Под одним небом

Под одним небом
Ирина Мишина

Из шепота листьев, земли, неба является нам грустная небыль. Аня не подозревала, какой водоворот невероятных событий подхватит её, когда решила провести летний отпуск в деревне, в родовом гнёздышке. А её ли это был выбор?

Ирина Мишина

Под одним небом

Из шёпота листьев, земли, неба

Является нам грустная небыль.

Аня. 2008.г.

Серой  стрелой шоссе уводило на запад. Горизонт на спусках сужался или совсем исчезал, но мощная машина вновь выносила к небу, бездонному, бесконечному, всё серое побеждавшему. Небо господствовало! Великий художник смешивал краски с непостижимостью гения: солнечно-сиреневое с розовым, изумрудную зелень с пурпуром. Да, иногда вечернее небо – настоящий праздник для глаз и души.

Она и не отводила глаз. Небо  завораживало,  она боялась пошевелиться,  лишь бы сохранить, продлить блаженство, да ещё радовалась молчаливости своего спутника. Впрочем, и он нынче благодушествовал: закатное солнце не грело машину, а климат-контроль он не выносил по причине частых простуд.

Впервые за последние сутки им обоим было  хорошо.

– Рядом, но не вместе, – мысль мелькнула, не мешая завороженно следить, как облака складываются в очередную замысловатую фигуру, – Да это же замок! Интересно, а на облака можно загадывать? Что будет с этим волшебным замком-облаком через несколько минут?

Машина, нырнув по склону, вынесла всё к тому же видению – облаку, только вместо островерхой крыши небесного чертога и зубчатых стен внутри их стало быстро расти что-то волчье, с оскаленной пастью.  При одном упоминании волков, сколько она себя помнила, её охватывал  ужас. Она даже в зоопарке до встречи с Антоновым не была ни разу, лишь бы случайно не столкнуться с безмолвными серыми тенями. Очевидный вопрос: зачем ходила с ним? Да всё потому, что он волков  обожал. А у неё была не та ситуация, чтобы отказываться.

Иное. 1922г.

Вечерело. Девушки, сёстры, в чьём родстве никто бы не усомнился, в длинных белых платьях, смеясь и помогая друг другу, пробирались вверх по узкой тропинке. Наконец, лес отступил, и они оказались там, куда шли. Каменистый утес по впадинам и трещинам зарос травой. Одна из девушек тут же присела на неё, как на подушку, другая подошла к самому обрыву, с которого были видны многочисленные изгибы полноводной таёжной реки. Одним взглядом и не охватить такое пространство. Но она смотрела только на небо.

Какая роскошь! Сколько видела закатов, но все-равно прихожу сюда и жду чего-то. Они – единственное, что не изменилось. Помнишь сад в имении бабушки? Мы лежали в траве и гадали, на что похоже облако. Давай, поиграем, как раньше. Ах, я вижу корабль, парусник! Найди скорее!

Её сестра подняла руку, чтобы прикрыть глаза ладонью от садящегося солнца. Тщетно, тонкая рука, кажется, косточки просвечивают, не дала тени. Она замерла, ослепла, перестала дышать. Сестра, всё поняв правильно, быстро обняла, прижалась лбом, глаза в глаза – лучше, чем слова. Первое время всегда очень тяжело, но можно поддерживать: гладить, держать в своих руках их ладони.  Продолжая обнимать, она старалась не слишком сжимать руки, словно боясь причинить боль. Боль! Как много её в их мире! Но исчез ужас. И есть надежда.

Аня.

Нет, извини, Аня, этого я понять не могу! Ты бегала за ним, искала встреч вот для этого? Ты что-то скрываешь.

Подруга Дарья металась по кухне, умудряясь каким-то чудом не наступать на рыжего Василия, что, в принципе было странно. Забавно было и то, что Анну волновал именно этот вопрос:

Почему я хожу спокойно и всё равно об него запинаюсь, а вы сейчас оба носитесь тут и ни разу не столкнулись?

Дарья плюхнулась на стул и, проследив за Аниными глазами, наконец, выдала диагноз:

Ты рехнулась. Хочешь, чтоб я ушла?

Между этими короткими репликами прошла целая минута. Аня молчала. И  этого Дарье хватило, чтобы завестись по новой.

Тут, в принципе, версий две. И обе плохие. Васька твой предпочитает легко пострадать, зная, что получит за это вкусненькое. Ведь так? Он умница, а ты, Аня..

Ладно, я – дура, а вторая версия?

Ты в любом деле заранее видишь негатив. Как с Васькой, которого боишься раздавить, так и с Антоновым. Объясни мне, как можно полгода строить мужчине глазки, добиться, чтобы он пригласил тебя к себе на дачу, а потом сбежать.

Я не сбегала. Он довез меня до дома.

Ага, а ты хлопнула у него под носом дверью подъезда. И это при том, что на даче у вас все сложилось.

Последние  слова Аню словно разбудили. Дарья поняла это и запираться не стала:

Ну виделись, и что? Пересеклись в офисе. Видела бы ты его, он просто  разбит. Дозвониться до тебя не может. Ты что, заблокировала его? Ань, ты же добилась своего! Он намекнул, что готов подать на развод.

И напрасно.

О-о, я поняла, ты его так дожимаешь! Последний аргумент королей, да, подруга?

Даш, пожалуйста не надо, между нами, действительно, всё кончено, тема закрыта, – попросила Аня тем единственным тоном, что всегда надежно остужал пыл разошедшейся подруги. Помогло и сейчас, Дарья, наконец, занялась приготовлением чая, прошипев напоследок:

Всё ждем-с чудес, а их и нету.

Оставшись одна, Аня задумалась. Ждать подсказки было абсолютно не от кого. Её отношения с матерью десять лет назад приобрели острый характер  личной войны за независимость. Со временем всё наладилось, но родители успели развестись, создать новые семьи. Ане там места не было, особенно с проблемами, во всяком случае, она так считала. Советам Дарьи она уж точно не собиралась следовать. Антонов был  начальником подруги, и Аня ни минуты не сомневалась, что та уже рассчитала схему своего карьерного роста в фирме. Собственно, Дарья и познакомила их, когда поняла, что Антонов романов на службе не признаёт. Аня покривила бы душой, если бы  не признала, что вначале Дарьин шеф ей очень понравился. Знала, что у него семья, почти верила, что разведётся, подумывала уже родить от него. Но там, на даче, увидев, как некрасиво он прячет от неё семейные фотографии, впервые ощутила неприязнь.  Увидела это случайно, незачем столько зеркал развешивать. А дальше больше: Антонову и погусарить хотелось, и следы замести. Только очень грустно, когда отпечатки твоих каблучков на земле тут же аккуратно  затирают, да и в сад с распустившимися пионами не пускают из опасения, что соседи сразу гостью приметят. Тридцатилетняя женщина всё-таки имеет чувство достоинства. В общем, ничего хорошего из этой поездки для неё  не вышло. А может, наоборот, убереглась от ошибки? Обошлось всё, кстати, без особых  страданий – метаний, так себе: брезгливое сожаление и ощущение, что нужно что-то срочно менять. Работа в юридической консультации уже не увлекала, как прежде, а близкий отпуск представлялся ещё туманным. Пока отношения с Антоновым были на взлёте, само собой отпуск вопросов не вызывал. Сейчас же перспектива провести лето в городской духоте пугала. Ехать к морю было банально не на что: большая часть отпуска предполагалась без содержания, потому что их офис закрывался на капитальный ремонт. Начальство, конечно, предложило варианты, но очень уж убогие.

– Закон бутерброда, – думала Аня, устраиваясь спать: в кои веки отпуск летом, а что делать – не знаю.

Утром её разбудил звонок, который разрешил  вечерние заботы.

Семейная летопись. 1919-1920

Разные судьбы рисунком несхожие

Любовь заплетает в косу пригожую.

Ксении было почти двадцать лет, когда занялась на русской земле кровавым пожаром Смута. Отец её – офицер, верой и правдой служа Отечеству, после большевистского переворота оказался в числе его врагов. Мать с дочерью, пока шла германская война, жили в Москве. Рядом расположился госпиталь, и Ксения с подругами помогала персоналу ухаживать за ранеными. Там  познакомилась с сибирским парнем, когда он выздоровел, собралась за ним в Сибирь.  На востоке, в армии Колчака воевал её отец. Мать Ксюши, Ирина Всеволодовна, собиралась к мужу, рассчитывая устроиться в Омске. До Волги добирались  вместе, потом пути разошлись, её дочь с мужем поехали дальше, на его родину, Иркутскую губернию. Вначале родители, конечно, были недовольны выбором дочери, просто невозможный мезальянс. Молодых тихо и незаметно для всех повенчал близкий семье священник. Впрочем, через полгода, когда погиб муж – офицер из окружения барона Каппеля, мать Ксении уже не столь отрицательно относилась к её замужеству.  Зять  внешним видом походил на  пролетариев, но политикой не интересовался, был осторожен.  Мать надеялась, что такой сумеет уберечь её дочь в лихолетье.  Потом, когда стало ясно, что Колчаку не стать спасителем России, через письма она пыталась убедить его и дочь уходить в Китай. Все ли они доходили до адресата, и доходили ли вообще, она не знала. Сама она пыталась прорваться на восток с остатками колчаковской армии. Отступление уже больше походило на бегство. Пятая Красная Армия шла по пятам, озлобленные, вкусившие яда анархии партизанские отряды, а по сути разбойничьи ватаги, давили, сжимали израненное тело ещё недавно великой, блестящей Белой Армии. Совсем плохо стало после переправы через Енисей. Генерал Каппель, принявший командование арьергардом, получил обморожение ног, началась гангрена. Какое-то время он ещё держался в седле. По слухам, сам Колчак находился уже фактически под арестом отступавших по Транссибу к Иркутску белочехов. Каппелевцы, обмороженные, голодные, разрозненными отрядами шли следом. Ирине Всеволодовне ещё повезло – товарищ мужа, пожилой капитан, не бросал её, заботился как мог. Они уже подходили к местам, где должна была жить Ксения с мужем, если только та не образумилась, не уехала, пока путь был свободен. Но это представлялось маловероятным. Из трёхмесячной давности письма мать знала, что её дочь ждёт ребёнка, едва ли она рискнет покинуть дом мужа накануне родов.

Может свидимся. Бывают же чудеса, – шептала мать, чувствуя, что конец совсем близок: Нужно, наконец, оторваться, отпустить верного Архипова. Мужчине от этого станет  легче, авось прорвётся в Манчжурию. А я уже не дойду. Останусь здесь, ведь доченька рядом. Какой-то десяток вёрст всего!

Красное Поле, – название деревни она помнила, красивое название, русское, не то, что эти туземные: Тыреть, Залари, Матаган. В последней деревне всё и решилось. Небольшой отряд каппелевцев рассыпался по деревне. Она с капитаном и парой солдат оказалась в крепкой крестьянской избе, остро пахнуло едой, хотя стол был пуст. Ирина Всеволодовна, сразу как вошла, упала на лавку, привалилась к печке, не чувствуя ног. Капитан же, стоя посреди кухни, зорко искал приметы еды.   Хозяин, заробев при виде вооруженных людей, сам предложил садиться за стол, пошарив в углу, достал сало, хлеб. Следом хозяйка поставила на стол  чугунок с картошками. После горячей еды мужчины осоловели, только Ирина Всеволодовна поблагодарила хозяев, нарушив молчание в избе. Те не ответили, только хозяйка вздохнула. Надо было уходить. Но капитан, глянув на свою спутницу, положил на стол деньги и попросил у хозяев какой-нибудь одежды и валенки. И тут баба метнулась вперед, голося и закрывая собой сундук. Двое мужчин несколько минут пытались оторвать хозяйку от её добра, а потом капитан не выдержал, выхватив нагайку, он хлестал ею по бабьей спине, по рукам, вцепившимся в железные скобы. Цветастая кофточка рвалась под ударами, напитывалась кровью, всё могло кончиться убийством, да подскочил хозяин. Ухватив жену за волосы, оторвал от сундука и только после этого полное женское тело сдалось, рыхлой кучей замерло на полу. Лишь тогда Ирина Всеволодовна очнулась, глянула в лютые глаза бабы, не услышала, а кожей почувствовала проклятия, что шептали искусанные в кровь губы. Поняла, что это конец, что никто ей не поможет, и что не станет она искать дочь свою. Где бы она не появилась, там сразу будет просыпаться ненависть, и эти глаза, неотрывно следящие за ней, меняясь и прячась, найдут. Нет больше русских, Русь распалась на победителей и проигравших, и нет ей, урождённой княжне Белецкой, места на родной земле. Капитан ещё суетился, стягивал с неё драные, обмотанные верёвкой старые валенки, одевал другие, закутывал в шаль. Но мать Ксении уже ничего не слышала. Не таясь она вышла из избы, за углом сняла валенки, теплые рукавички, шаль, уложила аккуратно всё добро на завалинку. Потом надела своё старьё и по овражку ушла  прочь от деревни. Никто её не хватился. Пришло известие, что на подходе к деревне партизаны, капитан бросился собирать свой небольшой отряд, и вскоре каппелевцы быстро двинулись на восток. Только поздно вечером, когда отряд забился на ночевку в какую-то глухую заимку, капитан понял, что вдова его товарища исчезла, не попрощавшись.

– У дочери, всё-таки, решилась остаться, правильно сделала, – думать, как несчастная княжна будет добираться до села, стоявшего в стороне от московского тракта, ни времени, ни сил у капитана не было.

– Святый Боже, вверяю себя Твоей воле. Это – конец,  никто на земле мне уже не поможет. Доченька где-то рядом, как же хочется увидеться с ней. Но боюсь я искать дочь свою, потому что только беду приведу к ней. Узнают меня, найдут. Тебе, Господи, всё ведомо. Если угроза я счастию доченьки, не дай мне дойти. Нет мне, урождённой княжне Белецкой и вдове офицера, оставшегося верным присяге, места на родной земле. Святый Боже, отпусти грехи мои. Пресветлая и Милосердная Матерь Божия, заступись за всех нас, грешных перед Сыном Твоим.

Женщина уже не чувствовала холода, просто тихонько шла вдоль кромки леса по занесённой снегом дороге. Со стороны деревни всё время доносился невнятный шум, но что-то зашуршало и рядом. Она остановилась, продолжая молиться.

Отревевшись, баба  нашла на завалинке свои вещи. Почти детские следы  ног уходили вдаль. Вместе с мужем они шли по ним   пока не набрели на полянку, всю истоптанную волками. От женщины ничего не осталось. Волки в эту холодную и голодную зиму были особенно люты. Скорее вернулись домой, непрерывно крестясь. Правда, потом баба часто сокрушалась, что угораздило ту пришлую умереть на полянке, где рос рясный ягодник. Больше она там ягод не собирала.

Аня

Старый деревенский дом для городского жителя таит множество сюрпризов. Еще больше неожиданностей подстерегает в общении с местными жителями. Аня ежедневно открывала для себя новые обстоятельства. Воодушевление новопоселенки прошло быстро. Нужно было учиться жить без паники и авралов: натаскать вовремя воды, прополоть грядки, закрыть плотно ставни, чтоб не просыпаться десять раз за ночь от их скрежета. Впрочем, в доме хватало и других звуков неясного происхождения. Аня никогда не ощущала себя такой трусихой, как в первые дни своей деревенской жизни. Она даже научилась планировать свои походы в туалет, потому что с приходом ночи только пожар мог заставить её выйти во двор. Но зато днём Аня оживала. Скажи ей кто раньше, что вид собственной земли может наполнять душу радостным покоем, она бы не поверила. Иногда Аня просто бродила по своему огромному участку, даже разговаривала с деревьями. Однажды, найдя заросли дикой клубники, раздулась от гордости. Своя земля! Она поглядывала и по сторонам, где луга и поля уходили до самого горизонта. По невнятным семейным легендам,  недалеко отсюда раньше располагались родовые земли с мельницами, хуторами, которые принадлежали её предкам до раскулачивания. Нынешняя деревня раскинулась привольно, до ближайших домов по улице и напротив было метров двести, лес и того ближе. Да и сама усадьба поражала  воображение лабиринтом пристроек, надстроек и иных закутков непонятного назначения. Первые дни она ходила, открыв рот от удивления. Справедливости ради следовало признать, что она не раз жила здесь. Когда была жива бабушка, маленькая Анечка каждое лето проводила здесь часть каникул. Но тогда её время было занято купанием в пруду в компании детворы. Бабушка Лиза, добрейшей души человек, кормила единственную внучку блинчиками и киселями, да не из щербатой посуды, а из тонко-просвечивающего, «настоящего», как она говорила, фарфора. Даже повзрослевшей девочке, если и поручала вымыть пол, то  только тряпкой чуть больше носового платка, чтоб от работы тонкие внучкины пальчики не огрубели. А помощь на огороде, например прополка, ограничивалась выдергиванием десятка травинок, после чего бабушка Лиза  отмывала нежные Анины ручки и ножки, а та  заливалась смехом то ли от щекотки, то ли от счастья. Только повзрослев, Аня поняла, что бабушка её была не из «простых», хоть и родилась уже в двадцатые годы прошлого века, когда последние островки старого мира таяли в океане новой советской страны.

«Баба Лиза-Лизавета, шлю тебе свои приветы!» – наивная присказка вспомнилась ей, так она обычно подписывала традиционные праздничные почтовые открытки. – Я и не подозревала, сколько времени и сил отнимает обычная стирка в таких условиях, без водопровода и канализации. А ведь ты и после семидесяти лет держала корову, поросят, – с нежностью думала Аня. Помнила она важных индюков и петуха, которого всегда обходила стороной, значит и курочки были. А ещё огород и сад, где росли не только полезные вещи, но и редкие для деревни цветы. Она потому и порывалась выйти в антоновский палисадник, что увидела там роскошный куст пионов. Как у бабы Лизы в   детстве. Тогда она подолгу сидела в его тени даже в полдень, и каждый цветочный шар был  больше, чем оба её кулачка.