Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

– Серёжа, может быть, встретимся в неформальной обстановке и поговорим за чашкой чая и бутылочкой вина?

На что Серёжа отвечает:

– Исаак, давай не будем друг другу ничего обещать. Так часто люди что-то друг другу обещают, а затем сразу же и забывают об этих договорённостях. Вот тебе мой номер телефона, и если ты и вправду захочешь повидаться, тогда звони и договоримся о встрече.

На этом мы распрощались, и я вернулся в зал, где должна была начаться официальная часть вечера – всё же для меня это тоже было интересно.

Следующим утром я позвонил Серёже и напомнил ему о нашей вчерашней договорённости о встрече. Он предложил мне приехать к нему домой тем же вечером. Оказалось, что он живёт в элитном районе Питера – на улице Жака Дюкло, возле парка Сосновка прямо напротив искусственного озера. Серёжа жил на самом верхнем 14-м этаже кооперативного дома, и я даже подумал, что при покупке квартиры он специально выбрал самый верхний этаж, чтобы не пользоваться лифтом, а естественным образом тренироваться каждый день, готовясь к своим рекордным восхождениям. И надо же было так случиться, что в момент моего появления оба лифта не работали и подниматься к нему надо было по чёрной лестнице, которую надо было ещё отыскать. Поэтому Серёжа сказал, что спустится, чтобы сопроводить меня к этой лестнице. И пока мы с ним поднимались своими ногами на 14-й этаж, я и сам сумел убедиться какую прекрасную тренировку при желании он может иметь каждый день, совсем не тратя времени на поездку в спорт зал.

Первым делом Серёжа и его жена Инна хотели узнать, как я попал в США и тут выяснилось, что они и понятия не имеют о том тернистом пути, который мне пришлось пройти прежде, чем я там оказался. Серёже были интересны все подробности моих приключений и потому к 12 ночи я сумел рассказать лишь 20-ю часть своих приключений и заторопился уехать домой, а жил я тогда в центре возле Мариинского театра. Но Серёже так хотелось услышать всю историю, что он сказал, чтобы я «не дёргался», а продолжал рассказывать, а потом он сам отвезёт меня на своей машине. К 4-м часам утра мне удалось рассказать половину истории, когда сам Серёжа начал засыпать и тогда он сказал, что надо ехать. Пока мы ехали к моему дому по ночному Питеру, мы оба, а особенно я, наслаждались редкой Питерской погодой: падал лёгкий предновогодний снежок и все дороги уже покрылись белой скатертью, а на улицах города ни одного человека и практически нет машин – сказочное зрелище.

С тех пор мы и подружились с Серёжей – я встречался с ним и его семьёй в трёх поколениях у него на даче в Комарово почти каждый свой приезд в Питер, много раз я останавливался в его квартире – он любезно предоставлял её мне, а сам уезжал жить на дачу. Однажды я даже катался на горных лыжах с его семьёй во Франции и получил там большое удовольствие. А в остальное время мы, конечно, поддерживаем связь через Интернет.

Неприятные эпизоды жизни

Медицинские проблемы

Я уже не раз пел дифирамбы альпинизму, а вот и ещё одна причина для этого: альпинизм, как никакой другой командный вид спорта, требует от спортсмена психологической терпимости и коллективной совместимости. Судите сами: восхождение на гору может занимать 2–3 дня, но может и 2–3 недели; непогода может застать восходителей на горе и тогда четыре человека оказываются «приговорёнными» жить в условиях маленькой палатки на несколько суток без возможности даже высунуть нос из неё. Именно такой случай произошёл с Бобом Бененсоном и его друзьями, который я описал в главе «Первый спортивный сбор в а/л «Безенги», июль 1964 года» во 2-й части книги. Самая главная проблема, которая отличает альпинизм от всех остальных видов спорта – это отсутствие поблизости врача и скорой медицинской помощи. Общеизвестно, что любые травмы требуют скорейшей помощи, исчисляемой минутами, а помощь в горах может подоспеть, в лучшем случае, через день, а в худшем – через два, три и более дней. Вот поэтому ни один альплагерь не принимал к себе участников, не прошедших диспансеризацию у спортивного врача по месту жительства.

А когда я стал ездить в экспедиции на Тянь-Шань или Памир, нас заставляли перед отъездом в горы провериться ещё и у зубного врача. На эту тему у меня в памяти сохранился эпизод из нашей экспедиции на Хан-Тенгри в 1970 году. Тогда член нашей команды Игорь Гудков не подчинился этому требованию и по прибытию в базовый лагерь на высоте 4,250 метров у него заболел зуб. И не удивительно: всё, что должно было заболеть, на такой высоте обязательно заболит. Тогда нашему экспедиционному врачу Вадиму Грифу, который к этому времени был ещё с нами (замёрзнет он позже, дней через двадцать на высоте 6,000 метров), пришлось выдёргивать зуб Игоря подручными средствами без какой-либо анестезии, а двое дюжих парней удерживали его, чтобы доктор мог осуществить эту операцию.

Шейная проблема

Вот с тех пор и образовалась у меня привычка проверяться у терапевта раз в году, даже и тогда, когда, как мне казалось, я с альпинизмом уже «завязал». Таким вот образом до 45 лет никаких проблем со здоровьем у меня не возникало, не считая, конечно, мелких спортивных травм. Но вот в 1984 году, когда я начал работать в IBM-е и просиживать за компьютером по десять-одиннадцать часов в день, у меня к концу рабочего дня стали появляться головные боли. В связи с этим я посетил своего спортивного врача, который поставил мне диагноз – Disc Degeneration (Старение Диска) между 5-м и 6-м шейными позвонками. На мой вопрос:

– Что можно сделать, чтобы исправить это положение?

Он очень меня «обрадовал»:

– А ничего, старение – это такой процесс, который остановить нельзя. Вы ведь уже не молодой человек (это в 45-то лет!? – И. Г.). Я только хочу вас предупредить, чтобы вы никогда не пытались красить потолок – задирая голову, вы можете легко стать полным инвалидом.

Тогда я спросил его:

– Если, по вашему мнению, медицина в моём случае бессильна, то не могут ли мне помочь мануальные терапевты (chiropractors)?

– Нет, что вы, конечно, не могут, я вам не советую к ним ходить, они не доктора, а какие-то недоучки и легко могут своими манипуляциями сделать из вас настоящего инвалида – ответил он.

Очевидно, что этот доктор не попадал по моим представлениям в 5 % лучших докторов, но в то время с другими я просто не был знаком. И пришлось мне «обследовать» пять мануальных терапевтов, чтобы выбрать лучшего из них и затем в течение следующих пяти лет время от времени появляться у него, чтобы он произвёл манипуляцию по корректировке моих шейных позвонков. А начиная с 1988 года я начал ездить в Ленинград к своему другу Саше Попову, который был не просто спортивным доктором, но ещё профессором и доктором медицинских наук, который много лет подряд лечил не только мою шею, но также и все остальные части моего тела (в основном различные мышцы), которые я довольно успешно своими спортивными занятиями в течение года приводил в негодность, а он за месяц моего пребывания там приводил их обратно в рабочее состояние. О моих шейных позвонках я с тех пор уже не вспоминал, зато усиленно занимался теннисом, а позже ещё и скалолазанием, где, понятное дело, здоровая шея очень даже необходима.

Такие наезды сначала в Ленинград, а затем в Санкт-Петербург, я делал один раз в году, а, когда в 1994 году завёл бизнес с Питером, то и два раза в год по целому месяцу. И даже, когда других причин для посещения Питера не было, я говорил себе, что нужно ехать туда хотя бы для того, чтобы Саша привёл моё тело в «полный порядок». И возился Саша со мной по четыре часа почти каждый день моего там пребывания. И я совсем не исключаю, что своим долголетием в спорте я обязан, в первую очередь, именно ему.

Ничем не оправданная грубость американского консула

Летом 2004 года я приехал в Питер на целый месяц, чтобы отдохнуть и в очередной раз поправить своё тело с помощью своего друга-доктора проф. Попова. А за два месяца до планируемого отъезда мой дантист в Калифорнии сказала, что мне пора поставить новые коронки на два зуба. Я решил, что раз уж я всё равно еду в Питер, то имеет смысл заняться этим там – во-первых, там у меня будет больше свободного времени, а, во-вторых, это должно быть во много раз дешевле, чем в Калифорнии. Я окончательно решил так сделать после того, как одна знакомая посоветовала мне созвониться с её очень хорошим протезистом в Питере, который работает частным образом и, по её словам, ставил коронки даже самому мэру Санкт-Петербурга В. А. Яковлеву. Я решил, что этот факт – достаточная реклама для доктора, созвонился с ним ещё будучи в Калифорнии и он назначил мне встречу сразу после моего прибытия в Питер.

Во время нашей первой встречи он предложил мне:

– А давайте я вам поменяю коронки на все двадцать зубов, на которых они у вас стоят – ведь рано или поздно вам всё равно придётся это делать, а в США это будет стоить во много раз дороже и потребует много вашего там времени.

Я как-то очень легко согласился на его предложение, мало понимая, что всё это означает – очевидно, меня подкупила смешная по американским меркам цена в $2,000 за двадцать коронок, ну и, конечно, большая экономия времени в Калифорнии, где мне приходилось очень много тогда работать. В тот момент я плохо представлял, что всё это потребует от меня, т. к. никогда в жизни не имел особых проблем с зубами.

Я по своей наивности думал, что за один, максимум за два визита, он сделает всё, что предложил, и потому совсем не удивился, что он в первый же мой визит снял все 20 коронок, и только потом сообщил мне, что теперь я должен ходить к другому доктору – дантисту, который будет прочищать корневой канал каждого зуба и что этот доктор сможет делать не более двух зубов за один раз. После каждого посещения дантиста я буду приходить к нему, и он будет готовить эти два обработанных зуба к протезированию, т. е. снимать слепки для коронок. Вот только теперь я осознал, на что же я «подписался», но было уже поздно.

Затем доктор отводит меня в процедурный кабинет в другом здании и передаёт меня на попечение женщине-дантисту. Оглядываюсь в кабинете и вот что я вижу: большая комната и в ней не то шесть, не то даже восемь кресел, в каждом сидит пациент и возле него доктор. «Мой» доктор посадила меня в кресло, а сама отлучилась – ей необходимо было срочно что-то обсудить со своей приятельницей. Минут через десять она вернулась и занялась моими зубами. Тут только я понял, что кресло-то не раскладывается, чтобы пациент во время процедуры мог находиться в лежачем положении. Всё, что делала со мной доктор, было довольно грубовато и у меня было ощущение, что она делает мне большое одолжение, занимаясь моими зубами. Когда она закончила с одним зубом, то сказала мне, что на сегодня это всё, что она может для меня сделать и я должен прийти к ней следующий раз через три дня. На мой вопрос «нельзя ли мой следующий визит назначить на более ранний день», она в довольно грубой форме ответила, что у неё таких, как я, много. Вот я и получил полный урок бесплатного российского медицинского обслуживания. И это несмотря на то, что для меня это обслуживание всё равно не было бесплатным, т. к. я не живу в Питере.

Покинув этого, с позволения сказать, доктора, я вернулся к своему протезисту и рассказал ему всё, с чем мне пришлось только что столкнуться. Затем я спросил его, неужели в новой России нет коммерческих частных докторов, к кому я мог бы обратиться за помощью. На это он сказал, что, конечно, есть такие и он сам договорится с другим доктором о моём завтрашнем визите сразу после того, как я побываю у него и он поработает с моим единственным готовым к дальнейшей работе зубом.

На следующий день после того, как был снят слепок с единственного обработанного зуба, протезист проводил меня в кабинет частного доктора-дантиста, который находился в том же здании, в котором я накануне получил опыт государственного лечения. Доктор уже ждала меня. Наталья Ивановна (назовём её так) оказалась красивой высокой молодой и неразговорчивой (по крайней мере, со мной) женщиной лет так 29. На самом деле, для меня всегда предпочтительнее иметь дело с неразговорчивыми докторами, чем с болтливыми, – пусть лучше сосредотачиваются на процессе лечения, нежели на пустой болтовне. Я оглянулся: это был отдельный кабинет с одним креслом, возле которого стояла доктор, а в глубине кабинета был ещё стол, за которым сидела другая женщина, как скоро выяснилось, помощница доктора. Можно было не сомневаться, что протезист уже объяснил ей мою ситуацию. Доктор предложила мне занять кресло, после чего она нажатием кнопки опустила его до почти горизонтального положения. Лечение ещё не началось, а я уже почувствовал разницу между государственной и частной клиникой. До сих пор всё выглядело очень похожим на американский сервис.

А вот после этого я был приятно удивлён: перед тем, как начать сверлить зуб, доктор поместила специальную плёнку, которая полностью закрыла всю нижнюю полость моего рта, кроме того зуба, который она собиралась сверлить. Теперь она позвала свою помощницу, которая до этого сидела за компьютером и под диктовку доктора записывала диагноз и дальнейшую процедуру с моим зубом. Помощница заняла позицию слева от меня и дальше они уже работали в паре. Во всё время сверления зуба, у меня совсем не было неприятного ощущения от зубных опилок во рту. Доктор сняла эту плёнку только после завершения работы над этим зубом. Затем она занялась таким же образом со вторым зубом, после чего сказала, что за один сеанс больше ничего делать нельзя, чтобы это не отразилось на моём самочувствии и назначила мне новое время встречи через день. С таким классным сервисом мне ещё никогда не приходилось встречаться, о чём я и сообщил ей, как только она освободила мой рот для разговоров. Я, конечно, спросил её, где она этому научилась? Её ответ всё сразу прояснил: после окончания медицинского института и трёх лет работы в Питере она уехала в Германию на полугодичные курсы повышения квалификации, а вернувшись стала работать частным образом. После моего вопроса «сколько я вам должен за работу?», она что-то там быстро на бумажке подсчитала и назвала мне цифру на порядок больше той, что я уплатил накануне в государственной поликлинике. Я с большой радостью расплатился и ушёл, полный самых приятных впечатлений.

Когда я в тот же день посетил Таню Дриккер, я, конечно, рассказал ей о моём необычном зубоврачебном опыте во всех подробностях. Мой второй визит к этому доктору был похож на первый, за исключением того, что на этот раз, хотя мы также не разговаривали, зато иногда встречались взглядами. На третий раз я опять почувствовал в её мимолётных взглядах какую-то симпатию, хотя мне трудно было предположить, каким образом такая молодая и прекрасная во всех отношениях женщина может симпатизировать такому «молодому» человеку, как я. С таким же чувством я ушёл от неё и в четвёртый раз и даже рассказал Тане об этом «дурацком» ощущении. Всё так же продолжалось до самого последнего моего визита – никаких разговоров, кроме «сколько я вам обязан за лечение?» между нами не происходило.

Тут, мне кажется, самое время разъяснить для читателя моё отношение к женщинам в описываемое время. Все 90-е годы, сразу после моего развода с Таней, я, как и любой нормальный мужчина 50 лет, пытался найти себе подругу жизни, но безуспешно. Последнюю попытку я совершил в 2002 году, когда даже решился дать объявление в русскоязычной Калифорнийской газете «Инфогид». Начитавшись там очень хвалебных мужских объявлений о поисках второй половины, я сам дал там вот такое объявление под номером Аб. № 22–295 в журнале № 15–2002:

«Абсолютно неинтеллигентный, безответственный и непорядочный гражданин 52 лет от роду, с библейским именем, но не еврей, со всеми вредными привычками, но без начального образования, зато с отсутствием юмора и средств к существованию, груб и не отёсан – ищет стройную интеллигентную подругу 40–43 лет с высшим образованием, любящую спорт и классическую музыку. Обращаться только с несерьёзными намерениями.»

Я всё ждал, найдётся ли такая женщина, которая с юмором отреагирует на мой юмор. Так и не дождался. После этого я решил, что мне будет значительно комфортнее жить одному и более не отвлекаться на дальнейшие поиски. С тех пор я ни разу не пожалел о своём решении, с каждым годом лишь укрепляясь в своём убеждении, что для меня так комфортнее.

После такого отступления мы можем вернуться в Питер лета 2004 года.

Итак, меня обуревало голое любопытство – ошибаюсь я в своём наблюдении или нет – и очень хотелось получить ответ на этот сугубо теоретический вопрос. Теперь, в последний раз покинув офис доктора, мне не даёт покоя этот вопрос и я судорожно ищу решение: как не попасть в неловкое положение самому и также не поставить её в такое же положение, но ответ на мой вопрос получить. Наконец, решение найдено: я дождался, когда у неё закончится рабочий день и, позвонив на её мобильный телефон, сказал ей следующее:

– Наталья Ивановна, поскольку ваши экзекуции надо мной и также мои телесные страдания полностью закончены, мне бы хотелось отпраздновать это событие вместе с вами. Как вы относитесь к этому предложению?

Я скорее ожидал, что её ответ будет типа «спасибо, конечно, но я очень занята» и был приятно удивлён, что она сказала:

– Да, я с удовольствием. Правда, сегодня я занята, но завтра я свободна.

– Тогда я прошу вас на правах жителя Питера выбрать ресторан на ваш вкус, называйте место и время встречи.

Она назвала время 6 часов вечера и какую-то трамвайную остановку на выборгской стороне. Таким образом, я уже получил главный ответ на свой вопрос. Теперь выходит, что я ещё получу удовольствие от общения с умным и приятным во всех отношениях человеком.

На следующий день, с букетом цветов подхожу к трамвайной остановке и жду, когда придёт трамвай и из него появится Наталья Ивановна. Минут через десять со мной поравнялась иномарка, открывается пассажирская дверь, из которой показывается голова Натальи Ивановны и приглашает меня садиться. Наталья Ивановна легко принимает цветы (как будто это, само собой разумеется), кладёт их на заднее сиденье, и машина трогается. Я даже не спрашиваю, куда мы едем, – мне всё равно. Не в пример тому, что происходило на протяжении двух недель в докторском кабинете, теперь мы легко и не принуждённо беседуем и минут через 15 подъезжаем к ресторану, который располагается на яхте, пришвартованной к Университетской набережной (возле стрелки Васильевского острова) справа от Дворцового моста.

Дальнейшее происходило всё как в хороших сказках: Наталья Ивановна здоровается со швейцаром, который приветствует её как хорошую знакомую у входа на мостик, перекинутый с набережной на яхту, она просит его присмотреть за её машиной и мы проходим внутрь, где нас встречает метрдотель и после такого же приветствия, ни о чём её не спрашивая, проводит нас к корме яхты и усаживает за небольшой столик, где в это раннее вечернее время больше никого нет. Я оглядываюсь и вижу, что мы сидим у огромного окна во всю ширину яхтенной кормы, а высота его почти от пола до потолка. А вид из окна – просто лучше не бывает: мы находимся на противоположном от Адмиралтейской набережной берегу Невы прямо по диагонали от Эрмитажа и Дворцовой площади.

Я спрашиваю Наталью Ивановну:

– Почему метрдотель привёл нас сюда, даже не спрашивая ни её, ни меня, где мы хотим сидеть?

Она отвечает, что она здесь частый гость и что это её любимое место на яхте. Я не помню, что мы там заказали на ужин, помню только, что я совсем не был впечатлён едой, да это и не было главным в этой встрече. Наталья Ивановна только и знала обо мне, что я эмигрант и что Питер мой родной город. Она сразу же начала меня расспрашивать как всё это было в те далёкие годы и чем больше я рассказывал, тем больше у неё возникало новых вопросов. Я видел, что её интерес к этой теме был совсем не поддельный. Просидев в ресторане пару часов, Наталья Ивановна (НИ) предлагает пойти гулять – ведь июнь в Питере – это время белых ночей, и я с удовольствием соглашаюсь. Я расплачиваюсь, и мы выходим на набережную, где уже полно гуляющих.

Она говорит швейцару, что оставляет машина под его присмотром и что мы позже за ней вернёмся. Мы, естественно, направляемся в сторону Дворцовой площади, затем на Невский проспект, Площадь Искусств, и пр. главные достопримечательности Питера. В основном она расспрашивала меня о моей жизни в Америке, а я лишь однажды спросил её:

– НИ, как такая умная и привлекательная женщина, как вы, до сих пор может быть не замужем (к этому моменту я уже знал, что это именно так)?

Она без всякого смущения и очень естественно ответила, что у неё есть друг в Москве, который просит её руку и сердце, но для этого надо переезжать в Москву, а вот этого-то ей и не хочется. По крайней мере, таков был её ответ. Скажу честно, что мне уже давно, а может и никогда, не приходилось так легко и непринуждённо разговаривать с такой молодой, красивой и умной женщиной. И чтобы ни у кого из моих читателей не возникало никаких навязчивых мыслей, скажу сразу, что ни о каких романтических отношениях и мысли у меня не было. Ведь у меня в то время и в Калифорнии были альпинистские друзья и приятели её возраста и к ним ко всем отношение у меня было такое же.