Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

А вот что ещё хорошо характеризует Женю того времени. Я уже говорил, что за время двухмесячных летних каникул мы лишь один раз выезжали на неделю в горы с палаткой. Остальное время Женя, если не работал в пиццерии, то проводил дома. Иногда я ходил с ним играть в теннис, но я для него был совсем неинтересным соперником.

В такие летние дни, когда он сидел дома, изнывая от безделья, Таня ему говорила:

– Позвонил бы ты кому-нибудь из членов теннисной команды школы и пошёл бы поиграл – всё лучше, чем сидеть дома.

Женя только отмахивался от Тани, как от назойливой мухи, но звонить никому не собирался. Иногда я говорил ему:

– Женя, даже если никого нет дома, бери ракетку, садись на велосипед и поезжай на школьные корты – хотя бы у стеночки будешь оттачивать свою технику – ведь никогда нет предела совершенству.

На моё предложение была та же реакция, что и на Танино. Но, если кто-то из его приятелей по команде звонил ему и звал играть, он тут же вскакивал и уезжал. Вот таким был наш Женя. И совсем не удивительно, что он долгое время числился 2-й ракеткой школы, но никогда не был 1-й.

Поездка в СССР для ознакомления со страной своего рождения

Весной 1989 года, когда Женя был в 11-м классе, он сообщает нам, что в его классе есть русскоязычный мальчик по имени Максим Вольский, который родом из Москвы. Во время летних каникул Максим со своей тоже русскоязычной подружкой собирается провести две недели в Советском Союзе (тогда он ещё так назывался), а точнее они намереваются провести одну неделю в Москве, а вторую – в Ленинграде. Он зовёт Женю присоединиться к их двойке. Женя, конечно, хочет поехать с ними и спрашивает наше разрешение. Мы не видим причин, почему ему надо отказываться от поездки и тогда я спрашиваю его:

– Сколько стоит такая поездка и заработал ли ты эти деньги?

Он отвечает, что надо около $2,000, а он скопил только $1,200. Тогда я спрашиваю его:

– Сколько ещё ты сможешь заработать до предполагаемого отъезда?

Он отвечает, что $300-$350, больше ему не успеть заработать.

– Тогда зарабатывай эти деньги, а недостающую сумму мы добавим, – говорю я ему.

Мне казалось, что вот он тот полезный случай, который может помочь Жене понять, зачем вообще люди зарабатывают деньги и как к ним следует относиться. Забегая вперёд, скажу, что мои надежды и в этом вопросе тоже не оправдались.

А теперь о самой поездке. Оказалось, что у Максима в Москве жил родной дядя и не какой-нибудь, а очень даже знаменитый на весь СССР спортивный комментатор Наум Дымарский. Вот он-то и встречал их на своей машине «Волга» (в то время это считалось большой роскошью) в международном аэропорту Шереметьево. Напомню, что это было время 1-го Съезда народных депутатов СССР и массовых забастовок шахтёров и других рабочих коллективов по всей стране, т. е. это было время самого разгара перестройки и экономического кризиса, за которыми, без преувеличения, следил весь мир.

Я не могу сказать, что мы с лёгким сердцем отпустили его в эту поездку, но и не могли позволить себе не отпустить. Эти две недели прошли в напряжённом ожидании – ведь в то время не было мобильных телефонов, а звонок из СССР в США стоил $2.20 за минуту – мало кто в СССР мог себе это позволить.

Я мало что помню из этой его поездки, но хорошо помню, что он приехал оттуда ну очень счастливый, как никогда до этого. Причин для этого было много: во-первых, это была его первая поездка через океан, да и вообще за рубеж; во-вторых, без родителей – они летели туда как взрослые, с полной свободой действий и, если в Москве они всё-таки были под опекой Наума Дымарского, то в Ленинграде были полностью предоставлены сами себе. В-третьих, все трое знали русский язык, хотя и с ярко выраженным акцентом. В-четвёртых, они со своими, хотя и не очень большими деньгами в кармане, чувствовали себя почти королями, которые могут позволить себе всё, что только пожелают – ведь это были доллары, которые в то время на чёрном рынке обменивались по курсу 8–10 рублей за 1 доллар, тогда, как по официальному курсу в банке за один доллар давали всего 67 копеек. Т. е. разница между официальным курсом и на чёрном рынке была в 12–14 раз! Но и за обмен долларов на чёрном рынке можно было попасть в тюрьму – это было уголовным преступлением по тогдашнему советскому законодательству. Именно это обстоятельство меня беспокоило больше всего – как бы наши ребята не совершили там глупостей в этом вопросе. Думаю, что дядя Максима взял эту операцию на себя, оградив наших ребят от возможных опасностей. Впрочем, если бы не было этого дяди Максима, то мы бы не отпустили Женю в эту поездку – слишком было крутое и опасное время в СССР, тем более для ребят, выращенных в спокойном американском обществе среднего класса.

Как только Женя переступил порог нашего дома, он, в первую очередь, поспешил открыть свой чемодан – так ему не терпелось поделиться с нами своими приобретениями в СССР. И вот тут при виде этих приобретений я потерял дар речи: там были солдатская шапка-ушанка с пятиконечной звездой спереди, военный мундир, но, главное, на дне чемодана, прикрытое его одеждой, лежало знамя какой-то воинской части. Он всё-таки совершил глупость, чего я очень опасался! Какое счастье, что их не обыскали на советской таможне! Думаю, что если бы он тогда знал подробности моей эпопеи 1975–76 г. г., которой посвящена вся третья часть этой книги, которая как раз и началась с советской таможни, он бы не позволил себе такую дерзость. Как я и думал, все эти приобретения случились уже в Ленинграде, где они были уже без сопровождения. Женя взахлёб рассказывал, как в гостинице, где они жили, к ним приставали молодые люди, предлагая обменять советские символы на любую одёжку с надписью на английском языке. Однажды какому-то парню так понравилась его нижняя футболка, что ему пришлось снять её с себя и подарить ему. Вообще, по словам Жени, они там были всё время в центре внимания и, значит, чувствовали себя важными персонами.

В тот же день Женя повесил в своей комнате привезённое знамя военной части, которое заняло всю стену его спальни, а через год, уезжая в колледж, забрал его с собой в качестве важного раритета. Думаю, что в студенческом кампусе Женя как раз и был известен из-за этого знамени – ничего похожего не было там ни у кого.

Женин колледж – чемпион США по количеству выпитого пива

В июне 1990 года Женя заканчивает 12-й класс и находит себе колледж в соответствии со своими успехами в школе – SUNY (State University of New York) at Albany, т. е. не самый плохой и далеко не самый лучший среди нескольких десятков колледжей штата Нью-Йорк. Интересно, что среди 300 студентов его школьного класса Женя занимает 2-е место по математике (прошу обратить внимание, что всё-таки не первое!), а по сумме всех предметов лишь 30 место! Согласитесь, редкое явление в школе. Бывает так, что какой-то нёрд – отличник по всем предметам, кроме физкультуры, и я сам знаю одного такого, но, чтобы была такая разница по основным предметам – явление очень редкое.

Так как и Таня, и я, понимаем, что наш развод его сильно опечалит, то Таня поручает мне сообщить ему эту нерадостную новость. Для этого я приглашаю его в ресторан для приватной беседы. Поскольку такая беседа вдвоём и в ресторане у нас случилась впервые, он сразу догадывается, что ничего хорошего его в этой беседе не ожидает. Когда я сообщил ему о том, что после того, как всей семьёй мы отвезём его в колледж, я уеду жить в город Poughkeepsie, к месту своей новой работы, а Таня останется жить с Кристиной, его лицо сразу обозначило скорбь. После этого он задал мне лишь один вопрос:

– А что же будет с Кристиной?

– Я буду давать маме деньги на её содержание, согласно закону – был мой ответ.

Больше он меня ни о чём не спрашивал, но мне было ясно, что в его глазах виновником такого поворота событий был несомненно я. И мне кажется, что он продолжал так думать ещё лет 15 до тех пор, пока сам не оказался в таком же положении. Но об этом речь ещё впереди.

1 сентября 1990 года мы всей семьёй отвозим его в колледж и, пока мы гуляем по кампусу, я внушаю ему только одну мысль:

– Женя, не откладывая ни на один день, завтра же пойди на спорт кафедру, отыщи там теннисного тренера и скажи, что хочешь в команду. Я думаю, у тебя большие шансы на то, что он тебя возьмёт.

Было понятно, что первые дни и недели на кампусе – самые трудные, пока не обзаведёшься друзьями. Тем более, что Женя относится к людям, которым трудно проявлять инициативу в вопросах дружбы, он, как это было ясно мне, всегда ждёт, чтобы такая инициатива исходила от других. И в этом смысле, если он станет членом спортивной команды, то это автоматически решает вопрос с друзьями. Женя не сказал мне ни да, ни нет, он просто терпеливо выслушал меня и я не сомневался, что он так и сделает – глупо не воспользоваться своим преимуществом классного игрока в теннис. Много лет спустя Женя рассказал мне, что он-таки посетил первую отборочную тренировку теннисной команды, но никогда больше он туда не вернулся, а причиной этому было то, что ему не понравились там ребята – участники отбора. Я могу лишь догадываться, чем именно они ему не понравились – вполне допускаю, что из-за жёсткой конкуренции там царила не очень дружелюбная обстановка, поскольку все они были новичками и каждому из них во что бы то ни стало хотелось попасть в команду колледжа. Я могу объяснить это так: ему с его мягким и дружелюбным характером трудно находиться под психологическим прессингом в кругу более агрессивных товарищей.

Я сам когда-то попал в подобную ситуацию на целый месяц, когда в 1972 году поехал в экспедицию на пик Коммунизма с совершенно чужой мне командой под руководством Гурия Чуновкина. Но тогда, после двух неудачных экспедиций (на пик Энгельса и Хан-Тенгри), для меня это была последняя возможность получить звание мастера спорта и ради этого я готов был многое вытерпеть. Однако я, в отличие от Жени, хотя и дружественный, но совсем не мягкий и готов многое терпеть ради достижения высокой цели. К слову сказать, тогда мне это всё равно не помогло: как я уже написал об этом во 2-й части книги, я даже не сумел взойти на вершину пика Коммунизма, т. к. на высоте 7,000 метров у меня на нервной почве отнялись ноги. Конечно, эта моя ситуация, когда мне пришлось в течение 30 дней 24/7 быть в недружественной атмосфере, не идёт ни в какое сравнение с Жениной, когда ему пришлось бы находиться в подобной атмосфере 2–3 часа 2–3 раза в неделю. Да я уверен, что со временем та ситуация непременно бы улучшилась. Однако кто может осуждать Женю за то, что у него совсем не агрессивный характер и что он предпочитает проводить свободное время с себе подобными?

Мне, человеку, который все детские и юношеские годы стремился заниматься каким-либо спортом, но ото всюду был изгоняем ввиду малого роста и отсутствия способностей к любому виду спорта, очень трудно понять Женино поведение, который к своим 18 годам преуспел в нескольких видах спорта, а особенно в теннисе и слаломе. К сожалению, когда дети уезжают из родительского дома в колледж, влияние родителей на них очень часто заканчивается, даже и в тех случаях, когда контакт меду родителями и детьми имел место, пока дети жили в родительском доме. Отсюда я сделал вывод: не так важен контакт между родителями и детьми, сколько важно то, что родители успели вложить в молодого человека относительно жизненных приоритетов и целей в жизни.

Уже через неделю я знал, что Женя меня не послушал и кафедру спорта проигнорировал. Вместо этого через две недели он звонит мне и говорит:

– Пап, мне нужно $150 для вступления в University brotherhood (Университетское братство).

Теперь мне становится понятно, что Женя решил идти по пути наименьшего сопротивления: вместо того, чтобы проходить отборочные тесты и игры под прессингом для зачисления в команду теннисистов, он решил вступить в одно из университетских братств, куда принимают любого, кто приносит вступительный взнос в $150. Я не могу сказать, как я был огорчён этим его решением: во-первых, оно противоречило всем моим жизненным правилам, а, главное, я чувствовал полное бессилие в том, чтобы что-либо изменить – если он не слушал меня, когда жил с нами, то теперь уж и подавно не послушает. Очень огорчённый всем происходящим, я так отвечаю на его просьбу:

– Я не вижу необходимости в этом братстве, но, если ты считаешь, что не можешь без него прожить, то пойди и заработай эти самые $150.

А дальше между нами произошёл показательный диалог:

– Где же я их здесь заработаю? – был Женин вопрос.

– Например, пойди в ближайшую пиццерию – ведь не может быть, чтобы рядом со студенческим кампусом не было пиццерии. У тебя ведь большой опыт такой работы и трудно представить, чтобы тебя не взяли на эту работу.

– Но она находится в двух километрах от кампуса, как же я буду до неё добираться? – спрашивает Женя.

– Женя, ты задаёшь странный вопрос: у тебя же есть велосипед, садись на него и поезжай – был мой ответ.

– А что я буду делать, когда выпадет снег? – был его следующий вопрос.

– Тогда оденешь кроссовки и побежишь эти два километра, а после работы опять в кроссовках побежишь обратно. Таким образом, не только деньги заработаешь, но ещё и спортом позанимаешься – двойная будет польза.

На этом Женины вопросы иссякли и разговор наш закончился – мы оба остались недовольны друг другом. Думаю, что после нашего разговора маме с этой просьбой он уже не звонил – совесть не позволила. Очевидно, что за пару-тройку дней он заработал эти $150 и начал проходить «курс молодого бойца» протяжённостью в две недели, по окончании которого становился полноправным членом братства. Чуть позже он по телефону сам рассказал мне из чего этот курс состоял. Оказалось, что это была довольно унизительная процедура, отдалённо напоминающая дедовщину в российской армии. Так, однажды его разбудил в два часа ночи один из «дедов» и приказал ему сходить куда-то на улицу и принести ему горячий кофе в постель. Возможно, эта была самая безобидная шутка, другие могли быть и позлее, но он мне не стал про них рассказывать. Как бы там ни было, но через две недели Женя, с честью пройдя все унижения, стал полноправным членом братства, о чём он мне с радостью сообщил по телефону. Он регулярно звонил мне по выходным и рассказывал, как у него идут дела. Когда я задавал ему вопросы про учёбу, он всё время старался от них уходить, зато с удовольствием рассказывал, как он классно проводит время в братстве по вечерам и за полночь – пьют пиво. Теперь стало ещё понятнее, на что уходят $150 входных взносов новых членов братства.

Вскоре заканчивается первый семестр и я не могу дождаться его звонка, чтобы узнать его результаты. Наконец, он звонит и на мой первый вопрос о его GPA (Grate Point Average = средний балл по всем предметам) сообщает, что он равняется 2.5 из 4.0 (это приблизительно 3 из 5 по русской школе оценок). Услышав про такие «успехи», я говорю, что в сложившейся ситуации ему следует бросить учёбу в колледже и найти любую работу, а когда он по-настоящему захочет учиться – вот тогда мы снова будем платить за его учёбу. Причём, тогда поступать учиться ему надо будет непременно в другой колледж, потому что, если он вернётся в этот колледж, то ему будет не «отмыться» от уже полученного страшно низкого GPA – они всё равно его засчитают и, значит, он испортит свой будущий GPA, какой бы хорошей или даже отличной не будет его будущая учёба.

Мне было очень удивительно, что такое моё решение стало неожиданным для самого Жени – на том конце провода я услышал всхлипы и его умаляющий голос:

– Пап, я не хочу уходить, я хочу продолжить учёбу, я обещаю, что буду хорошо учиться.

Уж эти-то просьбы не были неожиданными – к этому времени он ведь приобрёл друзей в своём братстве и, очевидно, за долгие зимние вечера успел с ними выпить много литров пива. Хотя я хорошо понимал, что оставаться в этом колледже ему теперь не разумно, но его почти слёзные мольбы тронули родительское сердце. И тогда я говорю ему:

– Хорошо, Женя, я пойду тебе навстречу, но при условии, что в следующем семестре у тебя будут все оценки «А» (по русской системе «5») – только так ты сможешь доказать, что ты действительно находишься в колледже для учёбы, а не для поглощения н-ного количества пива по вечерам. Если это не произойдёт, не обижайся – мы платить за тебя больше не будем. Тебе надо будет уйти, найти работу, а когда ты поймёшь, что действительно хочешь учиться, тогда мы снова будем платить за твою учёбу. Если ты принимаешь это условие, то считай, что мы договорились.

Теперь он радостно подтвердил своё согласие с моим условием. Думаю, что читатель уже догадался о том, что же произошло по окончании весеннего семестра. Да, вы не ошиблись, да и я тоже почти не сомневался в этом, просто родительское сердце не могло позволить поступить иначе: Женин GPA не отличался коренным образом от того, который был в предыдущем семестре. Теперь я совершенно твёрдо сказал ему, чтобы уходил из колледжа и искал работу – мы больше платить за такую учёбу не будем. Он, конечно, не мог скрыть своего огорчения, но я понимал, что другого выхода просто не существует – только такое решение ещё может его спасти. На этой печальной ноте наш разговор закончился. Я-то всё это понимал, однако, не всё от меня зависело. Есть ведь ещё Таня, Женина мама. У нас ведь и раньше, когда мы жили вместе, были разногласия по поводу воспитания детей, что уж говорить про теперешнее положение. И всё-таки я надеялся на Танино благоразумие и что в этом вопросе она меня поддержит. Однако я опять ошибся.

Оказалось, что огорчённый моим решением, Женя после нашего с ним разговора, сразу позвонил Тане и рассказал ей о моём твёрдом решении, чтобы он уходил из колледжа. Теперь Таня звонит мне и говорит своё мнение: она считает, что Женя должен получить какой бы то ни было, но диплом. На все мои доводы, что мы живём в США, а не в СССР, где сама бумажка имела какую-то ценность, что в этой стране бумажка без знаний не имеет никакой ценности и что с таким GPA он всё равно никогда не найдёт работу по специальности. Мне не удалось её переубедить и она осталась при своём мнении. А закончилась наша телефонная беседа вот таким Таниным заявлением:

– Если ты не будешь платить, значит платить буду я одна.