруснике, где курсанту грузовая стрела на голову упала – совсем чуть-чуть, на двадцать сантиметров вниз ушла, «слегка» пристукнув его по макушке, но этого было достаточно. Курсантик на всю оставшуюся жизнь ненормальным сделался, инвалидность получил, обитает теперь рассудком наполовину в ином мире. Только в том случае покрывать боцмана не стали, может быть, родители курсанта взялись выяснять, что с их сыном произошло, скорее всего, имели какие-то связи. Был суд, и боцман получил условно четыре года за нарушение правил техники безопасности. Условно, потому, что он коллегам по экипажу во время следствия пригрозил, что если капитан и вахтенный не будут его выручать, то он показания на них даст, и они тоже сядут. Вот капитан с вахтенным и скинулись, чтобы дать судье взятку, потому и смягчили боцману приговор.

Слон после этого высказался ещё весело и молодецки на предмет того, что он это понимает, что тоже, если что, может и всякие-разные показания давать. Но этот пример из его трудовой биографии он преподнёс в качестве неотразимого и горделивого доказательства его всесильности на этом паруснике. Что-то после этого он ещё рассказывал, не помню уж точно, но уже из его комсомольского прошлого, в армии, где он был вожаком комсомольской пятёрки.

Да уж, верю, что такие горлопаны и пролезали в советское время наверх. Поскольку он ума невеликого был, есть и будет, а Советский Союз приказал долго жить, то прыгнуть успел он не выше комсомольского вожака. В постсоветское время вот пристроился он тоже на руководящую работу, не самым главным начальником, но прыщом на ровном месте быть – это уж точно его амплуа. Хотел он, видать, коммерсантом стать, как большинство бывших руководящих работников комсомола, а получилось только бугром на палубе: из «бизнесов» только и возможно, что казённого цемента подворовать да пластиковые бутылки двадцатилитровые из-под воды для кулера сдавать за деньги. Всё что-нибудь в таком духе.

***

Я стою на трапной вахте по береговому расписанию. Это восемь часов, после которых следует отдых, 16 часов, вахты идут по береговому расписанию. Матрос на трапе должен контролировать вход на судно, вызывать вахтенного помощника капитана, если пришли какие-то посетители, вести учёт в журнале посещений. Должен вести наблюдение за состоянием швартовных концов. В том числе, заведены ли на швартовые концы накрысники, эти круглые щиты против крыс, которые по концам могут забежать на корабль, щиты должны надёжно преграждать им путь на корабль. Также под ответственностью матроса на трапе сам трап – он должен быть безопасным для спуска-подъёма по нему, подтрапная сетка должна быть заведена. Вдруг пьяный боцман например упадёт с трапа? Тогда он упадёт не в воду между судном и причалом, а в сетку. Никакими судовыми работами матрос на трапной вахте не должен заниматься. У него ответственность за корабль.

Только вот наш старший боцман, Слон, очень уж любит злоупотреблять своим руководящим положением и статусом капитанова любенчика в палубной команде. Он регулярно пристаёт с претензиями на предмет того, что матрос на вахте должен ещё что-то делать. То скобы от ржавчины зачищать да красить, то подметать палубу, то барашки иллюминаторов смазывать тавотом.

В тот раз он мне предложил заняться вот этими вот барашками. С ним не очень-то поспоришь, тем более, если ты – всего лишь матрос, а капитан Г. матросов ненавидит и наоборот любит всеми фибрами души своего пухлого боцмана. Я включаюсь в это мероприятие, в котором также занят и Ник, другой матрос, который всегда был не прочь «постоять за правду». Как-то я ему объяснил, что у него горб вырастет, пока он будет доказывать, что он не верблюд, такие порядки заведены у капитана Г. и боцмана, да и вообще в Академии, а в принципе и в Росфедерации. Вот и в тот раз Ник спросил у меня, как же трапная вахта. Я ему что-то ответил, но злоба против боцмана, копившаяся уже давно приводит всю нашу кампанию к следующему примечательному казусу.

Я расхаживаю барашки на лючках средней тамбучины, сверху, на надстройке, на высоте где-то двух, двух с половиной метров. Слон внизу что-то тоже в таком же духе ковыряет, прямо подо мной. Он пристаёт с какими-то придирками к Нику, бестолковыми, в общем-то, чем ещё больше заводит меня. Далее он перемещается на другую сторону тамбучины. Аккурат после того карщётка выскальзывает у меня из рук и падает вниз. Я про себя отмечаю, что она парой минут раньше угодила бы боцману в голову. Не смертельно, но неприятно.

На парусниках любят, особенно боцманы, отпускать шутки по поводу высотных работ – что-нибудь типа того, что с мачты может что-то упасть, какая-нибудь железяка или ботинок без шнуровки да кому-нибудь в голову. Последствия могут быть череповаты.

Вот выкатывается наше сокровище со своими неизменными придирками к Нику. Тут я решил вставить пару слов в этот, так сказать, разговор.

– Слон, а почему у тебя инструмент не остроплен, а? Мы сидим тут на тамбучине, а карщётка не остроплена, а высота больше двух метров? Вообще-то это высотные работы называются.

Он что-то выговаривает, в общем-то неубедительное, вопрос поставил его несколько в тупик. Я ему говорю, что буквально пять минут назад у меня карщётка выскользнула из рук и упала как раз там, где он был. Если бы она чуть пораньше упала, то угодила бы ему в голову. Он начинает кричать что-то в духе того, что надо остропить карщётки. Я ему отвечаю, что вообще-то матрос на трапе должен трапную вахту нести, а не судовые работы делать да бегать в поисках штертов и стропить инструмент, для таких вещей есть рабочая бригада. В ответ на его психи добавляю, что же делать с молотком, который имеется у Ника и тоже не остроплен. Намёк доходит до него не сразу, но тем не менее, он сразу же ретируется, поскольку ответить ему по большому счёту нечего. Мы с Ником кричим ему вслед тот же вопрос, что же с молотком делать. Он издалека что-то пробормотал.

Через пять минут прохожу мимо тамбучины и вижу его несколько растерянный взгляд – до него наконец-то дошёл смысл намёков. Более в тот день он нас не доставал своими психами. Однако таких встрясок бывшему комсомольскому вожаку хватает ненадолго, максимум на одну вахту. На следующий день он возвращается к своей обычной манере поведения. Тем не менее, такие вот стычки были полезны – иной раз он задумывался, что кому да как говорить. На следующий же день, для закрепления урока, я ему напоминаю про случай с карщёткой – говорю ему, что щётка у меня выскользнула, потому что он не выдаёт новых рабочих перчаток, а старые уже все в тавоте, скользкие.

Свинтил Слон с ремонта в Калининграде до дому быстро, ещё в январе, мы остались под дотошным руководством парусного мастера.

Ник уехал из Калининграда в феврале, его конфликт с капитаном Г. обострялся и не мог быть исчерпан, а это означало, что кто-то должен был уйти. Разумеется, капитан Г. хотел остаться.

***

В феврале приехали курсанты из Архангельска, двадцать ребятишек 17—19 лет. Ещё недели через две прибыл другой боцман, Конрад Карлович, дабы принять бразды правления от парусного. Как и со Слоном, с Конрадом у парусного наметились поводы для споров и разногласий. В ряде случаев был прав он, в ряде случаев – кто-то из боцманов. Но все они при этом думали прежде всего о себе, о своих выгодах, и отнюдь не о подчинённых. Если они о нас что-то и думали, то, как правило, только худое.

Были мы в Калининграде как раз, когда проходили выборы президента Российской Федерации. Все на выборы! Это было требование, доведённое до нас Марио, учебным помощником капитана. За кого голосовать, сказано не было. Я жду на причале коллег, парусного мастера и четвёртого помощника, Наталью, мы пойдём на выборы. Жду пять минут, десять, полчаса, по-моему почти час уже прошёл и я пошёл на корабль искать моих компаньонов, но тут-то их и увидел. У парусного мастера под кепкой голова замотана бинтом, давясь смехом, он рассказывает, что побежал уже почти бегом по коридору догонять нас. Но кепка с козырьком делает в таких случаях своё маленькое подлое дело: взгляд наверх чуть-чуть закрыт этим козырьком. И он не увидел верхнего среза в проёме клинкетной двери, а это, читатели, не абы что, а металлическая и весьма толстая переборка, о которую он и ударился со всей дури головой. Говорит, упал, из глаз искры, встаю, ничего не вижу. Оказалось, расшиб голову так, что кровью залило глаза. Пришлось идти к доктору, которому пришлось оказывать первую помощь раненому.

В том же марте было мне предложение поступить в экипаж моторной яхты. Судовладелец был в Москве, и я туда летал на собеседование, на один день. Судовладельцы, отец и сын, из Украины, состоятельные коммерсанты, «владельцы заводов, газет, пароходов». Результат собеседования был неясен, самое удивительное для меня было то, что с моими документами никто не захотел ознакомиться.

В конце марта мы отчалили по маршруту с портом назначения Варнемюнде, в Германии.

Варнемюнде, встречи с гармонистом

Наш корабль стоял в Варнемюнде, первый порт в этом заграничном рейсе, на этом паруснике. Нас перевели на стояночные вахты. Мы, матросы, меняли друг друга, тем не менее, по графику 4 через 8, как в море. На трапе не только вахтили, но и занимались «бизнесом» – не своим, чужим, на паруснике наше начальство как могло «зарабатывало» деньги. В частности продажей входных билетов, а также «пожертвованиями». Выставлялся прозрачный плексигласовый ящик, на котором было написано, что-то типа «Спасибо за Вашу помощь кораблю».

Входной билет стоил, насколько я помню, 2 или 3 евро. Вот эту-то наличку мы, матросы, и должны были принимать у пожелавших посетить корабль немцев, выдавать им билеты, опрятным и улыбчивым видом «привлекать» на корабль туриста. Вахты шли, турист шёл тоже, но не совсем и не всегда на борт. Я бы лично не пошёл на такой корабль, где требуют за вход плату. Позорищем смотрелась и эта попрошайническая коробка.