Он выбросил окурок и плюнул. Не нужно мне это для счастья, – пробормотал он и поплёлся в школу.
Новый директор
Перед кабинетом истории он встретил взбудораженного Денисова:
– Тихон, ваще, такие дела! Ваще, Тихон! Ты офигеешь!
– Да что такое?
– Блин, наша историчка теперь директор!
– Не может быть! Это Юлия Фёдоровна? Она же молодая совсем! Врёшь!
– Точно говорю! На Библии клянусь!
– Засчитаю, только если она сделана из человеческой кожи. А как же Николай Марьяныч?
Николай Марьянович, добрейший человек и кумир всей школы, – трудно было поверить, что его увольняют. Впрочем, до Тихонова уже доносились кое-какие слухи. Он (кстати, по совместительству тоже учитель истории) любил ходить со старшеклассниками в походы. И будто бы там в последний раз у него случился роман с ученицей одиннадцатого «А», что стало достоянием общественности. Впрочем, ничего достоверного на этот счёт известно не было.
– Может из-за этого? – предположил Денисов.
– Кто знает! Но это подстава, такой мужик был! – покачал головой Тихонов. – А теперь эта сучка…
Денисов повёл себя странно. Вместо того чтобы ответить, он состроил страшное лицо и стал усиленно играть бровями, стреляя глазами за спину друга. Тихонов понял, что сзади кто-то есть.
– Вы почему ещё не в классе? – это была Юлия Фёдоровна.
Она стояла перед ними неузнаваемая, сильно накрашенная, тёмная, как кофе, с огромными ресницами и гигантскими серьгами до плеч. Царица Клеопатра, явившаяся из знойного древнего Египта!
– Мы… – покраснел Тихонов, – вас ждём.
– Ой, фу, – поморщилась она, – ну и накурился ты, Тихонов. Не маловат ещё, а?
И зашла в класс.
Раздосадованный, Тихонов занял своё место рядом с Денисовым.
– Какой ужас, – услышал он за спиной шёпот Гришиной, очевидно предназначенный для него, – как она выглядит! Накрасилась, как шалава.
Тихонов склонил голову набок и внимательно посмотрел на Юлию Федоровну. Да, накрасилась сверх всякой меры. Но ему нравилось.
Не тупи
Утро чудесное. Небо такое голубое, что быть не может, чтобы это было просто небо над городом: оно уходит вдаль и там обязательно должно сливаться с морем у золотых песков. Дома как огромные корабли, ставшие в порту, и солнце горит в верхних иллюминаторах, что больно смотреть. И ветер будто доносит запах морской соли. Даже голуби сегодня похожи на чаек.
Тихонов повесил рюкзак на сук и достал пачку. Сигарета приятнее всего пахнет, пока она не зажжена. Несколько секунд он нюхал сигарету, потом вставил её в губы. Щёлкнул зажигалкой.
– Тихонов!
От неожиданности он вздрогнул, и птицы взлетели с веток липы. Это была Гришина.
– Так вот почему ты по утрам меня не провожаешь в школу! А я всё думаю, как так – оба идём к первому уроку, но я тебя никогда не вижу. А ну брось эту гадость!
Тихонов покорно бросил незажженную сигарету. Она выхватила из его руки пачку, неудачно попыталась скомкать, и кинула в урну у ближайшего подъезда.
– Пойдём, – сказала она и протянула ему рюкзак.
Он покорно взял и пошёл рядом с ней.
Хоть и некстати она появилась, в глубине души он обрадовался. Хорошая она, – подумал он. Надо будет на ней потом жениться.
– Ну, что расскажешь? – спросила она, глядя на него вполоборота.
Не любил Тихонов таких вопросов! Ну что он мог рассказать? Про книжки ей неинтересно будет… Про родных? Она общаться с ним перестанет. Он бы мог ей, конечно, рассказать, что когда она так вот смотрит на него вполоборота, то похожа на Венеру Боттичелли – самую прекрасную женщину на свете. Да, у Гришиной короткие волосы, и она смуглая, но очертания и выражение лица в точности то же самое.
В итоге он просто промолчал, склонив голову набок.
– Лёш, у тебя остеохондроз?
– Чё?
– Ну, у тебя голова всё время набекрень.
– Эээ… Не знаю. Нет. Мне так удобно просто.
Минуту они шли молча.
– Вот и поговорили, – сказала Гришина.
Тебе надо, сама и говори, дура! – зло подумал Тихонов.
Она громко вздохнула. И вдруг заявила:
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты очень красивый?
Тихонова словно током ударило. Господи, что это? Как на это реагировать? Она признаётся в любви? Так, сейчас надо не налажать, надо чётко линию вести.
– Да, бывало! – соврал он.
Она удивлённо вскинула брови и промолчала.
Так, – понял Тихонов, – всё-таки налажал. Надо, видимо, ей сказать, что она тоже красивая!
– Ты тоже ничего, – неуверенно буркнул он.
– Ну, спасибо тебе!
И снова молчание.