Кавалергардский вальс. Книга четвёртая

Сашка опустил голову и, помолчав, обречённо вздохнул:

– Хорошо. Так и быть, пусть будет Сибирь.

У великого князя глаза едва не прыгнули на лоб:

– Рехнулся?! И недели не прошло, как я тебя из Секретного дома вытащил, а ты уже в Сибирь собрался?! И, главное дело, из-за чего?! Из-за женщины! Уму не постижимо. Да разве это стоит того?!

– А из-за чего же тогда стоит идти в Сибирь? – поинтересовался Сашка.

– Слушай, Чернышёв, ты меня заинтриговал. Кто эта особа, ради которой ты готов идти на каторгу? Может, похлопотать перед государем о том, чтобы, вместо мадмуазель Гольтцер, женить тебя на твоей возлюбленной пассии? А?

Тот уныло покачал головой:

– Это невозможно, Ваше высочество. Она уже давно замужем.

Такое признание окончательно повергло Александра Павловича:

– То есть, ты так свято хранишь верность замужней женщине?! Чернышёв. Я от тебя с ума сойду!

Цесаревич вернулся к столу, наполнил бокал и большими глотками осушил его:

– Н-да… Ты меня удивил, – он задумался и грустно добавил, – Если честно, я где-то в душе понимаю тебя; мне доводилось влюбляться в замужнюю женщину. Поверь мне, дружище, всё проходит! И это так же точно, как то, что в Сибирь я тебя не отпущу! Поэтому сейчас мы с тобой едем к Румянцеву просить руки его воспитанницы. Вопрос решённый и обжалованию не подлежит.

Особняк Н. П. Румянцева

Неожиданный визит цесаревича произвёл переполох в доме Румянцева. Хозяин, имеющий привычку разгуливать по дому в турецком халате, начал скоропалительно облачаться в мундир. Анастасию в срочном порядке горничные затянули в шёлковое платье небесного цвета и украсили волосы свежими цветами, надёрганными из вазы.

Взволнованные и нарядные хозяева предстали перед дорогим гостем, который прибыл, на удивление, без всяких церемоний в обществе одного адъютанта. Обменявшись приветственными любезностями, Румянцев радушно пригласил гостей в столовую, предлагая отобедать. Александр Павлович деликатно возразил:

– Николай Петрович, я нахожусь в Вашем доме с намерением выполнить одну почётную миссию. И от исхода данного дела будет зависеть наше дальнейшее время провождение. Если обстоятельства позволят, то мы с Александром Ивановичем непременно отобедаем в Вашем обществе.

– Понимаю, – кивнул Румянцев, – Дело прежде всего. Если Вам будет угодно, мы могли бы пройти в кабинет.

– Нет, нет, – остановил его цесаревич, – Это излишне. Более того, я просил бы Анастасию Генриховну остаться, поскольку её мнение будет немаловажным.

Румянцев, ни о чём не догадываясь, благосклонно кивнул:

– Как Вам будет угодно, Ваше высочество.

Великий князь приосанился и мягким баритоном, от которого сходили с ума придворные дамы, выразительно и размеренно начал:

– Уважаемый Николай Петрович…

Сашка, терзаемый муками совести, опустил голову и пропустил мимо ушей всю пламенную речь цесаревича! Ухватил сознанием лишь последний кусочек фразы:

– … Вашу красавицу-воспитанницу Анастасию Генриховну за моего верного адъютанта Александра Ивановича Чернышева.

Открыл глаза. И будто заново взглянул на гостиную, на великого князя и на слегка озадаченного Румянцева. Взглянуть на Анастасию ему не хватило мужества.

Николай Петрович был приятно удивлён, что его воспитанницу (не объявленную официально дочерью) пришёл сватать сам сын императора.

– Я польщён, Ваше высочество, – честно признался он, – Капитана-поручика Чернышева я знаю, как внучатого племянника моего старого друга князя Репнина, а так же как достойного офицера и хорошего приятеля моей Анастасии. Буду счастлив видеть его своим зятем.

И он, распираемый радостью, обернулся к девушке:

– Настенька, и всё же последнее слово за тобой. Даёшь ли ты согласие на предложение великого князя?

Она мягко улыбнулась и вдруг ответила:

– Нет.

В гостиной повисла тишина. Мужчины замерли на месте, точно в театральной постановке, где, по словам автора, значится «немая сцена». Первым пришёл в себя Румянцев:

– Настенька…, не заболела ли ты, девочка моя?

– Нет, папенька, я здорова, – тихо ответила она и обратилась к гостям, – Прошу меня покорнейше простить, если не оправдала Ваших надежд, Александр Иванович. И Вы простите меня великодушно, Ваше высочество.

На этих словах почтительно присела в поклоне и быстро удалилась прочь из гостиной. Николай Петрович мгновенно спал с лица:

– В-ваше высочество, – прижимая руки к груди, залепетал он, – Простите, ради бога. Она, вероятно, растерялась. Или не выспалась. Я сейчас. Я верну её.

И он умчался следом за Анастасией.

Александр Павлович в недоумении взглянул на Сашку:

– Что-то я ни черта не понимаю.

Спустя час вернулся Румянцев:

– Такого ещё не бывало, – пробормотал он, – Она заперлась в своей комнате и не желает разговаривать. Ума не приложу, что на неё нашло?!

Сашка, наконец, проявил инициативу:

– Позвольте, я с ней поговорю?

Он поднялся на второй этаж и подошёл к комнате, в которой заперлась его несостоявшаяся невеста, деликатно постучал:

– Анастасия Генриховна, это я. Откройте, пожалуйста.

Ответом ему было пренебрежительное молчание. Он предпринял новую попытку:

– Мне необходимо с Вами поговорить.

Тишина.

– Ну, хорошо, – обратился Чернышёв к закрытой двери, – Так и быть, раз Вы не желаете разговаривать, я уйду. Мне лишь хотелось сказать Вам: «Спасибо».

Он потоптался на месте и направился прочь, как вдруг дверь резко распахнулась.