– А я – черничный компот! – эхом отозвалась Метте. – Обожаю. Но не лезет.
Едва ребята вышли на улицу, их оглушило бомканье барабана, пиликанье скрипки, странные – то пищащие фальцетом, то хрипящие утробным басом голоса. Что-то интересное происходило на площади за углом.
Друзья ускорили шаг. Но когда они выбрались наконец из переулка, то лишь упёрлись носами в чужие спины, за которыми нечего было и надеяться хоть что-то разглядеть. Пришлось где ужом проскользнуть, где поработать локтями, чтобы пробраться поближе.
Посреди забитой праздной толпой площади, на раскрашенной в яркие цвета тележке высилась пёстрая тряпичная ширма. А над ширмой размахивали руками грубо размалёванные куклы. Кто-то, спрятанный за слегка колышащейся занавеской, вопил и шепелявил на разные голоса.
Куклы показывали знакомую всем с детства сказку о том, как мужик в город ходил.
Представление было в самом разгаре – деревянный лупоглазый трактирщик, уперев руки в боки, орал на незадачливого героя, что никто его тут даром кормить не собирается, а если он, простота деревенская, не хочет с голоду помереть, так пусть сначала с хозяином честь по чести расплатится. Пусть выложит чистоганом три далера за постой, два далера за ночлег, да, в придачу, далер за постель – общим счётом выходит десять далеров, и ни скиллингом меньше.
Тут какой-то шкет, давясь от смеха, ткнул Гийома острым локтем в бок: – Ой, не могу! Ну и гусь! Три шкуры с простофили содрать норовит! – и снова локтем в бок.
– Ты чего?
– Как чего? Так ведь что постой, что ночлег, что кровать с периной вместе – одна холера!
– А кроме тебя этого не понять никому, ты один здесь умный?! А ну, убери свои локти!
– Ладно тебе, ты считай лучше – три, да два да один – это с каких пор десять выходит?
– Слушай, отцепись от меня!
Как ни странно, шкет действительно отцепился и исчез где-то в толпе, шпынять других локтями.
А трактирщик за это время совсем обнаглел и шарил своей лапищей за пазухой у мужика:
– Отдавай деньги, болван, не то стражу кликну!
Тот и не противился, и только живот у него ходуном ходил от смеха:
– Хи-хо-хо! Ой, щекотки боюсь! Ой, хи-хи-котно! Не пойму, что ж ты сердишься? Разве я платить отказывался? Я ж со всей радостью, сколько скажешь, столько и заплачу. Дай хоть кошель достать.
– Ну, так выворачивай скорей карманы!
– Больно ты прыткий! Какой же осёл деньги по карманам прячет? Мы, деревенские, знаем вас, городских, и поэтому кошельки прячем поглубже. Отвернись-ка!
– Да никто за тобой не подглядывает, вот я глаза рукой прикрыл.
– Нет, давай-ка я их тебе лучше платком завяжу.
– Ну и дурелом же ты, мужик! Ну кой шут мне на тебя смотреть? Ладно, так и быть, завязывай. Только учти, я и с завязанными глазами отличу далер от скиллинга.
– Дурелом я, или нет, – мужик накрепко завязал трактирщику глаза, – но расчёт всегда веду честь по чести, и долги за мной никогда не пропадут. Ну-ка, кошелёчек, вылезай на божий свет! – Из-под ширмы появляется увесистая дубина.
– Бах! – мужик обрушивает её на голову хозяина. – Вот тебе первый далер за пыльный чулан без окон! – Трактирщик охнул и присел.
– Бум! – Дубина взметнулась снова, и трактирщик упал на четвереньки. – Вот тебе второй далер за клопов кусачих!
– Бац!– Вот тебе третий за солому трухлявую, за простыни драные! Ты куда?
Не дожидаясь очередного "далера" трактирщик нырнул под ширму.
– Я ж тебе ещё семь далеров должен!
– Мы в расчёте! В расчёте! Ты уж за всё уплатил сполна! – донеслось из-под ширмы.
– А коль в расчёте, тащи сюда супу наваристого, да пирожков горячих с требухой! Проголодался я.
– Слушаюсь, господин мужик! Сей момент, молнией обернусь! – трактирщик по пояс высунулся и пропал, а вместо него из-под ширмы вдруг выскочили два богато разодетых франта и уставились на мужика, словно на диковину.
– А правда ли, Ваше Вашество, – говорит один другому, – что вот это самое, перед нами представшее, и есть мужикус деревенскус обыкновенникус?
– Да, Ваше Вавашество, – отвечает ему второй. – Он самый и есть, от сохи и от навоза.
– А верно ли говорят, Ваше Вашество, будто глупее мужика деревенского на всём белом свете никого не сыскать?
– Истинную правду говорят, Ваше Вавашество, как есть – олух, неуч и болван.
– А если так, то отчего бы нам, людям тонким и образованным, не посмеяться над этим олухом, Ваше Вашество? А то на меня от безделья и скуки такая зевота напала, аж все скулы разворотила.
– И в самом деле, Ваше Вавашество, отчего умным людям над дураком не подшутить? У меня как раз и мыслишка на этот счёт появилась. – Он что-то шепнул на ухо приятелю, и оба расхохотались
– Эй ты, мужичонка! Ты, ты, поди-ка поближе! Слышал я, будто ты заказал трактирщику пирожки с требухою?
– Ну, так и заказал, что в том дурного?
– Кто ж тебя винит? С требухою, так с требухою. А скажи мне на милость, сколько этих самых пирожков мог бы ты осилить за один присест.
– Это, смотря, кто платить будет.
– Мы заплатим.
– Тогда сколько поднесёте, столько и осилю.
– Ну, а если все в животе не поместятся?
– Задарма и не поместятся? Быть того не может.
– А вдруг мы от широты душевной целую сотню поднесём?
– Сотню? – Мужик поскрёб пятернёй в затылке. – Что ж, утрамбуем как-нибудь. Тащите сюда свою сотню.
– Погоди. Одно маленькое условие. Если ты оставишь на блюде хоть один несъеденный пирожок, живодёр, то-есть, я хотел сказать, зубодёр, прямо здесь, не сходя с места, вырвет у тебя один зуб. Два пирожка – два зуба, десять пирожков – десять зубов. Чем больше пирожков останется на блюде, тем меньше зубов останется у тебя во рту. Ну, как, согласен?
Мужик снова поскрёб пятернёй в зарослях на макушке:
– Э, где наша не пропадала! По рукам!