Ваниляйн и Лизхен

Второй тост был поднят за Победу над фашизмом. Это был традиционный тост фронтовиков. И только третий тост прозвучал за всех милых девушек и женщин, которые сейчас здесь в этой комнате и которые сейчас далеко отсюда в России. Александр Дунаевский был женатым человеком.

Я завел патефон с танцевальной пластинкой, Павел и Евгений быстро подхватили девушек и закружили их в вальсе по комнате. Так как я совершенно не умел танцевать, и Лиза это знала, то постоянно дежурил у патефона, заводил его, менял и переставлял пластинки. Веселая и раскрасневшаяся Лиза подбежала ко мне, чтобы что-то сказать, но я гнал ее от себя: мол, танцуй, не оглядывайся на меня, пока есть возможность. Наконец я поставил на диск нашу с Лизой пластинку, и в комнате снова зазвучала любимая мелодия:

Schenk mir dein L?cheln, Maria!

Abends in Santa Luzia.

Kennst du den Traum einer sudlichen Nacht?

Die uns die Welt zum Paradise macht, Ja…!

Schenk mir dein L?cheln, Maria!

Abends in Santa Luzia.

Наши друзья знали об этой пластинке и одобрительно жали нам с Лизой руки в знак солидарности.

Я заранее предупредил своих товарищей, что мой день рождения пройдет без подарков, ведь в армии вообще было не принято праздновать и отмечать дни рождения ни солдат, ни офицеров. Однако Павел Крафт к радости девушек выложил на стол две больших коробки московских конфет и целую груду шоколадных плиток. А Евгений Федоров вручил мне небольшого размера пистолет марки “Кольт”.

– Спасибо, но у меня есть пистолет ТТ, – сказал я.

– Твой пистолет – штатное оружие, рано или поздно тебе придется сдать его на склад. А этот пистолетик неучтенный, незарегистрированный, и ты можешь увезти его домой после демобилизации, – пояснил Женя, засовывая его в кобуру.

– Кстати, а где мой пистолет сейчас? – спохватился я.

Я побежал в спальню и нашел его под матрасом. Да, здесь, в Германии, как тогда говорили, в “логове фашистского зверя”, я позабыл, где у меня хранился пистолет, не говоря уже об автомате, который за ненадобностью я давно сдал на склад. Сейчас я не припоминаю ни одного случая нападения немецкого населения или бывших немецких солдат, возвратившихся из плена, на советских бойцов и командиров. А они, то есть советские солдаты и офицеры, что ни говори, являются для немецкого населения самыми настоящими оккупантами. Ведь наши войска так и назывались: “группа советских оккупационных войск". Более того, мне, как коменданту, часто приходилось сталкиваться вот с такими фактами: по телефонному звонку с узла связи или по непосредственному обращению жителей в комендатуру о том, что там-то и там на обочине дороги валяется пьяный русский солдат, я срочно выезжал на мопеде на указанное место и, действительно, находил там пьяного бедолагу. Удивительно было не это, удивительно было то, что не было ни одного случая ограбления наших пьяных солдат, не говоря уже об убийствах. Как правило, оружие, документы и ценности всегда оставались при них. Были случаи, когда сердобольные немецкие жители затаскивали нашего пьянчужку во двор или даже в дом, охраняли и ухаживали за ним до прибытия дежурных из комендатуры. Так было. Так было не только в Хейероде. Так было во всей советской оккупационной зоне Германии. Могу это засвидетельствовать, как непосредственный участник и очевидец тех событий, в то время как в дружеской стране Польше, а также в Прибалтике и даже в Западной Украине из-за угла раздавались коварные выстрелы и гибли ни в чем не повинные молодые бойцы нашей армии…

Федоров Евгений Семенович, мой одногодок и армейский друг.

Жил в городе Пушкин под Ленинградом, работал научным сотрудником в закрытом НИИ. Умер в 1994 году от рака. В Хейероде он был капитаном. На снимке 1972 года он подполковник.

Однако празднование моего дня рождения продолжалось. Неожиданно дверь с шумом распахнулась, и в комнату вбежала Инга Хольбайн в белом фартучке с накладными карманами. Она молча подбежала ко мне, привстала на цыпочки, чмокнула меня в щеку и убежала прочь. Я едва успел засунуть ей в кармашек плитку русского шоколада. Вот так она поздравили меня с днем рождения. Появилась и сама Анна, она тоже поздравила меня и всех присутствующих с праздником урожая. Сделала она это официально и холодно, так как все знали, что она не одобряла моей дружбы с Лизой.

В самый разгар торжеств в комнату поспешно вошел дежурный и предупредил нас, что по лестнице поднимается сам бургомистр села. Вот это да! Мы все понимали, каких трудов стоила для него эта прогулка по лестнице – с его деревянной ногой! Стуча протезом, с непокрытой головой, в комнату вошел бургомистр Хейероде в сопровождении своего худощавого помощника. В руках бургомистр держал букет живых цветов, а его помощник – большую картонную коробку. Бургомистр остановился, отдышался и после непродолжительного молчания сказал:

– Господин комендант, по поручению гемайнде (общины) села поздравляю вас с вашим днем рождения, а вас, уважаемые дамы и господа, с праздником урожая. По этому поводу вручаю вам вот этот наш скромный подарок. – (Замечу в скобках, что бургомистр никогда не называл меня по фамилии, так как за время нашей совместной работы, он так и не научился произносить ее правильно.) Да и я его обычно называл “господин бургомистр”, хотя знал, что его звали Franz Hunstock. Его помощник поставил коробку на стул и распаковал ее. В ней оказался новенький всеволновой радиоприемник голландской фирмы “Philips”. Я поблагодарил за поздравление и за подарок и пригласил высокого гостя к столу. Но он решительно отказался, однако рюмку русской водки выпил с удовольствием. Когда он удалился, я сказал:

– Как все изменилось. Этот человек еще в Первую мировую войну потерял свою ногу в России, а во Второй мировой, как я слышал, опять же в России погиб его сын. И вот сейчас, сегодня, он в своем родном селе вынужден поздравлять и делать подарки какому-то русскому солдату. Это уму непостижимо! Я представляю, что сейчас творится в душе этого пожилого человека. Между прочим, я высчитал, что Франц Хуншток старше меня ровно на 50 лет, и недавно узнал, что он работает бургомистром Хейероде бессменно с 1923 года. Я слышал также, что многие жители называют его “спасителем села”, так как он воспрепятствовал местным нацистам организовать военное сопротивление, когда американцы входили в село. Боя не было, и потому село не имеет разрушений.

Весь вечер Лиза не отходила от меня ни на шаг, каждым своим жестом, поступком она демонстрировала свою любовь и преданность: то смахивала с моего нового костюма воображаемые пылинки, то поправляла сбившийся на бок галстук, а то просто стояла позади меня, положив обе руки на мои плечи. Точно так же вела себя и Гертруда. Павел курил, поэтому у Гертруды было больше возможностей поухаживать за ним, подавая ему пепельницу или зажигалку. Так, между прочим, было принято в Германии у всех немецких влюбленных девушек.

Праздник удался, и наши гости стали расходиться. Прощаясь с нами, Павел сказал:

– Один праздник закончился, а второй только начинается, советую и вам принять в нем участие. Не сидите дома.

За окнами начало темнеть, когда мы с Лизой вытащили из коробки самодельный застекленный фонарик со вставленной в него свечкой, и зажгли ее. Я взял этот фонарик за длинную ручку, мы вместе вышли на главную улицу села. А по ней вниз катился людской поток, вбирая в себя тоненькие ручейки людей из прилегающих улиц и переулков. Люди орали, горланили, пели песни. Почти каждый из них держал в руках тоже фонарик с зажженной внутри него свечкой. Мы с Лизой, взявшись за руки, влились в этот многоголосый, пестрый людской поток, который подхватил нас, закружил и понес вниз под гору. Впереди нас несколько ребят несли на руках круглый бочонок, на борту которого красовалась надпись Wein (Вино). Вместе со всеми я тоже во все горло орал самую популярную на этом празднике легкомысленную песенку:

Trink, trink, Br?derlein, trink!

La? dein Sorgen zu Haus.

Und mein K?mmel und dein Herz,

Dann ist Leben ein Scherz.

Пей, пей, братец, пей!

Оставь все заботы дома.

Пусть вино мое и сердце твое

Сделают жизнь веселой.

Поток людей с главной улицы свернул на переулок Борнберг, и мы стали медленно приближаться к источнику Гахель, самому дорогому и почитаемому месту в селе. Здесь толпилось много народу, и каждый человек хотел окропить себя священной водой из этого источника. Мы с Лизой с трудом пробрались сквозь веселую поющую толпу к источнику, чтобы тоже проделать эту традиционную и обязательную процедуру. Протянув руки к тоненькой струйке воды, я неожиданно встретился глазами с фрау Крумбайн, которая узнала меня, сделала круглые глаза и воскликнула:

– Kommandant!

А Лиза в это время нагнулась к источнику и достаточно громко проговорила: “Спасибо, святой Гахель, за твой подарок и за нашу любовь!" Я брызнул водой сначала на свое, а потом на Лизино лицо, улыбнулся в лицо знатной фрау и вместе с девушкой затерялся в толпе. А толпа веселых, возбужденных, поющих и прыгающих людей вынесла нас на площадь перед Новой кирхой, где собралась огромная масса народу, чуть ли не все село. На высоком постаменте стояла огромная, обвитая виноградными лозами бочка, из крана которой рекой лилось свежее вино. Подходи к ней любой веселый человек и пей, сколько хочешь! А вокруг нее, взявшись за руки, стояла стена из жителей села, которые покачивались из стороны в сторону и горланили слова знакомой песенки: “Trink, trink, Br?derlein, trink!”

Мы с Лизой нашли в этой цепочке людей свободное местечко и, тоже качаясь в такт песенки, горланили во весь голос: “La? dein Sorgen zu Haus”. Потом мы пробрались к входу церкви и проникли внутрь. Там шло богослужение. Его проводил пфаррер Алоис Хайнебродт со своим помощником. Церковь тоже была заполнена до отказа. Мы не нашли ни одного свободного места на скамейках, пришлось постоять недалеко от входа. Никто не обратил на нас никакого внимания. Простояв несколько минут в благоговейном молчании, мы вышли наружу.

ВАНИЛЯЙН И ЛИЗХЕН

Хейероде. Октябрь 1945 г.

На обороте этого снимка рукой Лизы написано:

Wenn zwei Herzen treu sich lieben,

Und dann traurig auseinander gehn,

Oh, wie selig w?hr die Stunde,

Wenn wir uns mal wiedersehn.

Dein Lischen

Когда два сердца любят друг друга

И вот однажды должны разлучиться,

О, как блажен будет тот час,

Когда мы опять друг друга увидим.

Твоя Лизхен

В этот вечер мы с Лизой допоздна бегали по нарядным улицам Хейероде, правда, иногда забегали в какой-нибудь темный уголок, чтобы лишний раз поцеловаться, потом опять выбегали на люди и продолжали праздник. А он продолжался всю ночь напролёт. Уставшие и проголодавшиеся, когда было уже далеко за полночь, мы побежали “домой”. Я потянул ее к себе в комендатуру, а Лиза – в свой дом. Как всегда в таких поединках, победила она. Осторожно, чтобы нас никто не услышал и не заметил, мы как преступники открыли большим ключом калитку, а потом ключом поменьше – входную дверь дома, сняли у порога обувь и босиком прошлепали в гостиную, в ту самую, на первом этаже, комнату, которую Мутти приготовила для моего проживания в их доме. Об этом как-то раз мне рассказала Лиза. Боже мой, как здесь было тепло, уютно и благостно! Красивый ручной работы диван, широкая двуспальная кровать с традиционной немецкой высоко взбитой периной, тюлевые опущенные до самого пола занавески, небольшой круглый столик, накрытый расшитыми, как на Украине, полотенцами. Все, что было на столе, заботливо приготовила добрая и трудолюбивая Мутти. Столик небольшой, а еды на нем было много, я даже заметил миниатюрный графинчик с какой-то домашней настойкой.