Отбрось всё, что не ты

Лёлька от удивления чуть не подавилась куском бутерброда, который так и не успела проглотить.

– Ку… куда? Куда опаздываем?

– Не задавай лишних вопросов! Для тебя же стараюсь!

– Ну, маман, ты превзошла саму себя! Опять, что ли, женихи?

– Это совсем другое! Давай, давай, поторопись! Тебе понравится, обещаю!

Неизвестно, что двигало Лёлькой, то ли чувство вины, то ли безнадега – терять было нечего. Но она послушно отправилась в душ. К тому же, зная маман, проще было согласиться и побыстрее сделать все, что та хочет. Иначе не отвяжется.

Пришлось влезть и в платье, украшенное крупными темно-синими цветами. Ну что у нее за вкус? Лёлька почувствовала себя клумбой. Впечатление усилилось, когда маман щедро спрыснула дочь дорогим парфюмом.

Потом распустила Лёлькин хвост, распушила волосы. Подкрасила губы яркой помадой.

– Ну вот, теперь хоть на человека похожа. Давай, быстро в машину!

Лёлька только и успела накинуть пальто, намотать шарф, да захватить сумку. Они бегом спустились по лестнице, запрыгнули в томатный Порше, и машина с ревом сорвалась с места.

– Куда хоть мы едем?

– Говоришь, хочешь писать? Что ж, лучше Ральфа Малиновского тебя никто не научит! Мы едем на его закрытую встречу.

Лёлька пропустила слово «закрытую» мимо ушей и не насторожилась. Знала бы она, что ее ждет. Быть может, и не села бы в машину. Хотя…

Она вспоминала, что слышала от маман про Ральфа, ее бывшего ухажера, писателя и фото-художника. Он был известен лишь в узких кругах и вполне этим доволен.

Рассказывая про короткий и страстный роман с Ральфом, маман обычно томно закатывала глаза, бормоча «потрясающий мужчина». Он посвятил ей несколько строк, чем она страшно гордилась:

«Прекрасная женщина на белых простынях,

Солнечные блики запутались в волосах,

Лучшая приправа к утренней чашке кофе».

Лёлька не понимала, чем тут можно гордиться. И не знала, почему они расстались. Маман не хотела рассказывать, а Лёлька не настаивала.

Кроме этих строк и восхищенных отзывов родительницы, она ничего не знала про Ральфа, не была знакома с его творчеством. И вообще с писателями до этого не встречалась.

Элен за пару секунд исполнила параллельную парковку задним ходом. Лёлька восхищенно покачала головой. Ни разу не видела такого безупречного исполнения. Ни Флёр, ни Олеся, постоянно передвигающиеся за рулем, не обладали такими талантами и парковались уверенно, но медленно.

Лёлька выбралась из машины, обернулась и застыла. Маман лихо выруливала, чтобы… что, уехать? Она подбежала и наклонилась к окну:

– Маман, ты чего?

– Деточка, я внезапно вспомнила, что у меня сегодня куча дел! А ты иди, иди! Я же ради тебя старалась. Только знаешь, что… Ты, пожалуй, не говори, что ты из журнала. Так, на всякий случай…

Потрясенная Лёлька смотрела широко раскрытыми глазами, как исчезают вдали задние огни Порше.

Вот вечно с ней так! И что дальше? Ладно, раз уж пришла, почему бы не сходить, в самом деле. Робко зашла внутрь. Вздрогнула, увидев человека, но это было всего лишь ее отражение.

Она даже не успела посмотреться в зеркало перед выходом! Ох уж это платье в крупный цветок. Достала расческу, быстро привела волосы в порядок, забрала в привычный хвост. Стерла яркую помаду салфеткой. Намотала потолще шарф. Вполне можно жить.

Зашла в зал и замерла в восхищении. Высоченные потолки, огромные окна, потрескавшиеся деревянные двери с резными металлическими ручками, стены из красного выцветшего кирпича. Она любила такие старинные здания, хранящие пыль и свет прошлых лет.

Лёлька аккуратно опустилась на стул и стала рассматривать других гостей. Казалось, тут все друг друга знали, здоровались, переговаривались шепотом.

Вдруг разговоры смолкли. Лысый мужчина с широченной спиной, сидевший на первом ряду, поднялся и вышел вперед. Сцены не было, он просто встал перед зрителями. Тусклое освещение, горел только торшер в углу. Видимо, так создавали поэтическую атмосферу.

Черная футболка туго обтягивала накачанные бицепсы и кубики на животе. Черные узкие джинсы сидели как влитые на длинных мускулистых ногах. Похоже, он провел не один год, приседая со штангой в спортзале.

Это работник? Что он собирается делать? Таскать стулья для тех, кому не хватило места? Но вдруг он заговорил:

– Добро пожаловать, рад вас всех видеть на презентации моей новой книги.

Лёлька вытаращила глаза. Это он? Поэт-романтик? Простыни, солнечные блики и чашка кофе?..

Вот это да! Теперь она понимала томные вздохи маман.

Высокий и тонкий голос удивительно не соответствовал внешности. Но постепенно это перестало иметь значение, гораздо важнее был смысл сказанного.

Она заметила его проницательные серые глаза, в которых читалось, что он многое пережил и повидал, чуть грустную полуулыбку.

Говорил он медленно и плавно, слегка торжественно. Иногда скупо жестикулировал. Казалось, хочет проникнуть взглядом в каждого слушателя.

Он начал с чтения своих стихов, и Лёлька пропала. Короткие меткие фразы били точно в цель. Их смысл ускользал и терялся на задворках сознания, вызывая какие-то смутные образы и ощущения. Поднимая вопросы и заставляя сердце сжиматься от предвкушения чего-то прекрасного.

Лёлька утонула в этом человеке, растворилась в нем и почувствовала то, что чувствовал он. Смотрела на него широко открытыми глазами и ощущала томление его души, острое одиночество, видела красоту этого мира, слепящую глаза, и чувствовала неудержимое желание поймать ее и запечатлеть на бумаге.

Постоянный голод, который можно было утолить лишь с помощью объектива, карандашей, кистей и букв. И ей самой безумно захотелось писать. Она испытывала бурю разных чувств, которые рвались на бумагу.

В голове или в душе рождались собственные строчки, которые вторили услышанному. Она потихоньку достала блокнот и быстрыми судорожными движениями пыталась поймать обрывки его слов и своих мыслей.

– Я не пишу стихи, я просто слушаю и записываю. Они приходят изнутри или откуда-то… из космоса. Они просто есть во мне, – тем временем говорил Ральф. – Главное – не думать, а внимательно слушать, довериться себе и вселенной.

Да-да, подумала Лёлька, как это правильно! Слушать и записывать! Довериться! Все есть во мне самой!

После презентации настало время обсуждений и ответов на вопросы.

Лёлька задумалась о своем, переваривая услышанное. Вынырнула из мыслей от того, что кто-то протягивал ей микрофон. Вдруг осознала, что сидит с поднятой рукой.

Страх волной пробежал от макушки до пяток, на ладонях выступил холодный пот. А Ральф подошел ближе и смотрел на нее внимательным взглядом. Лёльку обдало жаром, как будто он заглянул в ее душу и все про нее понял.

– Хм… Кого-то вы мне напоминаете, – произнес он задумчиво.

Лёлька, без задней мысли, выпалила:

– Возможно, мою маму, Элен Бродскую, я слышала, вы с ней были… знакомы. Я представитель журнала «Искусство жить», – отчеканила она по привычке дежурное приветствие.