Метафизика возникновения новизны

Круг замкнулся: Истина выполнила свою задачу приумножения нашего духовно-материального разнообразия. В этом ее цель (телос). Гений Аристотеля в том и заключается, что более чем 2,3 тысячелетия назад он указал на важность целевой причины, запускающей в оборот обозначенный нами Онтологический Круг (см. Раздел 6.16. «Онтологический Круг»), тот круг, в котором зародившееся в недрах объективной идеи подручное средство способно исполнять свою сущностную функцию приумножения разнообразия мира. Но вхождение в этот круг осуществляется в процессе «набрасывания» (Х.-Г. Гадамер) нового смысла на этапе рефлексии-1, а выхождение из него – в процессе возникновения самой функции, предвосхищенной (вот где проглядывает аристотелевский телос) этой рефлексией и постановкой проблемы, приведших к возникновению Истины. Не будь рождения Истин, не было бы ни развития, ни многообразия, ни жизни. Так что внове возникшая функция – критерий когда-то обнаруженной Истины и когда-то испытанного творцом этой Истины состояния Бытия.

Что же касается классического понятия истины как соответствия нашего суждения об объекте самому объекту, то мы не можем «раскрутить» в обратном порядке всю цепочку возникновения удостоверяемого нами сущего, поскольку, как правило, мы не знаем истории его возникновения и не можем восстановить эту историю, так как она всегда уникальна, как уникальна любая объективная идея, зародившаяся в недрах той ситуации, которой был окружен творец (или открыватель) этой идеи.

Итак, мы пришли к тому выводу, что необходимость удостоверения сущности сущего возникла только потому, что явленное нам сущее (объект) присутствует в том виде, из которого мы не можем заключить ни о том, как оно, возникнув из своего источника, развивалось, чтобы действительно стать тем сущим, которое пред нами предстало и которое нас чем-либо заинтересовало. То есть, мы не знаем «родословной» этого сущего, а потому не вполне уверены в том, что оно обладает «правильным» набором своих качеств-свойств. А если мы не уверены в этом, то должны удостовериться в этой «правильности» посредством своего суждения, которое как печать – на фальшивом документе! – вселит в нас уверенность в том, что данное сущее будто бы имеет законное происхождение, чего на самом деле нет, поскольку мы этого – происхождения – не знаем. А не знаем вследствие забвения его «родословной», той родословной, о которой нам мог бы поведать тот, кто был непосредственно причастен к сотворению соответствующей идеи. (См. Р. S. 2).

Так что удостоверение – всего лишь паллиатив, посредством которого мы подменяем истинное знание, идущее от Истины-алетейи фиктивным знанием, которое, как мы полагаем, является истинным, а на самом деле это всего лишь наша догадка о том, каким именно видом и какими свойствами должно обладать данное сущее. (Как раз отсюда возникают все разногласия между эссенциалистами и антиэссенциалистами, о чем речь у нас уже шла в Разделе 7.7. «Именная и глагольная форма причастия «сущее»…»). Этот наш домысел не может быть нами ни обоснован, ни подтвержден. Вот откуда потребность удостоверения в сущности объекта-сущего. Она от неизвестности его происхождения-возникновения, то есть его Бытия. И обусловлена она тем, что от нас ускользнуло происхождение этого сущего, в котором (происхождении) был потенциально заложен вид этого сущего и его сущность. Иными словами, нам неведом тот путь (методология), по которому нечто еще не сущее пришло к своей сущности. А неведом он нам только потому, что изначально не было разработано понимание того, что алетейя – это иррационально рожденная смысловая структура, одним из элементов (сущих) которой является наше внове образуемое подручное средство, в подлинности которого мы и пытаемся удостовериться посредством «сверки» своего суждения о сущем с той сущностью, которой, как нам кажется, оно должно обладать.

Так, наверное, «законность» происхождения ребенка от конкретного отца мы можем попытаться установить посредством схожести (сверки) черт лица, цвета глаз, формы носа и ушных раковин и т. д. (это и будет «истина» как достоверность), а можем провести генетическую экспертизу (ДНК) на отцовство. Вот эта, последняя, и есть та Истина, которая установит и законность происхождения ребенка и достоверность тех черт внешнего облика, которыми он обладает.

И в заключении нам следует отметить один принципиально важный момент, момент не столько оправдывающий введение нами того положения, что древнегреческая алетейя есть смысловая конструкция развернутая нами рациональным путем из иррационально «схваченной» нами объективной идеи, так вот, момент не столько оправдывающий это введение, сколько позволяющий нам подвести основание под столь шаткое и можно даже сказать эфемерное здание метафизики.

А заключается он в следующем: даже если мы окончательно утеряли возможность понять, что именно древние греки подразумевали под термином «алетейя», и даже если перевод Хайдеггером алетейи как не-сокрытости не столь точен, – во что у нас нет основания верить – все равно, изначальное понятие Истины-алетейи должно было иметь вид внове созданной мысленной конструкции, образовавшейся по определенной методологии из спонтанно (иррационально) рожденной идеи. Не может быть того, чтобы у метафизики не было прочного основания, какое имеется у всех прочих наук: и у физики (атом), и у биологии (клетка), и у космологии (ядерно-гравитационные силы) и т. д. Не будем лукавить: мы же прекрасно видим, что все «исходные» понятия метафизики: алетейя, природа, Бытие, логос, сущее, идея, Истина, красота и т. д. в разной степени производны от чего-то изначально существующего, но так и не схваченного нами, то есть еще не осмысленного на уровне нашего сознания. И этим изначально существующим – по крайней мере, в плане человеческой сущности – есть природный дар иррационального генерирования нашим бессознательным новых идей.

И мы уже, наверное, устали повторять: рациональное мышление (само по себе) в принципе не способно производить свою «собственную» интеллектуальную новизну. На это способно только наше бессознательное. Сознание на этапе рефлексии-1 лишь готовит почву для действительно продуктивного мышления на бессознательном уровне; оно же, рациональное мышление, как повивальная бабка принимает рожденное бессознательным дитя новой идеи-мысли и, раскрывая посредством рефлексии-11 новорожденное существо, «выхаживает» (как сказали бы древние греки – «спасает»), то есть доводит до состояния всеми воспринимаемой и понимаемой мысли-Истины, той Истины, из которой вышелушивается и подручное средство, и его сущностное свойство, и функция, исполняемая последними двумя.

п. 3. Почему была забыта алетейя?

А теперь, обосновав необходимость возникновения классического понятия истины как соответствия (достоверности) нашего суждения сущности объекта, попытаемся понять, так почему же все-таки само понятие а-летейи не только не было разработано, но и было забыто? Конечно, не разработанность данного понятия вполне можно оправдать тем, что в те далекие времена еще отсутствовало – оно и до сих пор отсутствует – понимание того, что все истинно сущее может возникнуть только вместе со спонтанным возникновением идеи как вполне определенной и совершенно новой конструкции, состоящей из некоторого набора взаимосвязанных между собой объектов. И за эту неразработанность мы ни в коем случае не можем упрекать изначальных мыслителей, которые, слава Богу, открыли само понятие алетейи как не-сокрытости – честь им за это и хвала, – хотя и не обосновали его происхождения и не раскрыли его сущности. Но тогда спрашивается, почему было забыто само понятие алетейи, что воспрепятствовало тому, чтобы оно сохранилось в истории философии. Ведь в основном только у Хайдеггера оно, подобно фениксу, восстало из пепла, спустя более чем 2,5 тысячелетия со времени своего зарождения.

Но сначала подчеркнем еще раз и особо: алетейя сама по себе не только была «трансформирована» в истину-достоверность, но она была и забыта, А это значит, что было забыто самое главное – возникновение Новизны самой по себе. А если оно было забыто, то мог ли быть поставлен по сути дела основной вопрос метафизики: как и в каком виде эта Новизна возникает (см. Р. S. 3)? Конечно, этот вопрос не мог быть поставлен. Вот откуда основательно подмеченное Хайдеггером забвение изначальных основ метафизики: «перешагнув» через едва народившееся понятие алетейи, метафизика сразу же «перескочила» к постановке вопроса «что есть сущее» (Аристотель), забыв при этом поставить вопрос: каким образом было зарождено это сущее и какие перипетии не только предшествовали этому, но и способствовали тому, чтобы это сущее стало действительно сущим. То есть сам путь возникновения искомого сущего и методология прохождения этого пути были оставлены без внимания. Вопрос встал только о сущности сущего, как бы о его бытии, но не об изначальных истоках его возникновения, то есть не о самом Бытии.

А это все равно что поставить вопрос о сущности уже рожденного ребенка, упустив при этом основной вопрос: как он зародился и как он развивался в утробе своей матери. Сущность сущего всецело определена его истоком и его развитием к тому состоянию, когда оно будет способно успешно исполнять свою функцию.

Итак, в чем причина превращения алетейи в истину-достоверность мы установили. Но нам надо знать, что вслед за этим последовало, то есть какое влияние это превращение оказало на понимание феномена Бытия. Ведь мы же знаем, что неразработанность понятия алетейи была и началом и причиной многих неурядиц в философии. (В том числе и представления о бытии, как о чем-то уже свершившемся, неизменным, «целокупным» и существующем, которое (представление) в последующем стало доминирующим в европейской философии). Хотя полной уверенности в этом вопросе как не было, так и нет. Главное, было бы знать то, чего мы вряд ли когда-либо узнаем, а именно, саму причину этой не разработанности. В конце концов перед нами три варианта:

– либо забвение алетейи стало причиной искажения понятия Бытия,

– либо искаженность представления о Бытии стала причиной забвения алетейи,

– либо причиной как того, так и другого послужило какое-то иное обстоятельство.

Вот этот третий вариант, по нашему мнению, если не более вероятен, то, по крайней мере, наряду с остальными имеет одинаковое право на существование. Попытаемся изложить его содержание и сформулировать его суть.

Начнем с того, что изначальная философия пренебрегла ценностью тех данных, которые воспринимаются нашими органами чувств. Она прельстилась бросающимися в глаза особенностями и преимуществами того, что дает нам рациональное мышление. И при этом она упустила главное: только благодаря наличию чувственно воспринимаемых данных возможно само мышление. Действительно, только на базе чувственно нами воспринимаемого опыта наш интеллект – и в первую очередь интеллект, представленый своей бессознательной ипостасью, – способен мыслить и генерировать интеллектуальную новизну. Интеллект не только генератор идей, но и трансформатор, который перерабатывает воспринятое чувствами в смыслы и тем самым изменяет и само качество нами воспринятого и «концентрацию» того, что мы когда-то сначала восприняли, а затем обобщили и сплотили в смысл определенного содержания.

И здесь нам надо не упустить один весьма существенный момент, связанный с зарождением самого рационального мышления (логики). Если следовать В. Йегеру в том, что пальма первенства в открытии чистого мышления принадлежит Пармениду

, то нет ничего удивительного в отождествлении последним мышления, – как того, что стоит в истоке познания сущего, а стоит, как нам известно, алетейя – с Бытием как возникновением этого сущего из сокрытости (леты). Но удивительным все же является то, что Пармениду довольно-таки странным образом удалось отождествить бытие не только с алетейей-мышлением, но и с существованием, то есть с наличием «целокупного» и неизменного сущего. То есть, по сути дела, возникновение сущего в его целостности (бытие) трансформировалось в при-сутствие (усию), а вслед за ним (за бытием) и истина-алетейя преобразовалась в достоверность, то есть в удостоверение того, что сущее действительно является сущим, объектом, обладающим сущностью.

И, конечно же, философия на ранней стадии своего становления вместо того, чтобы разбираться в том таинственном и до сих пор непонятном процессе возникновения нового знания из неизвестно как осуществляющегося синтеза данных, полученных как от органов чувств, так и от интеллекта, так вот, вместо этого философия, ничтоже сумняшеси, приняла за бытие нечто уже состоявшееся, неизменное и цельное (Парменид). То есть, вместо того, чтобы пойти по «линии» гераклитовского Бытия как становления, она свернула на путь так называемой «истины» Парменида. И это стало решающим фактором в изменении самого подхода к пониманию Бытия: вместо того чтобы сконцентрировать свое внимание на началах и причинах возникновения сущего и Бытия самого по себе, – которое (то есть последнее) предшествует «бытию» сущего (является его истоком), и в котором сосредоточены сами начала и причины, философия приняла за «печку», от которой надо «плясать», нечто уже состоявшееся, а именно, бытие как свершившееся в своей целостности и неизменности сущее. И приняла она это, скорее всего только потому, что оно обозримо нашим разумом и им достаточно легко оперировать посредством нашего вездесущего и всезнающего рационального мышления. При этом было отринуто самое главное: во-первых, данность процесса понимания как становления смысла самой истины-алетейи (как не-сокрытости), а во-вторых, данность причастности к Бытию органов чувств (в том числе и чувств удовольствия и удивления, которые, вопреки всему, все же «всплыли» у Платона и Аристотеля).

Именно поэтому критерием истины вдруг оказалась достоверность знания, а не его не-сокрытость (алетейя). Достоверность знания можно обозреть разумом, проанализировать и, в конце концов, сопоставить с самим предметом. Не-сокрытость же, как таковая,

– в которой некогда было скрыто нечто для нас таинственное,

– в которой сосредоточено Бытие само по себе,

– и в которой находятся начала и причины возникновения (то есть Бытия) всего сущего,

так вот, древнегреческая не-сокрытость как понятие не была раскрыта изначальными философами. Не было определено самое главное:

– так что же все-таки является содержанием (содержимым) этой таинственности (не-сокрытости) и в какой форме она могла бы быть представлена,

– почему сокрытость (лета) вдруг становится несокрытостью (алетейей)

– и какие метаморфозы в дальнейшем претерпевает эта вдруг явившаяся как бы из Ничто несокрытость.

Трудность восприятия и понимания алетейи оказалась камнем преткновения для древнегреческих и последующих мыслителей. Вот почему, скорее всего в результате сложного переплетения обстоятельств, алетейя была забыта, а Бытие как возникновение сущего стало при-сутствием, наличием, существованием при сути. Удостоверять что-либо уже возникшее, как известно, можно достаточно простым способом – посредством рационального мышления, только что заступившего на «вахту» нарождающейся европейской философии. Так, выступившая наперед рациональность мышления (логика) заслонила собой лежащие в основе и в истоке происхождения сущего иррациональные истоки его (сущего) возникновения. Кстати сказать, сходную мысль высказывает и Хайдеггер, когда в «Изречениях Анаксимандра» заявляет:

«….логика, возникшая из Метафизики и тотчас ею овладевшая, привела к тому, что сокрытое в тех ранних основословах (имеется в виду ?????, ?????, ???????, и др. – И. Ф.) существобогатство оказалось в них погребенным. Так бытие смогло попасть в фатальный ранг наиболее пустого и наиболее всеобщего понятия»

.

А истоки, как нам теперь известно, находятся в спонтанно возникающей идее, проникающей из бессознательного в наше сознание и раскрываемой в комплекс составляющих ее объектов, одним из элементов которого (комплекса) является внове образуемое сущее способное к исполнению сущностной функции.

По сути дела изначальные мыслители только назвали то, что находится в истоке возникновения всего сущего. Истина как не-сокрытость не приняла у них каких-либо значимых очертаний. И, конечно же, сама неопределенность этого понятия отчасти стала причиной последующего превращения алетейи в истину как достоверность. Предположим гипотетически: если бы эти философы знали, что содержанием не-сокрытости является спонтанно возникающая идея, что эта идея является вполне определенным комплексом взаимосвязанных сущих и что из этой идеи наше сознание способно развернуть мысленную конструкцию, в которой в проявленном виде проступают и те сущие, что являются компонентами самой Истины, и те взаимосвязи, что их соединили, так вот, если бы они это знали, то у них не было бы необходимости «размещать» Бытие в самом конце многотрудного и порой длительного процесса превращения изначальной не-сокрытости в область тех искомых сущих, которые, уже претерпев Бытие, явились в наш мир в качестве сотворенных (изобретенных, открытых, созданных) вещей. То есть: они, наверняка разместили бы свое Бытие там, где ему и положено быть, а именно, в самом начале процесса возникновения интеллектуальной новизны, которая является истоком и причиной явленности, по крайней мере, того сущего, к созданию которого причастен человек.

Поначалу так оно и намечалось: алетейя отождествлялась и с природой, и с Бытием, с тем Бытием, которое причастно к возникновению самой не-сокрытости; то есть алетейя отождествлялась с Бытием самим по себе – Бытием как продуктивным мышлением, – пока что не связанным никоим образом с «бытием» сущего. Но затем, может быть в силу указанной выше не разработанности самого понятия алетейи, бытие уже у Парменида «переместилось» в самый конец процесса возникновения всего сущего как уже свершившегося и постоянного, то есть оно «переместилось» в область существования, к Бытию никакого отношения не имеющего. А вслед за ним, (за Бытием) сюда же автоматически переместилась ранее отождествленная с ним алетейя. Она просто вынуждена была это сделать в силу ранее уже задекларированной тождественности с Бытием. Но здесь возникло новое противоречие: Истина как не-сокрытость, находящаяся в самом истоке процесса возникновения сущего отождествилась с Бытием как тем, что уже полностью раскрыто и завершено в своем становлении (Парменид). Поэтому истина-алетейя для того чтобы снова быть тождественной Бытию, – которое кардинально изменило свое «положение» (конец процесса возникновения сущего, а не его начало), так и свой статус (с возникновения на нечто постоянное), – должна была также «трансформироваться» из не-сокрытости в достоверность того, что представляет нашему «взору» бытие как состоявшееся и установившееся сущее. То есть бытие и алетейя катастрофическим образом трансформировались в нечто устоявшееся и достоверное.

Приведенная нами реконструкция хода древнегреческого мышления относительно «превращения» алетейи в истину-достоверность, а Бытия как возникновения в бытие как присутствование – всего лишь попытка понять (догадка), почему мысль греков изменила самой себе и свернула на искусственно прорубленную просеку, заведшую ее в тупик, откуда возможен лишь один путь: возврат к исходной позиции поиска той естественной тропы, которая могла бы вывести к понятиям Истины, Бытия и сущего, понятиям, не противоречащим друг другу и согласованным между собой. И в указании этого пути одна из величайших заслуг Хайдеггера.

В конце концов, нам нужно понять одну очень простую вещь: когда мы говорим об Истине и о Бытии и когда мы связываем с этими понятиями некоторое познание то ли самих себя, то ли окружающей нас действительности, то мы должны иметь ввиду не всякое познание, а только такое, которое открывает нам такую новизну, которая ранее никому не была известна, а не ту, которая некогда уже была кем-то создана (обнаружена), но одним она была известна, а другим, в том числе и нам, – еще нет. Поэтому познание осуществляется только тогда, когда узнается что-то абсолютно новое. А это абсолютно новое, как мы уже установили ранее, может возникнуть только в результате генерирования объективных идей и последующего выявления новых сущих и тех функций, которые они способны исполнять. Так что познание уже открытого (изобретенного, высказанного) никакого отношения ни к Истине, ни к Бытию не имеет, как не имеет отношения ко всему этому ни ответ на вопрос, где прячется бытие мела, ни ответ на вопрос, висит ли картина на стене криво или прямо

. В ответах на эти вопросы, то есть в соответствующих высказываниях или суждениях об этом, нет никакого познания в виде обнаружения какой-то новизны. Здесь всего лишь банальная констатация либо положения картины, положения, выявленного нашим зрением, либо ощущения наличия кусочка мела в нашей руке. Высказывание или суждение, чтобы быть причастным и к Бытию и к Истине должно относиться, по крайней мере, к тому сущему, которое возникает (формируется) внове, для того, чтобы исполнять какую-либо новую функцию, ранее нами не применявшуюся в нашем то ли духовном, то ли материальном жизнеустроении. Познание же уже познанного относится к сфере банального обучения и существования, а не Бытия.

В том-то вся и беда, что со времен Парменида западноевропейская метафизика построила – и продолжает на него опираться – понятие бытия на восприятии и познании сущего как уже при-сутствующего, то есть существующего. В то время как изначальным древнегреческим мышлением предполагалось понятие Бытия сущего, не существующего в своем при-сутствовании, а возникающего и самоформирующегося из своего истока в полноценное (явленное) состояние. Недаром Бытие у древних греков нерасторжимыми узами было связано и с природой (фюсис) как возникновением сущего, имеющего источник своего формирования в самом себе, и с алетейей как отрицанием сокрытости, скрывающей от нас потенциально возможное раскрытие чего-то нам ранее неизвестного и таинственного.

Как мы теперь видим, понимание того, что Истина представляет собой спонтанно рожденную мысленную конструкцию, одним из элементов которой является внове образуемое сущее, исполняющее подручную функцию, так вот, понимание данного, казалось бы, достаточно очевидного феномена – это тот аэродром, до которого никогда не «дотягивал» лайнер метафизики, запущенный в полет досократиками. И крушение его предопределено изначальной позицией «взлета», а именно тем, что мы, в силу определенной специфики творческого мышления, как были, так и остаемся неспособными окунуться своим сознанием в само начало и в сам иррационально-спонтанный исток творения Истины как Новизны, то есть исток самого Бытия.

Да, действительно, мы достигли понимания того,

– что Истина – это новая смысловая конструкция, полученная путем раскрытия смысла внове явленной идеи,

– что она состоит из вполне определенного комплекса (числа) сущих,

– что эти сущие между собой взаимосвязаны специфическими отношениями,

– что этим они обязаны своим качествам-свойствам,

– и что одно из этих (внове образуемых) сущих обладает сущностным свойством, посредством которого может быть исполнена вполне определенная и важная для нашего жизнеустроения функция по производству необходимого нам Продукта самого разного содержания и назначения.

То есть мы достигли понимания того, как (методология-технология) и для чего возникает сущее. Мало того, но мы теперь более отчетливо понимаем, что Бытие – это возникновение Истины, возникновение, сопровождаемое такими феноменальными проявлениями как: понимание смысла последней, удовольствие от самого акта интеллектуального понимания и удивление от внезапности и новизны явления смысла. Понимаем мы и то, – хотя и менее отчетливо, – что красота крепчайшими узами связана с «пониманием» смысла идеи-Истины на допонятийном уровне, которое («понимание»), хотя и обходится без понимания смысла художественного произведения на сознательном уровне, но все же сопровождается возникновением интеллектуального чувства удовольствия (конечно, только в том случае, если мы способны воспринять идею произведения искусства).

Так вот, все это мы теперь более или менее понимаем, но понимаем ли мы суть самого механизма возникновения Новизны в виде Истины, а также последующего понимания ее смысла, будь она (Истина) выражена в виде научного произведения или произведения эстетического; понимаем ли мы, почему одни способны к восприятию произведений искусства, а другие – нет; есть ли у нас какая-либо ясность в вопросе возникновения взаимосвязи между пониманием смысла идеи-Истины и последующим возникновением чувства удовольствия-удивления и т. д. и т. п. И таких вопросов великое множество.

Так что мы видим: «крушение» метафизики заранее было предопределено той бездной, которая разделяет наше творческое иррациональное мышление – оно и есть сама бездна – от рационального мышления, которое стоит на краю этой пропасти и пытается как заглянуть в нее, так и понять, что там творится. Метафизическое мышление и есть заглядывание в глубины нашего бессознательного. Но в том-то все и дело, что, чем ближе мы подходим к краю бездны и чем пристальнее вглядываемся в ее глубины, тем туманнее та картина, которая перед нами предстает. (Чем не демонстрация аналога принципа неопределенности В. Гейзенберга?).

Р. S. 1. Здесь, в очередной раз, наряду с вопросом, почему алетейя превратилась в достоверность, перед нами встает так же не дающий нам покоя вопрос: почему же все-таки ни Античность, ни последующие времена так и не усмотрели ни интеллектуальной новизны, ни конкретного ее воплощения в виде новой идеи как мысленной структуры, состоящей из определенного числа между собой взаимосвязанных сущих? А ведь от правильного понимания структурного состава идеи и функциональной роли составляющих ее единиц зависит верное понимание и Истины, и Бытия, и сущего. И если бы у греков было это понимание и было бы вполне осознанное представление о том способе, каким нам является идея, то им не составило бы особого труда разобраться, в чем именно заключается «бытие» сущего и почему мы с такой легкостью воспринимаем сущее, но при этом не «видим» самого Бытия. Но для нас несомненным является то обстоятельство, что трудность восприятия и понимания структуры идеи кроется в тех взаимосвязях, которые соединили комплекс сущих в единый узел, тот узел, который достаточно трудно не столько распутать, сколько усмотреть, потому что сами взаимосвязи имеют малоприметный, и можно даже сказать, «паутинообразный» характер. И это мы уже увидели на приведенных нами многочисленных примерах идей самого разного характера.