Амалин век

– Нина Петровна-то вернулась?

Амалия молча покачала головой, и в ее взгляде сквозила тень утраты…

Из конторы Давид вернулся хмурым. Дом ему не дали. Даже угол в общежитии оказался занят. Отдыхать после армии и войн времени тоже не было. Посевная кипела, и каждый работник был на вес золота. Давида сразу же отправили на самое дальнее поле, где бурили скважины для новой ирригационной системы.

Поздним вечером, переодевшись в гражданское, он отправился встретить Амалию с работы. Девушка заканчивала молоть ячмень для свиней. В тусклом свете лампочки она ловко сгребала зерно лопатой. Ее румяное лицо светилось здоровьем и теплом, русые косы выбивались из платка. Давид вдруг ощутил, как внутри него закипает нечто большее, чем радость.

Не выдержав, он подошел, обнял ее крепко, словно боялся, что она растворится в ночи, и впервые поцеловал по-настоящему, жадно, с душой.

Ту ночь они провели вместе. Лежали за дробилкой на слое рассыпанного зерна, мечтая о том, как построят свою жизнь, как заведут детей. Это был их единственный миг счастья, унесенный временем…

Наутро Давида отправили на целинные земли за двадцать километров от совхоза. Работа была изматывающей, а возвращаться домой – редкой привилегией. Но даже эта рутина оборвалась в конце июня.

В один из дней на поле появился посыльный. Мартин, немощный братишка Амалии, привез весть на скрипучей бричке: немцы напали на СССР. Давида и еще одного механизатора вызвали в сельсовет.

На следующий день у сельсовета стояли дымящиеся моторы грузовиков, шумела толпа мобилизованных. Родные прощались, плача и обнимаясь. Давид отыскал Амалию среди множества лиц. Она сжимала его рюкзак.

– Ты что дрожишь? – он нежно гладил ее плечи.

– Страшно, Давидхен, – голос девушки был дрожащим. – Левитан ведь сказал, что это Великая и Отечественная война. Я боюсь, что это надолго.

– Все обойдется, – он старался говорить уверенно. – Война закончится быстро. Как в Прибалтике. Вернусь до озимой вспашки.

Амалия замялась, потупив взгляд:

– Давид… Я беременна.

Он замер, улыбка ушла с лица. Мгновение он молчал, затем крепко обнял ее:

– Тем более. Нам нельзя затягивать с этой войной. Вернусь до родов, обещаю.

***

Призванных из Зельманского кантона отправили на фронт через железнодорожную станцию в Саратове. На привокзальной площади их держали больше двух недель. Солдаты ночевали под открытым небом, коротая время в ожидании приказов. Несколько раз давали команду грузиться в эшелоны, но в последний момент ее отменяли. Лишь в середине июля их наконец погрузили в товарные вагоны и отправили на юг.

Эта новость вызвала удивление. Война шла на западе, а их увозили все дальше вглубь страны.

Воинское подразделение формировали в лагере Осоавиахима неподалеку от Уральска. Давид, остановившись у проходной, вслух прочитал длинное название:

– Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству.

Новобранцев первым делом наголо подстригли, затем выдали форму. На приведение униформы в порядок дали всего день. Давид, как умелый человек, сам подшивал, утюжил, а главное – с трепетом прикреплял на петлицы латунные треугольники ефрейтора. Эти знаки он привез с собой из совхоза, где спрятал их в вещмешок, не решившись носить. Тогда сослуживцы подтрунивали над ним, называя выскочкой, но Давид знал: он заслужил звание честным трудом.

Однако сейчас ефрейторское прошлое оказалось мало кому интересно. Больше всего его удивляло другое: вместо артиллерии или танковых войск механика и тракториста отправили в пехоту.

– Ну какой из меня пехотинец? – с недоумением думал Давид. – Поди пойми логику командиров!

– Ефрейтор! – раздался бодрый голос старшины Аникеева.

Давид вскочил по уставу.

– А я тут голову ломаю, как же с желторотиками один управлюсь. Ты у меня будешь командиром отделения!

– Товарищ старшина, я не умею! – замахал руками Давид.

– Научим, – невозмутимо ответил Аникеев.

– Я тракторист… – попытался оправдаться ефрейтор.

– Вот и хорошо! – раздраженно прервал его старшина. – Рычаг в руки – и вперед!

Приказав через час построить отделение, он ушел в штаб.

Давид взглянул на своих подчиненных – десять молодых бойцов. Среди них был один русский, два украинца, шесть казахов и один татарин. Большинство из них почти не знали русского языка.

– Значит так, – твердо сказал Давид. – Каждый должен выучить фразу: «Рядовой такой-то к проверке готов».

Рядом с ним, во главе второго отделения, стоял казах Анар Кужабергенов – бывший преподаватель и отличный знаток русского. Давид почувствовал к нему уважение.

Тем временем командир роты, обходя ряды новобранцев, громко приказывал:

– Учить только тому, что нужно в бою! Ни минуты на пустяки!

Слова эти, несмотря на кажущуюся простоту, запомнились Давиду надолго.

За пару недель новобранцев погрузили в основы военной науки. Каждый день они маршировали, выстраиваясь в шеренги, колонны и взводы. Молодой политрук, лейтенант Федор Симоненко, с энтузиазмом объяснял смысл июльского обращения Сталина к народу. Затем выдали винтовки. Бойцов учили разбирать и собирать их, чистить, смазывать и относиться к ним, как к «матери родной». Потеря оружия грозила трибуналом.

В один из воскресных дней августа командиры и бойцы приняли присягу. В ту же ночь их срочно погрузили в эшелон, который рано утром отправился на запад…

Давид мечтал увидеть Москву, но и в этот раз столица пролетела мимо. На большой скорости эшелон промчался мимо города, направляясь в сторону Новгорода. До Новгорода, впрочем, они не доехали: разгрузка прошла в Валдае.

На подходах к городу началась спешная подготовка позиций второго эшелона обороны. Бойцы рыли окопы и блиндажи прямо в нескошенном ржаном поле. Для Давида и его отделения, состоявшего преимущественно из сельских жителей, это стало особенно болезненным моментом. Саперные лопатки вгрызались в чернозем, срезая колосья зрелой ржи.

– Опять быть голоду, – тяжело вздохнул Давид, не сдерживая навернувшиеся слезы.

Эта работа была не просто физически изнурительной, но и морально тяжелой. Каждый удар лопатой напоминал о том, что крестьянин привык создавать, а не разрушать.

С каждым днем все отчетливее слышались звуки далекой канонады. Однако во втором эшелоне обороны бойцы узнавали о ходе боевых действий лишь из сводок Совинформбюро. Давид понимал: сражения неизбежны, но тяжелее всего было ждать.

Мимо их укреплений шли колонны красноармейцев на запад. Обратно возвращались лишь телеги с ранеными.

В один из редких перерывов Давид решил написать письмо Амалии. Раздобыл тетрадный листок, намочил слюной химический карандаш и, используя приклад винтовки как подставку, начал писать:

Здравствуй, моя любимая Маля.
Хочу сообщить, что я жив и здоров, чего и тебе желаю. Я очень по тебе соскучился. Но ты мне пока не пиши. Мы скоро пойдем в наступление. Когда разобьем врага, если останусь жив, тогда тебе все расскажу.
Я очень счастлив, что у нас будет ребенок. Главное, чтобы он родился здоровым, и чтобы с тобой все было хорошо. Если мальчик, назови Николаусом в честь моего отца. А если девочка, то решай сама. Женщины в этом лучше разбираются.
Надеюсь, что Мартина по здоровью на фронт не заберут. Какой-никакой, а тебе помощник.
Низкий поклон всем соседям и совхозным кузнецам социализма.