Зачем учить математику

– Молодец, Алексей. Садись, – и вернула ему тетрадь.

Он, счастливый и гордый, как будто в самом деле сделал домашнее задание, сел на своё место. Начался урок. Но он не слушал, а думал о Гришиной и её изменившемся отношении к нему. Он следил за ней краем глаза – как она старательно пишет в своей тетради, низко склонившись к парте. Вот она дописала, положила ручку на тетрадь, подняла голову и внимательно смотрит на доску, на которой что-то рисует Ирина Александровна, объясняя новую тему. Левую руку Катя оставила на столе, а правую положила на бедро.

«Ну, всё», – сказал он сам себе и резко взял её за руку. Сердце бешено забилось у него в груди, и на мгновение, от шока, он перестал воспринимать происходящее. Но спустя пару секунд он осознал, что Катя не убрала руку, а спокойно держит её на прежнем месте. Она даже никак не отреагировала на него, даже не вздрогнула и не взглянула, как будто ровным счётом ничего не произошло. Но Тихонов чувствовал, что это не безразличие. Он осторожно, едва ощутимо сжал её пальцы в своих. Ничего. Ирина Александровна продолжает урок. Она что-то говорит, и её слова прокатываются по классу туда-сюда. Вот она смотрит на него, потом переводит взгляд дальше. Бубубубубубубу, – только и слышит он, и видит её сосредоточенное лицо. Класс застыл, время едва течёт. Он ещё раз сжал её руку. Снова ничего… Но нет, вдруг, совсем легонько её пальцы отозвались, еле заметным движением погладив его ладонь. И сердце Тихонова снова зачастило. Господи, – сказал он себе, – вот оно! Спасибо тебе за всё!

Носи рюкзак за девочками

– Тихон, как дома?

– Да всё так же Дэн. Без изменений.

– Отец бухает?

– Да куда же он денется.

– Бутер будешь?

– Давай! Признаюсь, с позавчера ничего не жрал. Кроме чипсов.

Денисов достал из рюкзака сверток в фольге. Не спеша развернул, и голодному взгляду Тихонова предстали два божественных бутерброда – огромных, толстых и длинных, как корабли викингов. Каждый состоял из пары кусков хлеба, лежащих друг на друге, а между ними покоились сыр и колбаса на сливочном масле.

Тихонов нетерпеливо сглотнул. Денисов протянул ему бутерброд, и он стал жадно его поедать. Эти бутерброды по вкусу могли поспорить с потыренными беляшами!

– Дэн, твоя бабушка – волшебница! Она знает толк в бутерах. Не в курсе, может, она героин в них подсыпает?

– Спасибо, я ей передам.

– Про наркотики не надо. Я её уважаю. Не хочу испортить мнение обо мне.

– Да, она очень неплохо к тебе относится. Считает самым начитанным и умным мальчиком!

– Ну, фигли, – кивнул Тихонов, жуя, – ясное дело, что не девочкой.

– Слышь, а может, она в тебя втюрилась?

– Блин, Дэн, ну ты даёшь! Что за юмор, она же твоя бабушка.

– Или ты в неё?

– Всё, хорош! В бабушек я не втюриваюсь.

– А в кого втюриваешься?

– Ни в кого.

Денисов задумчиво помолчал минуту.

– В банки пойдём сегодня? Такая погода подходящая.

– Не могу, Дэн, – вздохнул Тихонов.

– Ну вот, а говоришь, не втюриваешься.

Прав был Денисов, что тут возразить! Каждый день он после уроков провожал Гришину до дома. И более того, носил её рюкзак. Он обещал себе, что не будет этого ни за что делать! Никто не выглядит так жалко, как школьник, волочащий девчачий рюкзак, в то время как она идёт чуть впереди, гордо подняв голову. Да ещё и разговаривая с подругой и не обращая на него внимание! В такие моменты он похож на несчастного раба.

Но она и не просила его. Просто однажды протянула ему свой рюкзак, сказав «на!», и всё. С тех пор он плёлся за ней вместе с ним, моля небо, чтобы никто из приятелей не засёк его за этим делом.

Конечно, они держались за руки, и он даже планировал совершить новый прорыв – поцеловать её перед тем, как она убежит в свой подъезд. Но пока что как-то не получалось: то он медлил, то она спешила.

И всё же эти променады ему надоели. В то время как его друзья играли в парке в банки и другие потрясающие игры, бегали потные и счастливые, орали и хохотали, а весна поливала их как из брандспойта смесью солнца, неба и свежей зелени, он влачился за Гришиной, словно калика перехожая. Что это такое – калика перехожая – он не знал. Вычитал в какой-то религиозной книжке и сразу забыл. Но потом как-то к ним в школу в одиннадцатый класс перевёлся новый ученик, долговязый такой, вечно унылый и заторможенный. Увидев его, Тихонов внезапно вспомнил:

– Калика перехожая!

С тех пор в школе так и пошло.

– Ладно, Дэн, есть доля сермяги в твоих словах! – доев бутерброд, сказал Тихонов. – Пойдём сегодня в банки. Вы меня в парке ждите, я тут разберусь и подойду.

– Вот это хорошо! – обрадовался Денисов. – А то без тебя там неинтересно.

После уроков Тихонов, настроившись решительно, ждал у выхода из школы Гришину. Он намеревался сказать ей, что сегодня не будет провожать её. Конечно, он не станет ей сообщать, что вместо этого пойдёт играть в банки. Но он и не должен перед ней отчитываться. Он же мужчина, и у него могут быть свои мужские дела, о которых он не обязан никому говорить. Он просто скажет ей, уверенно и твёрдо, глядя прямо в глаза: «Катя, извини, сегодня проводить тебя не могу».

Он запрокинул голову к небу и глубоко втянул носом воздух. Ооо, как приятен ты мир в предвкушении игры!

Наконец вышла Катя.

– Слушай… – начал он, и сразу вся его уверенность куда-то пропала, – я сегодня это…

– Что? – спросила она, подавая ему рюкзак. – Пошли, мне ещё на музыку надо успеть.

И зашагала вперёд. Он, покорно приняв рюкзак, поплёлся следом.

Что такое секс

– Тихон, а помнишь, как ты учил меня матерным словам в третьем классе? – спросил Денисов.

– Нет, не помню. Но теперь ясно, почему мы стали друзьями.

– Ты тогда в парке потихонечку так у ограды меня прижал и тихо сообщил три главных выражения. А потом добавил со значением: «Все это вместе, Дэн, и называется «секс» – вообще самое страшное матерное слово!»

– Дэн, ну вообще в этом что-то есть. Похоже, я прав был. Все наши несчастья начинаются с секса.

– Чего-то ты путаешь! Будь у меня секс, не было бы предела моему счастью.

– В том-то и дело, Дэн, в том-то и дело.

Они шагали по улице по направлению к дому Денисова. Его бабушка ждала их в гости со своим фирменным борщом. Тихонов молча о чём-то размышлял.

– Читал тут Фрейда про сны, – сказал наконец он. – Он там намекает, что половое влечение возникает уже у детей и потом портит человеку всю его жизнь. Он вроде даже где-то сказал, что необходимо излечить человечество от секса. Или что-то вроде того. И я ним согласен.