Тайна Мёртвого Озера

Они сворачивали в какие-то переулки-закоулки, закоулки-переулки, как какой называется, куда ведёт, не сразу поймёшь. Ноги устали, в глазах уже рябило от впечатлений, и есть хотелось страшно.

Зайти в какой-нибудь подвальчик, перекусить? А вдруг что не так сделают, и их опять обзовут деревенщиной? Не очень-то это приятно. И тут, на их удачу, на узенькой малолюдной улочке им встретился мальчишка, щупленький, шустренький, с выгоревшими белесыми лохмами и синими плутовскими глазами. Через шею у него был перекинут широкий ремень, а на ремне подвешен огромный лоток, укрытый белой салфеткой.

Мальчишка весело подмигнул им: "В нашем переулке пирожки да булки, жуть как горячи – только из печи, с повидлом, с маком и с просто-таком! Налетай веселей, медных денег не жалей!"

Пирожки так аппетитно пахли, а дарёные монеты чесались в руках и просились на волю. Конечно же, ребята скупили чуть не пол-лотка. Сели тут же на корточки и, не обращая ни на кого внимания, устроили пир. Ивар – так звали маленького продавца? – уселся рядом – пока ещё дождёшься других покупателей! – тоже взял пирожок. То да сё, разговорились. – А что, пойду-ка и я с вами, глядишь, ближе к порту и продам весь товар.

– Запоминайте дорогу! – И он повёл своих новых знакомцев какими-то подворотнями, захламлёнными узкими дворами. Они перелезали через завалы камней, ныряли в калитки и дыры в заборах. Внезапно запахло рыбой и смолой. – Ну вот, мы и пришли, это и есть порт, то есть рыбный рынок.

Никакого моря они не увидели, зато увидели большую площадь, сплошь заставленную корзинами и тазами, в которых шевелилась и плескала хвостами всякая морская живность – сардины, камбалы, угри, кефаль и даже осьминоги. А между корзинами ходили покупатели – приценивались, торговались, заглядывали рыбе в жабры, подносили её к носу.

Ребята не раз бывали на деревенских ярмарках, но такого они и представить себе не могли.

– Да разве это толпа? Народ-то почти весь разошёлся, – рассмеялся Ивар. – Ну, вам, ребята, вон по тому спуску – пара шагов и вы у моря, а мне не мешало бы пирожки продать. – И он завопил на весь базар:

– У кого с голодухи слиплись кишки? Налетай на горячие пирожки! Бери какой хошь за дырявый грош! Всего за полушку медовую плюшку!..

Место, называемое Гаванью оказалось как бы городом в городе. И именно рыбный базар был границей, разделяющей порт и обыкновенный мир. Здесь кипела своя жизнь, и к пришельцам из-за холма относились с некоторой долей насмешливого пренебрежения.

Моряки со всех земель чувствовали себя в Гавани как дома. Зато горожане с соседней улицы ощущали себя чужаками. Воздух был насыщен запахом моря, соли, рыбы, гниющих водорослей, смолы, крепкого табака и дальних странствий. Морские волки бродили по узеньким улочкам, словно самые обыкновенные смертные. Грузчики небрежно швыряли мешки с драгоценными восточными пряностями. Здесь клялись дохлыми китами, акулами и морскими чертями. Даже мальчишки на этой особенной земле были не похожи на прочих, они ходили вразвалочку и пересыпали речь непонятными, явно заморскими словечками: "камбуз", "найтовы", "шкот", "ванты". Они знали наизусть названия всех кораблей, стоящих на рейде, их оснастку, количество пушек и груз в трюме, имена всех капитанов, штурманов, бомбардиров и лоцманов, а уж самомнение у юных пиратов было такое, словно каждый, по меньшей мере, восемь раз сходил в кругосветку.

К счастью, Ивар был здесь за своего, заодно и нашу компанию посчитали своими и поспешили показать всё, что с точки зрения портовых представляло хоть какой интерес.

Вместе с новыми друзьями Гийом, Метте, Ильзе и Андерс карабкались по едва приметной тропинке куда-то на вершину крутого холма, чтобы кидать гальку в подвешенный между каменными опорами огромный колокол и слушать его низкий, словно из иного времени идущий, голос. Потом спускались в старые погреба и бродили с самодельными факелами по подземным переходам. Трогали крутые бока полусгнивших рассохшихся бочек, и спорили до хрипоты, что там прежде хранили – вино или порох? Слушали истории о бродящем в этих коридорах Белом Гансе. О том, как тысячу лет назад совсем сопливым парнишкой он украл у хозяина погребов медную монету, и тот, поймав вора за руку, приказал, в назидание другим, замуровать беднягу в каменной нише. С тех самых пор и поныне привидение Ганса пугает людей, по делу или случайно забредших в эти подземелья, вырастает внезапно из стены, гасит факела и громко, протяжно стонет, так что кровь леденеет в жилах. Зато, счастье тому, кто придётся призраку по душе. Правда, сначала нужно будет доказать на деле свою храбрость – не верещать, не визжать, не хлопаться в обморок, когда на тебя выплывет белое колеблющееся облако и ты почувствуешь идущий от него потусторонний холод. А, если ты и вправду не трус, то, первым делом, Ганс отвесит тебе подзатыльник, нехилый такой подзатыльничек, так что искры из глаз посыпятся, а потом сунет в руку ту самую медную монету и исчезнет. Монета старинная, тяжёлая, и, конечно же – все в Гавани это знают – не простая, кто ей владеет, тот в огне не сгорит, в воде не утонет, и из самого опасного плавания невредим к родным берегам вернётся.

– А если монету украдут? Или, скажем, потеряется она – это ж запросто – в дыру провалится, в щель закатится? Как тогда?

– Эта монета своего хозяина знает, она к нему и со дна морского вернется.

– Хорошо, не потерять её, не украсть, но монета ведь одна! Сколько раз её твой Ганс дарить может? Или у него целый мешок таких медяков в запасе?

– Монета, конечно, одна, единственная, да человек вечно не живёт . И когда хозяин умирает, ну, допустим, через сто лет, монета опять к Гансу возвращается, и он может снова ею распоряжаться. Эх, не надо нам никакой монеты, повезло бы привидение хоть издали увидеть!

Но, проплутав по погребам, ребята так ни разу и не встретили Белого Ганса.

Наконец, друзья выбрались на свет божий и долго-долго, свесив ноги с высокого обрыва, ловили на длинные лески какую-то мелкую, юркую и колючую серебристую рыбёшку, потом ловко чистили её похожими на кортики ножами, пекли на остывающих углях и ели прямо с хрустящими на зубах косточками и плавниками, пачкая руки и лица в саже.

– А скажите нам такую штуку, – решил прощупать ребят Гийом, – вы народ бывалый, всё здесь облазили, всё, до последнего камушка, знаете, – не встречалась ли кому рыбка светящаяся, махонькая такая, узенькая, с длинным плавничком на спине?

– Светящаяся? Не! – ответил за всех Олуф, самый рассудительный и медлительный в компании. – Не, здесь таких и быть не может. Вот в тёплых краях, у самого экватора, матросы рассказывают, ночами море аж до самого горизонта от этих рыбок светится. Или пройдёт корабль, а за ним в кильватере полосы яркие расходятся, будто вода горит. А то ещё из волн перед бурей рыбины выпрыгивают и летят по небу над самыми мачтами, словно птицы. А кто за жемчугом нырял, тот встречал в глубинах, среди коралловых кустов, чудищ уродливых, всех в шипах, в бугристых наростах, а на концах тех шипов красные огоньки светятся. Страсть жуткая – сама зверюга не больше печного горшка, а пасть зубастую разинет, зубы крючьями в три ряда – гам! – и человека нету!

– Ну да! куда ж там человеку поместиться?

– Так у этого гада пузо сплюснутое, словно мешок пустой, сложи-ка мешок – много он места займёт? а растянется – чёрт в сапогах влезет! Ловцы жемчуга всегда с ножом в руке ныряют, потому, если у тебя ножа с собой нет, брюхо этой твари распороть нечем, считай, всё, пропал! Зато и на охоту уродина выходит раз в три года, а остальное время пищу переваривает да спит, пока снова не проголодается.

– Ты им про кальмаров лучше расскажи, – вмешался Эрик. – Про кальмаров гигантских!

Слыхали о таких? А про осьминогов? Осьминогов да каракатиц ели хоть разок? Нет? Ну, ещё успеете. А кальмар вроде того же осьминога, только размером с хорошее китобойное судно! И щупальца как брёвна, все в присосках, и каждая присоска с мой кулак.

Обычно – он зверюга мирная. Только сердить его никому не советую. Ох, если его рассердить, у-у-у!.. – Он сначала весь посинеет, потом побелеет, а потом корабль щупальцами своими как схватит со всех сторон, как сожмёт, и каюк тому кораблю, одни щепки от него останутся! А не раздавит, так клювом долбанёт ниже ватерлинии – у этой заразы клюв, как у попугая, только величиной клювик с большой якорь, – и ку-ку, поплыла посудина килем кверху! А жрут эти громадины, не поверишь, китов! Вот ей-ей, не вру, раздери меня черти, не вру! А киты – кальмаров. Встретят друг друга на глубине, и пошла потеха дня на два, кто кого, – аж море кипит! Эх, прокантуюсь ещё годик с вами здесь на суше, и пойду юнгой на "Синюю Звезду" страсть как охота мне этого кальмара живьём увидеть!

– Да, в дальних краях чего только не встретится, а у нас чудес нет, здесь рыба всё простая – треска да салака.

Внизу размеренно и гулко дышало море, обрушивало на камни тяжёлые пологие волны, уходило свинцово-серой неоглядностью куда-то за горизонт. Холодное. Суровое. Северное море. Над головами на распахнутых крыльях, пронзительно мяуча, проносились белоснежные чайки. Век бы отсюда не уходить, но прогудела рында на невидимом за скалами корабле, и напомнила о времени. Пора было прощаться.

Новые приятели, наперебой, бросились объяснять, какой дорогой проще и быстрей добраться до Города. – Гавань для них не имела с Городом ничего общего: – Дойдёте вон того камня, повернёте направо, потом чешите напрямик между изгородями, пока не упрётесь носом в кирпичную кладку, – стена так себе, чуть выше подбородка, – сиганёте через неё, увидите дровяные сараи, между сараями и дальней стеной – зазор чуть шире локтя – вы-то уж точно протиснетесь, не застрянете, – дальше кладка осыпалась – в эту дыру ещё наши деды пацанами лазили, – там, правда, лопухов – дремучий лес, но народ сквозь них дорожку протоптал, не заблудитесь, а как вынырнете из дыры – вот она, Главная площадь, в двух шагах.

Вроде бы, наши друзья всё хорошо запомнили, да свернули не туда и оказались на кривой неуютной и довольно грязной улочке, застроенной покосившимися, словно вросшими в землю домами. Улочка эта пересекалась совершенно такой же – узкой, длинной, сумрачной.

Как отсюда выбраться, в какую сторону идти? И спросить некого – как назло, кругом ни души.

Внезапно и непонятно откуда на дороге возник некто в чёрном плаще с откинутым капюшоном. Ему явно, нечего было делать на нищей улочке среди убогих развалюх. – Тощий. Высокий. С надменно поднятой головой, с осанкой человека, привыкшего повелевать. Бледное до зелени лицо, тонкие презрительно поджатые губы, прямой нос, высокий лоб с залысинами, русые, чуть тронутые сединой коротко стриженые волосы.

Внешность аристократическая. Благородная внешность. И всё же, несмотря на утончённый аристократизм, было в нём что-то неуловимо отталкивающее. Незнакомец зыркнул по сторонам острыми как у крысы глазами, на минуту задержал взгляд на нашей четвёрке, – от этого взгляда у ребят взмокли спины и пропала всякая охота спрашивать дорогу. Видимо решив, что эта встреча не стоит его внимания, человек в чёрном решительным шагом прошествовал мимо.

И только когда он скрылся за поворотом, ребята обрели дар речи:

– Слушайте, а ведь это тот самый тип! – голос Андерса срывался от волнения – Голову на отсечение – тот самый, что колдовал на мельнице.

– С чего ты взял? Вот, только заявились в столицу, и бац – «тот самый»! – Ильзе в душе была полностью согласна с братом, но разве могла она оставить за ним последнее слово? – Мы того самого колдуна хоть раз видели? – Нет! Мало ли народу в чёрных плащах по городу ходит? Так можно каждого встречного заподозрить невесть в чём. Да, наверняка, это обыкновенный аптекарь или учитель.

– Аптекарь?! Да? А ты видела, какие у этого аптекаря глаза?

– Неприятные глаза. Крысиные. Но ведь это не довод. – Может, у него зубы болят? Может просто не самый хороший человек?

– Всё равно, – Гийом поддержал друга, – стоит проследить, куда этот в чёрном направляется. Мало ли…

– А вы не забыли, что нас давно ждут дома?

Но Андерс только махнул на сестру рукой.

И ребята, таясь и прячась за заборы, поспешили по следам "аптекаря". Чёрная спина маячила уже далеко впереди. Незнакомец шёл быстро, не оглядываясь, наши самозванные сыщики едва за ним поспевали. Вот он свернул в очередной проулок, затем ещё в один … И пропал.

Исчез, как сквозь землю провалился.

А наши друзья оказались одни в лабиринте ветхих покосившихся заборов. Куда идти? У кого спросить дорогу? Всё словно вымерло. И стрелка компаса, как назло, заметалась, закружилась, словно не было отсюда пути!

Но когда друзья уже отчаялись выбраться из этого заговорённого места, из-за поворота, весело насвистывая, вышел человек. Странно, но он тоже был в чёрном. Только какой из него колдун? Колдунов с таким веснушчатым лицом, с такой ехидной улыбкой попросту не бывает. Через плечо у него были перекинуты свитые кольцом толстые верёвки, в руках он держал длинные щётки, железные метёлки и лёгкую узенькую лестницу. Опережая его на шаг, гордо подняв хвосты, шествовали две зеленоглазые кошки – одна пушистая и рыжая, словно белка, другая гладкая и чёрная как смоль. Но, если не обращать внимания на кошек и странную амуницию, – парень как парень.

Парень понимающе оглядел ребят: – Что, господа хорошие, заблудились? В нашем городишке это запросто. Ну, докладывайте, куда вас провожать? Нет, объяснять я ничего не буду, всё равно вы что-нибудь да перепутаете. В здешних местах сами улочки порой не знают, куда выведут.

Что вы на меня так смотрите? Неужто трубочиста никогда не видели? Ну, не отставайте. Вы умудрились забраться в такую забытую Богом глушь, что придётся почти бежать, если не хотите получить нагоняй от родителей. Так какая улица вам нужна?"

В ответ ребята протянули ему дядюшкин "план". – Вот сюда. – Ого!– Трубочист снова присвистнул. – Выходит, вы у нас знатные господа? По одёжке не скажешь.

Постойте-ка, постойте! Так вам не во дворец? Не к министру на приём?

– Не, нам вот куда. Знаете где это?