Отсутственное место

Не дожидаясь, найдутся ли соперники, он запрокидывает голову. Толстая щетинистая шея напружинивается. Из разверстой пасти вырывается вопль, оглушительный рев, способный потрясти девственные тропические леса. Но невозмутимые стены старой школы глушат, видимо, и такой звук: никто не вбегает в ужасе. Тишина.

– Увы, Миша: соревноваться бесполезно. Громче никто не крикнет.

Глава IX. Посланье об исчезнувшем времени

«Тут вот что: время замирает. Как в сказке, когда юный герой, заснув, где не надо бы, пробуждается старцем. Дни так похожи, что начинаешь догадываться: это один и тот же день. Только жалкие кусты школьного двора за окном, заваленные снежными сугробами, оттаивают, потом зеленеют, а смотришь, пожелтели…»

Раскрыв для вида очередную брошюру и постепенно выдвигая из-под нее заполняемый строчками листок, Шура сочиняет эту унылую галиматью для Арамовой, хотя если бы иметь совесть, Аське бы надо написать что-нибудь повеселее. Во плоти она так и не появилась, но вернувшись, наконец, в Йошкар-Олу, прислала письмо. «А что не зашла, не сердись. Ничего ты не потеряла, не увидев меня такой, какой я была все эти месяцы. Да и никому бы лучше не видеть это корчащееся от уязвленной гордости насекомое…»

Кто так говорит, тот справился. И эти изящные, округлые буквы, каких даже за миллион не сумела бы вывести ничья рука, кроме Аськиной, – они тоже говорят о победе. Хоть и не веселая это победа, за такую не пьют. Прощай навек пушкинистика, «интеллектуальное пульсирование» в кругу единомышленников, седеющий импозантный «Шеф» – обожаемый научный руководитель, по слухам, теперь взъевшийся на ученицу, которой еще недавно напоказ гордился. Подвела, мол, не оправдала надежд, дискредитировала своим провалом его семинар. Так можно упрекать человека, выпавшего с десятого этажа, что, погибая, этот разиня помял твою клумбу. Гирник и прежде не жаловала факультетского кумира, до истерики влюбленного в себя и жеманного, но если то, что рассказывают, правда… Ни слова более! Один из предрассудков нашей героини состоит в том, что филологу матерщина не пристала. Как профессионал он должен уметь находить для самовыражения менее тривиальные средства. А не получается – помалкивать в тряпочку.

Аськино развернутое письмо лежит тут же, рядом с министерской брошюрой. Ни одна буквица не дрогнула, не покосилась в спокойной информативной фразе: «Я устроилась редактором в НИИ сельскохозяйственного машиностроения…»

Что это? Будто кто-то плачет?

В нелепом испуге Гирник оглядывается. Тьфу ты, пропасть! Никакой мистики. Это Зина. Субретка… несчастная девчонка, надо же было влипнуть в такую историю! Да, для нее-то время и не думало замирать. Еще каких-нибудь две недели тому назад она торжествовала, сияла, рассыпая по столам груды пестрых слайдов: здесь она с ним в горах, а вот они на берегу реки, а тут, смотрите, – та самая дорога, на этом повороте все и случилось…

Родство зинаидиной души с душой одного из чиновников головного министерства обнаружилось еще в марте. Завязавшись на овощебазе над грудой мерзлого картофеля, который они там сортировали, сюжет развивался быстро и красиво. Образцовый роман! По весне они стали выезжать за город на его мотоцикле: «Он такой бессребреник! Такой необычный! Ему ничего в жизни не нужно, только мотоцикл, он любит скорость, чтобы ветер свистел в ушах… и я тоже… мы так сдружились!»