– Эй, трактирщик!
Из-под ширмы донеслось: – Чего изволите?
– Тащи сюда сотню пирожков с требухой.
– Да помягче! – уточнил мужик.
– Да помягче, – согласился франт. – И гляди у меня, если хоть одного не досчитаюсь, три шкуры спущу! Самолично всё проверю!
– Не извольте беспокоиться, Ваше Рассиятельное Сиятельство! Сколько будет уплочено, столько будет настрочено. Получайте вашу сотню! – Из-под ширмы выскочило огромное блюдо, на котором горой высились румяные пирожки.
– Гляди! – Ильзе потянула брата за рукав. – А пирожки то точь-в-точь, как у Ивара.
Андерс только шикнул на сестру, чтобы не отвлекала.
Отвлекать, действительно, не стоило, потому что в этот самый момент деревянный мужик широко разинул рот, и в это широко распахнутый рот, словно в прорву, один за другим полетели пирожки. Гоп – и нету! Гоп – и нету! У господ аж глаза от изумления на лоб полезли, а один так чуть сам в рот мужику не отправился, следом за пирожком. Спасибо, второй успел его за ноги ухватить.
И только когда на блюде остался один-единственный распоследний пирожок, мужик вдруг икнул, и рука, потянувшаяся за пирожком, зависла в воздухе. Тогда мужик протянул вторую руку, но снова икнул, и вторая бессильно опустилась, не дотянувшись до добычи. Последний пирог остался лежать на блюде. Мужик поглядел на него с сожалением и захлопнул рот. – Всё! Больше не могу, сейчас лопну!
– Ага, проиграл! Проиграл! – Прощайся мужик со своим зубом!
– Что ж, вздохнул мужик, понурив голову, я своему слову хозяин. Тащите сюда вашего живодёра!
– Айн момент! – один из господ нырнул под ширму и тотчас вынырнул с похожим на чёрта зубодёром. – А вот и наш стоматолог.
– "Щипцы!" – первый франт вручил лекарю преогромные щипцы.
– "Молоток!"второй живо протянул молот, больше похожий на кузнечный.
– "Анастезирующее! – Ну, что застряли, бестолочи? – Рому!" – и сам влил мужику в глотку что-то из зелёной бутыли. Жидкость с бульканьем отправилось вслед за пирожками.
"Стоматолог" щёлкнул клещами и завораживающим басом пропел:
– "Раскройте рот!" – И все, кто стоял перед ним, словно загипнотизированные, раскрыли рты.
– "Шире!" – все раскрыли рты так, что челюсти затрещали.
– "Ещё шире!" – и когда все раззявили рты до невозможного, вдруг произнёс: – "Не дышите!" – и кинулся мужику прямо в пасть. Покопался там, подрыгал ногами и – ап! – выскочил, ликуя, с кривым чёрным зубом, зажатым в клещах.
– "Гонорар!" – выхватил у одного из господинчиков туго набитый кошелёк, и – ап! – провалился, словно в преисподнюю.
– Ну, деревенщина, – отсмеявшись вволю, спросили господа, – неужто, не жаль тебе зуба?
– Нет, Ваши Вашивашестава, ничуточки не жаль. Потому, как я и в город подался, злосчастный тот зуб выдрать, уж больно он, проклятущий, меня замучил, так замучил – свету божьего с ним не видал – ночью накрик кричал, днём на стенку лез, ой, извёл, зверюга! А теперь, благодать – зуба нет и боли нет. Зуба нет, а денежки целы – не из моего кармана лекарю плачено, нашлись такие умники, заплатили за меня, раскошелились, да в придачу ещё и накормили вволю.
Было у меня в городе ещё одно дельце, это уж не забота, правда, а так, блажь – страсть как хотелось мне на учёных господ поглядеть – что это за птицы такие? В каких перьях щеголяют? Разное у нас о них болтают, да пока своими глазами не увидишь, разве поверишь? А вот теперь я и сам нагляделся, и старухе будет о чём рассказать.
Ну что, вволю посмеялись над глупым мужиком? Вот и славно. Вот и смейтесь дальше, коли заняться больше нечем, а у меня дома дел невпроворот, так что доброго вам всем здоровьица, не поминайте лихом!
С этими словами он провалился под ширму, а из-за раздвинутых занавесок вышел сухощавый паренёк лет пятнадцати. В руках паренька, высоко поднятый на деревянной крестовине, усердно кланялся деревянный мужик. Ещё один парнишка, очень похожий на первого, только ростом чуть пониже, еле удерживал в руках зубодёра. Зубодёр грозно вращал глазами и потрясал клещами: – «Ну, кому ещё зуб вырвать?»
Толпа хохотала и хлопала, не жалея ладоней. Маленькая девочка в воздушном платьице обходила народ с блюдом из-под пирожков, и на блюдо со всех сторон со звоном летели медяки.
И тут вдруг какая-то женщина завопила истошно: – Вор! Держи вора! Люди добрые, как же это? Что же это? Кошелёк украли! Средь бела дня! При честном народе! Как же мне теперь хозяйке на глаза показаться? Люди, хозяйка меня на базар за поросёнком послала! За молочным! Чтоб на именины! С хреном! С яблоками! А теперь ни поросёнка, ни денег, ни именин!.. Она ж меня убьёт!
– И поделом! – Нечего рот разевать, гусыня бестолковая!
– Жалко бабу-то!
– А чё её жалеть? – Сама виновата. Пока такие недотёпы по городу ходят, ворьё у нас с голодухи не пропадёт.
Толпа гудела, баба рыдала, вора, конечно, и след простыл,
Ребят удивило, как мало сочувствия выпало на долю незадачливой служанки.
Народ, правда, лишь после того, как перетряхнул собственные карманы и убедился, что кошельки никуда не делись, принял всё случившееся за ещё одно потешное представление.
Девочка в воздушном платьице попыталась напомнить о себе, она подняла блюдо над головой, монетки призывно зазвенели. Но все, кто только что восторженно хлопал в ладоши и восхищался проделками деревянного мужика, вдруг разом вспомнили о каких-то неотложных делах и стали поспешно расходиться. На девочку они почему-то старались не смотреть. Правда, несколько человек всё же бросили по паре медяков. Наши друзья, жалея, что потратили все деньги неизвестно на что, выгребли последнее, что оставалось в карманах. Девочка поблагодарила их грустной улыбкой и скрылась за ширмой.
Её средний брат уже запрягал в тележку мохнатого длинноухого ослика. А старший укладывал "актёров" в дорожные сундуки. Вот ширма покачнулась, легла на бок и сложилась гармошкой на дно тележки. Сверху посадили сестрёнку. Сами же братья, жалея ослика, соскочили на землю. Старший хлопнул ушастого товарища по серой спине, тот вздохнул, совсем как человек, и тележка покатилась. Девочка ещё успела на прощание махнуть ребятам рукой, и кукольный театр с находчивым мужиком, зубодёром и трактирщиком скрылся за поворотом.
– Ладно, – очнулся Гийом. – Теперь куда?
– Посидеть бы. Ноги гудят со вчерашнего.
– А пошли к Трубочисту?
– Не рановато ли? Наверняка, его ещё нет дома.
– Велика беда! – где-нибудь перекантуемся.
«Голубятню» долго искать не пришлось, – чуток поплутав, друзья вышли на площадь Трёх Фонтанов. От этой площади лучами расходились улочки с тесно прижатыми друг к другу домами. На одной из этих улочек, в доме, увенчанном круглой башенкой под черепичным колпаком, а точнее, в самой этой башенке, и жил Трубочист. Только дверь была закрыта, а на вопрос» – «скоро ли господин Йохан вернётся?» хозяйка развела руками.
– Ну что, на лавочке посидим, на фонтаны поглядим?
– Может, погуляем ещё?
– Ты ещё не нагулялась? У меня ноги сейчас отвалятся.
– Ладно тебе, полчасика погуляем и вернёмся.
– Что же ты, Ильзе, такая неугомонная? Хорошо-хорошо, сдаюсь. Выбирайте, куда идём – направо или налево?
– Кинем монетку?
– А монеток-то и не осталось.
– Монеток не осталось, зато компас есть. Пусть он за нас решит. Куда стрелка повернёт, туда нам и дорога.