Менеджеры халифата

Горюнов тогда уже понимал, что вскоре придется стать «погорельцем» поневоле, но не думал, что содержимое этой заветной тетрадочки ему удастся осваивать самому, работая в ФСБ…

Перевод в Управление по борьбе с терроризмом длился довольно долго из-за проверок, доскональной медкомиссии и улаживания всех формальностей. Параллельно Петр фактически уже начал работать, занимаясь расшифровкой тетради Недреда для коллег.

* * *

Дома у Горюнова теперь пахло не жильем холостяка и вечного странника, что было естественно для полковника нелегальной разведки, долгие годы прожившего под личиной цирюльника из Багдада – Кабира Салима. Нынче тут стоял тревожный запах детской присыпки, памперсов, а в ванной висели ползунки и комбинезончики – они, мокрые, норовили проехать то по носу, то по макушке Петра, пытавшегося контрабандно курить в ванной. На лоджии громоздились коробки, оставшиеся после переезда, – Петр порывался курить там, но не смог пробраться к перилам.

Сашка же начала активную кампанию против его пагубного пристрастия к табаку. Но последние недели и месяцы нахождения в Кандиле Петр стал курить столько, что создавалось ощущение, что он не просто курит, а дымится постоянно. Курды в большинстве своем заядлые курильщики, так же, как и арабы и турки, среди которых Горюнов жил много лет. Бросать он не собирался, смирившись с невыносимой потребностью в никотине.

Ему необходимо было отгулять отпуск, положенный ему в своем прежнем ведомстве, но его просили выйти уже на новую работу. Пришлось опять откладывать поездку в Тверь, а с матерью общаться по телефону. Он услышал порцию наставлений вперемежку с мамиными слезами. Теперь уж хоть родительница не требовала от него жениться и внуков. Она профессионально начала разрабатывать его в отношении Мансура. Допытывалась, кто его мать и как так вышло, что Ее сын спутался с иностранкой. Да и вообще, его ли, Петечкин ли, это отпрыск? Она пообещала приехать сама, но Горюнов знал, что после смерти отца, известного в Твери психиатра, она стала тяжела на подъем. Удивительно, что Сашке удалось ее заманить в Москву. Наверное, природное любопытство заставило Марию Кирилловну покинуть уютную квартирку с окнами, глядящими на Волгу. Кого там ее Петечка выбрал себе в жены?

Горюнов после полученной отсрочки испытал облегчение и стыд. Облегчение оттого, что мать не увидит его таким иссушенным, испепеленным иракским солнцем, событиями последних месяцев и потерями. А стыд из-за того, что совершенно бросил ее. Посылаемые ей деньги нисколько не оправдывали его.

Он торопился выйти на работу – дома не мог найти себе места. Не привык сидеть без дела, от ничегонеделанья ругался с Сашкой из-за своего бесконечного курения или из-за навязчивого арабского акцента. Не осознавая специфику его профессии, она считала, что нельзя настолько погрузиться в чужую языковую среду, чтобы забыть родной язык. Думала, что он рисуется, а Петр и не пытался оправдываться, просто не замечал свой корявый русский.

Александра особенно стала наседать на него после того, как вывела его «в свет» – похвастаться мужем своим студенческим подругам и их мужьям. Там Петра приняли за египтянина, которого Сашка легкомысленно подцепила в поездке на море. А поскольку его истинную профессию она назвать не имела права, ее раздирали противоречия.

Ссорился Петр и с Мансуром. Мальчишка отлынивал от школьных занятий и уроков с репетитором русского. Пару раз Петр заставал его с сигаретами – жизнь Мансура среди курдов, боевиков РПК, давала о себе знать. Если бы не лояльность Александры, успевшей узнать Мансура ближе, чем родной отец, то Петр уже несколько раз от души налупил бы сына.

Они орали друг на друга в основном по-турецки. И Горюнову было так проще, и, само собой, мальчишке. Саше оставалось только догадываться, что делят ее горячие турецкие парни, и бдительно следить, чтобы муж не хватался за ремень. Она пресекала подобные поползновения.

– Всегда считал себя сдержанным человеком. Никогда столько не орал и не скандалил за всю жизнь. Странно быть здесь и понимать, что это твой дом и твоя семья, когда мой дом совсем в другом месте, – как-то в порыве откровенности выдал Горюнов.

– Ты привыкнешь, – с жалостью взглянула на него Александра.

От одного ее взгляда, сочувствующего настолько, словно она сама испытывала ту боль и смятение, что ощущал он, Петру стало легче. Во всяком случае, его не осуждают, а пытаются понять. Они с Сашей слишком быстро сошлись прошлой осенью. У Горюнова не было времени на свадьбу, притирку. Все будет теперь.

Зима, 2014 год, г. Москва

Незадолго до выхода на новую работу Петра вызвали в Кремль для награждения. Наверное, впервые после окончания ВИИЯ он надел форму. Она сидела на нем слишком свободно из-за сильной худобы.

Саша впервые увидела его при параде и охарактеризовала грустно: «Ты как лист из старого гербария – остались только кости, мышцы и кожа, сожженная солнцем».

Он надел награды, достав их из сейфа, и позвякивал ими, когда ходил по комнате, собираясь, рассовывая по карманам телефон, удостоверение, сигареты, наглаженный Сашей носовой платок, бумажник. Ключи от машины он взвесил на ладони и положил обратно на комод.

Петр успел купить джип «Тойоту», попытался ездить на нем по городу, но после того, как машину у него эвакуировали, Петр понял, что отстал от жизни и московских реалий. Поездил по пробкам, отчаянно ругаясь по-арабски, поминая шайтана часто и в разных интерпретациях, и довольно быстро пересел на общественный транспорт.

Сейчас он планировал взять такси. Не тащиться же через весь город при таком параде.

– У тебя столько наград, – удивилась Саша. – А тебя всегда в Кремле награждали?

Мансур вился около отца, вытягивая шею, чтобы рассмотреть получше отцовские медали и ордена.

– Нет. Но орден «За заслуги перед Отечеством» II степени вручает только Президент.

У Саши на лице отразилась досада, что нельзя тут же позвонить друзьям, знакомым, родственникам и похвастаться.

– Я из-за тебя поседею раньше времени, – с укором взглянула она на мужа. – Меня доконает необходимость сдерживаться, все утаивать.

– Ты вроде не болтушка, – пожал плечами Горюнов. Он начал слегка волноваться перед предстоящим мероприятием и не слишком прислушивался к словам Александры и репликам Мансура, привычно произнесенным по-турецки.

В Кремле Петр старался держаться незаметно. В ожидании выхода президента он встал у окна и теребил край присборенной атласной шторы. В форме и в такой обстановке он чувствовал себя незащищенным.

– Петька, ты, что ли?! – вдруг раздался за спиной знакомый голос.

Горюнов обернулся и увидел улыбающееся круглое лицо Кольки Юрасова – однокашника по ВИИЯ. Дружили втроем, вместе с Сабировым.

Колька схватил Петра за локоть, и тот непроизвольно скривился. Юрасов догадался:

– Ранен? Извини, дружище. А я бы тебя и вовсе не узнал. Стыдно быть таким загорелым посреди московской зимы – товарищи завидуют. Но ты так характерно наклонил голову, исследуя швы на этой замечательной шторе… – карие глаза Юрасова излучали иронию, он словно всегда подсмеивался то ли над тем, что сам говорит, то ли над словами собеседника. – По этому наклону я тебя и признал. Ты точно так же смотрел на девиц в мини.

Горюнов слышал, что Николай служит в ГРУ – ныне Главном управлении Генштаба, догадывался, что однокашник работает по Турции, – турецким языком Юрасов владел не в пример лучше самого Горюнова.

– Что Сабиров? Я слышал… – он замялся. Взял Петра снова под локоток, но уже за здоровую руку. Николай был из тех людей, что все время держат собеседника за пуговицу на рубашке или за локоть, похлопывают по плечу, сокращают дистанцию до минимума. Горюнов вспомнил об этой его привычке, когда Юрасов уже шептал ему на ухо, как змей-искуситель. – Он вроде погиб.

Петр ограничился кивком головы. Его никто не уполномочивал сообщать, пусть и коллегам, о том, что Мур живее всех живых.

– Как же это вышло? Вы же вместе служили! Неужели не знаешь подробностей?

– Я давно не был в России, – пожал плечами Горюнов. – Сам только узнал. А ты здесь какими судьбами?

– Наверное, теми же, что и ты! – засмеялся Юрасов, тут же переходя от уныния по поводу утраты к веселью по поводу предстоящего награждения. – Я за «Мужеством» пришел.

У Горюнова вертелся на языке каверзный вопрос: «Что, своего не хватает?» Но спрашивать, конечно, не стал.

– Ты скоро уезжаешь? – не отставал Юрасов. – Хорошо бы встретиться. Вспомнить учебу, всех наших…

– Пока в Москве, – он решил не выкладывать все карты.

Петр испытывал неловкость из-за своего провала – сторонние люди подумают, что дело в его непрофессионализме. Но к тому же сидела в подсознании мысль – Юрасова он не видел слишком давно, прежнее доверие слегка поугасло. Да и раньше Петр общался больше с Муром. С Колькой постольку-поскольку. Юрасик (так они звали его между собой) сам приклеился к их тандему.

– А ты где территориально? У меня твои старые адреса-телефоны. Оставь мне новые.

– Погоди, – Петр отвел его рукой в сторону. – Нас уже зовут. Потом.

Но «потом» не состоялось.

На банкете для награжденных Петра посадили за стол с незнакомыми ему офицерами. Знакомиться, впрочем, между собой они и не собирались. Вели ни к чему не обязывающий разговор. На Горюнова его невольные собеседники смотрели с любопытством, потому что Президент к нему проявил особый интерес. И во время вручения ордена довольно долго полковнику Горюнову о чем-то говорил. А тот слушал, чуть склонив голову, и смущенно улыбался.

Юрасов подавал Петру знаки из дальнего угла зала и, наконец не выдержав, поднялся и устремился к нему. Слегка полноватый, он ходил мелкими шагами, однако очень целеустремленно.

– Товарищ полковник, – Горюнова тронули за плечо. Он обернулся и увидел офицера кремлевской охраны. – Пройдите, пожалуйста, со мной. Мобильные же отключены. А вас срочно разыскивают по телефону.

Офицер увел Петра из зала. Юрасов, не успевший подойти к Горюнову, досадливо похлопал себя по бедрам ладонями и неторопливо побрел обратно к своему столу.

Петра провели коридорами и впустили в одну из комнат за высокими резными дверями. За такой представительной дверью должны были оказаться царские покои, но там находился обычный кабинет с современным столом, компьютером и несколькими телефонными аппаратами, в том числе и правительственной связи. Одна из трубок лежала на матовой черной столешнице в ожидании Горюнова. Петр глазами вопросительно показал на трубку. Офицер кивнул и вышел, плотно притворив дверь.

– Петр Дмитрич, – в телефонной трубке нетерпеливо или просто одышливо сопел генерал Александров, – понимаю, что сегодня ты именинник, поздравляю, но прошу, чтобы ты как можно скорее приехал ко мне.