Зачем учить математику

Залетают мухи и кружат в вальсе под лампами, радуясь приходу тепла. С улицы доносятся весёлые детские крики и лай – там идёт полноценная жизнь. Они же, школьники, как рабы на галерах, прикованные цепями, должны грести и грести, не видя мира вокруг.

Когда в шесть или в семь лет тебя отправляют в школу, тебе не дают выбора. Можно сколько угодно рассуждать о притеснении женщин, геев и евреев в истории человечества, но никого никогда не притесняли так, как детей. И это совершенно открыто продолжается прямо здесь и сейчас, в цивилизованном двадцать первом веке!

Тихонов с друзьями прогуливал сегодня уроки.

– Парни! – предложил Серёгин, – а давайте в тир!

Мысль была неплохая. Тир располагался в старом фургоне рядом с кинотеатром в десяти минутах ходьбы от школы. Там за небольшие деньги можно было пострелять из пневматических ружей во всякие цели.

Когда они пришли, дверь оказалась запертой изнутри. Это никуда не годилось, они проделали такой путь, и что, зря? Массажин постучал. Ничего. Он постучал ещё громче. И ещё, и ещё. Примерно через минуту дверь открыл опухший небритый мужчина в семейных трусах.

– Чего надо? – грубо спросил он.

– Милый, кто там? Пицца? – раздался женский голос из глубины фургона.

– Мы пострелять, – вежливо сказал Тихонов.

– У нас обед! Приходите через час – ответил мужчина. – Лучше через полтора.

И бесцеремонно захлопнул дверь.

– Какой обед! – возмутился Серёгин. – Сейчас же только одиннадцать!

– Ладно, ребят, не судьба, пойдём обратно, – предложил Денисов.

– Обидно! – поник Массажин. – Он нас похоже за лохов принимает!

Тихонов хотел уже согласиться с Денисовым и уходить, но тут заметил кусок проволоки под колесом фургона.

– Есть идея! – сказал он. – Мы запрём его там! Пусть подумает о своём плохом поведении.

Все, кроме Денисова, поддержали эту идею.

– Блин, а вдруг он вырвется и догонит нас? Может, не надо?

– Не ссы, Дэн, мы прочно замотаем!

Тихонов несколько раз пропустил кусок проволоки в дверные ушки и скрутил концы между собой. Проволока была толстая и скручивалась плохо, пришлось стараться. На последнем витке она выскользнула из руки, и он нечаянно врезал локтём в стену фургона. Он замер, в напряжении выжидая. Вдруг с той стороны задёргали дверь.

– Бежим! – шепнул он.

Друзья рванули в разные стороны. Тихонов помчался в направлении кинотеатра – там внутри легко было спрятаться, да и людно, а люди добрые не позволят бить ребёнка. Мельком он заметил Серёгина, летящего через дорогу, и Массажина, бросившегося во дворы. Куда направился Денисов, он не видел.

Через пару минут он уже стоял в укромном уголке между кафе и раздевалкой в кинотеатре и тяжело дышал. Погони не было. Выждав на всякий случай некоторое время, он осторожно вышел на улицу. Надеясь найти остальных, он побродил в окрестностях тира. И в самом деле, вскоре появился Серёгин, а потом и Массажин. Денисов нашёлся позже всех – в грязной школьной форме и печальный.

– Дэн, похоже, тебе досталось…

– Ну, как всегда, – вздохнул он. – Вы гадите, а я убираю.

Почитай отца твоего, мать твою

– Лёша, а что ты такой грустный всё время?

– В смысле?

– В прямом! Печальный какой-то.

– Ну, ты не права! Я бываю очень весел!

– Да, но редко. И ещё, почему ты не никогда не называешь меня по имени?

Ох, уж эти женщины! – подумал Тихонов. – Всегда придумывают проблемы. То не так, да это не так. Вот теперь грустный, и по имени не называет! А вообще ему часто говорили, что он грустный. То учитель, то родственники, то вообще какой-нибудь посторонний взрослый. «Ой, Тихонов, а что ты грустный такой!?» И так ему это уже надоело, что каждый раз хотелось послать вопрошающего куда подальше. Какое ваше дело? Какой есть, такой есть. Но Гришину, конечно, он послать не мог.

– Не знаю. Так как-то. А что?

– Просто кажется всё время, что у тебя что-то случилось.

– Нет, всё норм.

– А по имени почему не называешь?

– Хорошо, буду.

– А раньше почему не называл?

– Бля… – вдруг вырвалось у него.

– Что ты сказал!?

– Ничего, ничего я не говорил!

– Я слышала! Ты выругался матом на меня?

– Ну что ты, ну что ты! Разумеется, нет! Это же междометие!

– Ах, междометие!?

Тихонов тяжело вздохнул и взял её за руку. Она руку вырвала.

– Катя, прости. Я не знаю, почему не называл тебя по имени. Как-то трудно было. Мне кажется назвать по имени – это очень личное… Ну почти как в любви признаться.

– Ага! – воскликнула она. – Значит, ты только что мне в любви признался!

Он смутился и не нашёл, что ответить.

– Ладно, идём дальше, – сказала она. – Проехали.

Через минуту она сама взяла его за руку.